— Я не спрашивал. Знаете, Вы так похожи на… Неужели она узнала? Теперь она увидит меня снова, без адасской слезы, с поголубевшими глазами, со шрамом. Нет, нет, нет… — Нет, — говорю, застыв на месте. — Что такое? Почему ты остановился? — Все хорошо. — Я снова двигаюсь с места. — Больше никаких тайн, мы же договаривались. Что ты скрываешь? — Неважно. — Харэн с ней, а значит все, что с ней связано, важно. Вот на что она живет? — На наследство. Она из богатого рода. И на подачки пограничников. Ее вопросы продолжают сыпаться один за другим, и я рассказываю: как я шел через горы, как встретил Харэна, как мы натолкнулись на хижину, как сидели у старухи — все приходится вспоминать в мельчайших деталях. Я рассказываю ей про Цэккая, про похищение, про участие Тэты, про темницу, про Эмаймона. Но рассказать о том самом не решаюсь — я сам не хочу в это верить. Я надеюсь, что это ошибка. Уже рассвело. Мы выходим под открытое небо и оказываемся в том межгорном ущелье, где я встретил Харэна. — Как выглядит хижина? — спрашивает она. — Как высеченная в скале нора с парой окон. — О, смотри. — Показывает рукой вперед. — Она? — Она… Ноги не подчиняются моим приказам идти дальше, в то время как Ларрэт срывается с места и бежит навстречу. Не успевает она дойти до домика, как дверь открывается, и Харэн, увидев мать, бросается к ней в объятия. Трогательная сцена. Ларрэт сидит на коленях и крепко обнимает его — так, как обычно обнимают маленьких детей. А ведь он давно вырос и ниже матери всего на полголовы. Она бормочет что-то невнятно, горячо извиняется, крепко прижимает его к груди, трогает его за щеки, целует в лоб, руки. — Мам, ты чего, — шепчет Харэн, пытаясь ее успокоить. — Это ты меня извини. Я не должен был… — Харэн, сыночек! — она всхлипывает. — Как ты? — Нормально. — Ты не ранен? Не голоден? — Ларрэт то прижимается к сыну всем телом, то отстраняется, чтобы лучше его разглядеть. — Чего ты хочешь? Я сделаю для тебя что угодно, только скажи… Знаешь, после всего, что случилось, ты выглядишь очень даже неплохо. — Она улыбается. — Хорошо за тобой присматривали? Где эта женщина? Я хочу ее поблагодарить. — Миэна еще спит. — Теперь я знаю ее имя. — Вен про нее рассказывал. Какая она? Хорошая? — Да… — Харэн смотрит на меня. — Ну, — говорю, стоя в десяти шагах от них, — надо идти. — Так сразу? — спрашивает он. — Нас нет во Дворце уже третий день. — Мы можем подождать немного, она проснется, — предлагает Ларрэт. — Нет, мы уходим. — Вен, послушай. — Харэн вырывается из ее объятий и идет ко мне. — Ты должен кое-что увидеть, — говорит он серьезным, не свойственным ему голосом. — Вен, я обещаю, — он берет меня за руку и тянет в сторону, — это перевернет всю твою жизнь. — Я не хочу ее менять… — Харэн, что случилось? — спрашивает Ларрэт. — Увидите на месте. Это недалеко. — Это как-то связано с… — Мам, ну хватит. Говорю же, идемте. К своему удивлению, я больше не сопротивляюсь. Дорога занимает немного времени, но достаточно, чтобы жизнь пронеслась перед глазами. Я в напряжении, в горле ком, даже при желании я не смогу проронить ни слова. Мы оказываемся в замкнутом, огороженным скалами со всех сторон, но довольно просторном и светлом котловинном участке. Харэн останавливается, наконец отпускает мою руку — он держал меня так крепко, будто я мог сбежать. Я замечаю небольшой кусок камня, особняком стоящий передо мной в нескольких шагах. Это надгробие. Я слышу голос Харэна, но я не могу разобрать ни одного слова. Все мое внимание приковано к этой маленькой могиле. Полнейшее оцепенение, мысли не ложатся одна на другую, из груди вырывается то ли крик, то ли стон. Я делаю шаг. Никогда еще такое незамысловатое движение не стоило чудовищных усилий. Раз, два, три… Будто заново учусь ходить. Но надпись на камне вместо того, чтобы стать четче, как назло только расплывается. Я чувствую себя слепым и беспомощным. Щеку обжигает нечто горячее — прямо-таки жжет, как если голыми пальцами дотронуться до пламени. — Мерт, — шепчу. Мои колени уже объял песок. Мерт, как мне тебя не хватает. Как много прошло времени. Не вечность ли? Ты была со мной в какой-то совсем другой