Лекарь кланяется и послушно уходит. — Как себя чувствуешь? — спрашивает Ларрэт. — Лучше… — Я рада, что поправляешься. — А по ней не скажешь. — Я зашла лишь затем, чтобы никто не посчитал меня бессердечной тварью, которая не навещает верного слугу. Ты так-то спас мне жизнь. А ведь со стороны расчетливо вышло. Я признался ей в содеянном только после несостоявшегося покушения, чтобы она почувствовала себя должной и простила меня… Но так совпало. Я об этом даже не думал. — Я пока ничего не решила. Мне нужно время. — Если мне не кажется, ее взгляд на мгновение становится прежним, а потом вновь охладевает. Столько всего хочется сказать, но слова застревают в горле. У меня было достаточно времени, чтобы подумать, с чего я начну, но теперь все кажется бессмысленным. — Ты ничего мне не скажешь? А если это последняя возможность быть услышанным? Если она уйдет, и наши дороги навсегда разойдутся? Вдруг она зашла, чтобы попрощаться со мной, чтобы увидеть меня в последний раз. — Прости меня. Как это глупо! Разве в извинениях есть смысл? *** Порой людям трудно уснуть из-за кошмаров, но в разы тяжелее каждую ночь видеть одну и ту же сцену из прошлого. Я в малейших деталях помню день казни Мерт просто потому, что она умирала тысячи раз, пока я спал. Со временем я привык к этому и даже, что удивительно, научился ценить. Она не воскреснет, но почти каждую ночь я все так же крепко держу ее за мизинец. Да, осознавать утрату по-прежнему горько, но я стараюсь радоваться тому, что она живет хотя бы в моем сознании. Есть еще один кошмар, после которого я просыпаюсь в холодном поту. Он связан с Ларрэт и с теми событиями восьмилетней давности. Весть о страшной болезни, сразившей за два дня короля, его старшего наследника, королевского секретаря и нескольких слуг, тогда моментально разлетелась по всем округам. Люди перепугались и заперлись в домах, чтобы уберечься от страшной эпидемии. Дэмьен воспользовался всеобщей паникой и закрыл на ключ в правой половине Алтаря отца и брата. Брэййн умер у короля на руках. А что может быть хуже для человека, чем держать на руках умирающего сына, в котором он видел все свое будущее? Эдриан долго и громко рыдал, оплакивал любимого наследника и одновременно взвывал от невыносимой боли из-за многочисленных кровоточащих язв по всему телу, пока сам не испустил последний вздох. Более жестокой расправы я вообразить не мог, и, наверное, должен был наконец почувствовать облегчение, если бы не Ларрэт. Никак не забуду, как она плакала и билась своими маленькими кулачками об запертую дверь. Она кричала, звала отца, брата… Слуги с трудом уводили ее из Алтаря, а я стоял и бездействовал. Я все еще вижу в ней ту маленькую девочку, у которой я отнял самое ценное. Разве я мог молчать вечно? Конечно, я не изменил ход истории. Дэмьен нашел бы другого слугу. Если человек всерьез задумался о покушении на родную кровь, он найдет не один способ исполнить задумку, и его ничто не остановит, и я тем более. Я был лишь инструментом в его руках. Сегодня во сне маленькая Ларрэт держит меня за руку. Я просыпаюсь и вижу ее перед собой, уже взрослую. Она сидит на моей кровати. Она в ночной рубашке, а ее запутанные локоны, которые заправлены за уши, свисают до колен. Где же та королева, которая смотрела на меня свысока совсем недавно? — Вы здесь? — Да, я не сон. Я настоящая. Не веришь? Я отрицательно качаю головой. Она приподнимает мою руку и дотрагивается ею до своей щеки. — Ты мне кое-что не рассказал. Зачем ты помогал ему? Не в ранге же дело. — Я не хочу оправдываться. Не хочу, чтобы Вы… — Не переживай, я уже все решила. Просто расскажи мне. Мой отец как-то связан с твоей сестрой? Я приоткрываю рот. Как она догадалась? — Он как-то причастен к ее смерти, верно? Расскажи мне все. — Ларрэт сжимает мою руку еще крепче, как умирающий держится за последнюю надежду. — Вы пытались сбежать, вас поймали и приговорили к двадцати ударам. Это я помню. — Я не получил ни одного удара. — Но я видела шрамы. — Я встречался с палачом и раньше. А