жизни, но поверь, я никогда не забывал тебя. Я каждый день даю себе отчет в том, что я должен жить за нас обоих, ведь мы всегда были единым целым, и смерть не в праве разлучать нас. О, как много я хочу рассказать! Ты навещаешь меня в снах почти каждую ночь, а я пришел к тебе впервые. Прости, я не смог тебя защитить. Ты бы сказала, я сделал все возможное, но это никогда не станет моим оправданием. Прости, что не пришел раньше. Прости, Мерт, прости меня… Ради того, чтобы вернуть тебя, я готов был сжечь дотла весь мир, но в итоге возненавидел себя самого. Без тебя моя жизнь надолго потеряла смысл, но даже когда я получил от судьбы возможность стать счастливым, я отпирался изо всех сил, считал себя недостойным. Счастлив ли я сейчас? Вот, видишь, я пришел к тебе не один. Мерт, а какое тебя ожидало будущее? Ты была моей точной копией, моим отражением, и каждый раз, когда я смотрюсь в зеркало, я вижу тебя, твои глаза. Я вижу ту маленькую, беззащитную сестренку, которая несмотря на унижения не теряла тягу к жизни и веру в людей. Какой бы ты была сейчас? Знаешь, Мерт, люди изменчивы, и мало кому удается спустя годы сохранить себя, не потеряться, не пасть духом, не озлобиться и не возгордиться. В отличие от меня, ты всегда мечтала воссоединиться с семьей, и я рад, что хотя бы так это твое желание исполнилось. Ларрэт обнимает меня за плечи, Харэн сидит справа на коленях и понурив голову. Я в кругу самых близких людей. Я боялся вновь испытать боль утраты, но теперь я понимаю, что те, кого ты любишь, наполняют твою жизнь настоящим смыслом. Человек никогда не прочувствует полноту жизни, будучи одиноким. Если он никому не может открыть душу, он обречен на страдания. *** — Нет, это не обсуждается, — отвечаю Харэну, когда тот предлагает остаться у нее еще немного. — Разве ты уйдешь, пока он спит? Ты должен поговорить с ней. Миэна же ни в чем не виновата. Вен, послушай. — Он догоняет, встает передо мной. — Вас отдали во Дворец не по ее воле. Она даже не знала, где вы. — Могла бы искать лучше. Неужели она за двадцать лет обо мне ни разу не слышала? — От кого? Она живет одна! — Мне показалось, она каждому встречному рассказывает о том, какая она несчастная. По именам любой бы догадался. — Нет, не каждому. Миэна просто доверилась мне. Вен, она очень жалеет и мучается, что не уберегла вас. Она уверена, что ты тоже умер. — Если ты не знал, я подделал собственную смерть. Но она все равно могла меня найти. Если бы хотела. — Миэна не виновата! Я уговорил ее сбежать, она не виновата. Моя сестра не заслужила такую смерть, но я пытался что-то сделать. Я защищал ее, как мог, но что сделала она? Где она была, когда мы в ней нуждались? — Вен, пожалуйста, — умоляет Харэн. — Все совершают ошибки, но мы же прощаем друг друга. Да, мам? — Ларрэт кивает. — Миэна достаточно настрадалась. Ты не хочешь хотя бы еще раз посмотреть на нее? Серьезно? Нельзя быть таким черствым! — Прошу вас, не ссорьтесь, — встревает Ларрэт. — А ты скажи ему, что он не прав. Так нельзя. — Харэн, пожалуйста, — она кладет руку на его плечо, а сама подходит ближе ко мне. — Вдруг ты захочешь увидеть ее спустя время, но будет поздно, — говорит она, в отличие от сына, без тени упрека. — Хорошо подумай… Я не понимаю, как найти в себе силы простить ее. Я не забуду ее глаза, которые провожали меня, ее заботливые руки, которые готовили нам скромный ужин… Ее образ теперь не стереть из памяти, я буду возвращаться к той ночи снова и снова. — Я хорошо подумал. *** Тело жаждет забвения, но разум не дремлет. И зачем мне это испытание именно сейчас? Хочется домой, хочется тишины и спокойствия, хотя бы день побыть наедине с собой, разобраться, все взвесить. Мы готовы к дороге, и к вечеру окажемся дома. Самое страшное позади, все целы и невредимы, я не должен думать ни о чем другом. Мы вернемся, но не заживем как прежде. У Айрона достаточно влияния, чтобы стереть меня с лица земли, но скорее он не станет строить мне козни и в честном разговоре попросит уйти всем во благо. И как я поступлю? — Можно тебя ненадолго? — шепчет Ларрэт у меня за спиной. — Пока мы не ушли, я хочу поговорить наедине.