в тот день мне досталось только это. — Я тяну руку, которую она держит, и дотрагиваюсь до своего лица. — Мерт получила все сорок. — Так решил мой отец?.. — Я умолял его отдать всю долю мне, но, видимо, просьба показалась ему слишком грубой. Я не знаю, на каком именно ударе она умерла. Она была такой хрупкой, что ее, наверное, можно было одним или двумя… Но я винил короля. — И ты согласился на сделку с моим братом. — Да. Не меняйте своего решения. Я признаю себя виноватым. — Помнишь, когда-то ты сказал мне, что любовь — плохое руководство к действию. Ты все еще так думаешь? — Да. — А я все еще думаю иначе. — Она слегка нависает надо мной. — То есть? — Вен, я тебя слышу, принимаю и прощаю. Так понятнее? Именно этими тремя словами я описал когда-то любовь. Ларрэт запомнила, услышала. Она принимает меня вместе с моим прошлым, прощает меня. — Я не забуду, как ты умирал у меня на руках. — Она наклоняется еще сильнее. — Я чуть не потеряла тебя и не хочу пройти через это снова. Теперь я понимаю, почему ты все время меня отвергал. Ты называл сотню причин, а дело было в том, что мой отец убил твою сестру. Ты видишь во мне его. — Нет, свою совесть. На этот раз она целует меня первой. Совсем недавно я даже думать боялся о том, что случилось, а теперь снова готов целиком отдать ей себя. — Только прошу, — говорит Ларрэт, отрываясь, — доверяй мне. Больше никаких тайн. Обещаешь? — Обещаю, — отвечаю я и вновь тянусь за поцелуем. Глава 12. Благословение До конца срока для Айрона осталось ровно сто дней. Время от времени Ларрэт напоминает мужу о наследнике, а тот только еще сильнее замыкается в себе, с головой уходит в дела. В последнее время дошло до того, что он общается с ней только ночью и то —без слов. Совет остался без председателя. Формально он подчиняется мне, как единственному человеку во Дворце со вторым рангом. Большинство тех, кто служил Лайсэну, лишились своих постов, и им на замену пришли другие — те, кого выбрала Ларрэт. По мере надобности мы с королевой созываем собрание, на котором обсуждаем новости, проблемы и пути их решения. Добыча на третьей базе идет полным ходом. Этому нельзя нарадоваться: Верма истощена, старые каналы Цейдана все еще разрушены, четверти адасского источника не хватает… Поиски на первой, второй и четвертой базах ведутся так же активно, как раньше, что тоже вселяет надежду. — Я все вспоминаю слова Эмаймона, — говорит Ларрэт. — Он назвал забавным, что у моего королевства нет имени. А мы так ничего и не решили. Я даже никогда не задумывалась раньше… Когда враждующие племена пали, эти земли стали убежищем для беженцев. Люди объединились, чтобы выжить, о названии никто не думал. Позже мы подчинили себе адасцев, остались без внешних врагов и союзников, одни в пустыне. Так королевство и стало безымянным. — Знаешь, я бы назвала его Инэмом. Что думаешь? — Именем лекарства? — Нет, не совсем. В переводе с крэтского инэм возрождение, исцеление. «Ин» — это жизнь, «эн» — число два. — Дословно вторая жизнь? — Именно, — она улыбается. — Вспомни слова моего прародителя: мы на руинах и костях построим новый мир… — Да засохнут реки крови, и вода заполнит овраги. Ничто и никто не остановит нас в пути к процветанию. — Ариан был выдающимся человеком. Объединить людей общей целью, остановить войну — это не каждый сможет. — Ему во многом повезло. — И повезло тоже, но если бы он не рискнул, мы бы до сих пор жили по горло в крови. Так значит, Инэм? — Да, Инэм. — Решено. Осталось объявить народу и послать эту весть в Адас. И мы начнем все с начала, с чистого листа. Я бы хотела еще написать Тэте. Ты не думал, что если мы наладим с ней контакт, то рядом с Эмаймоном у нас будет свой человек? — Тэта не из тех, на которых можно рассчитывать. Она вновь предаст нас при первой же возможности. — У нее неправильные приоритеты, но в душе она неплохой человек. Она много раз меня поддерживала, уговаривала признаться тебе во всем. Я не решалась. — Ей выгодно было с тобой ладить. Ты и сама знаешь, какая у нее была цель.