— Верно, но без толку. Сказав, я потеряю, все, что имею: хорошее место, честное имя, семью, которую едва приобрел. Я медлю с ответом, но наконец решаюсь: — Так Вы осудили бы его, если слова Лайсэна были правдой? — Но ведь это не так. Они умерли от болезни. Дэм не мог… — Но это правда. — Да что ты говоришь? Как это возможно? — Он не видел другого выхода. Со стороны покажется, что он просто завидовал брату. Однако он действительно верил в то, что именно он должен стать королем, был одержим этой мыслью. — И ты ему помог?.. — Да. — И молчал все это время! Ты все знал!.. — Она закрывает рот рукой. — Вен, как ты-то мог! Я думала, ты не такой… Значит, твой ранг запятнан кровью. И каким же нужно быть гнилым человеком, чтобы доводить ее до такого состояния только ради того, чтобы самому стало легче? А ведь чувство вины, напротив, накатило с новой силой. — Ларрэт. — Я пытаюсь ее успокоить, но она смотрит на меня такими глазами, что моя рука замирает в воздухе. — Не подходи ко мне, — шепчет. — Уйди, оставь, исчезни! И я повинуюсь. *** На что я надеялся? Что она поймет меня, простит, и мы заживем душа в душу? Наверняка сейчас все ее мысли о брате. Она не думает обо мне. Может быть, подсознательно я этого и добивался. Я не заслуживаю ее любви, и теперь она это понимает. Ей больно, но зато она не разрушит свою жизнь ради меня. Никогда больше она мне не улыбнется, не коснется моей руки и не доверится мне. Я потерял ее. Едва обрел — и потерял из-за своей давней глупости. До сих пор перед глазами стены пещеры… Ларрэт покинула убежище и пошла навстречу смерти. Ради меня. Она любила по-настоящему: бескорыстно и самоотверженно. Я не смог ответить ей тем же. Она вряд ли накажет меня: ей не выгодно признавать преступление родного брата. Но она найдет способ избавить себя от моего общества. Мы разойдемся и больше никогда не увидимся. Это справедливо. От мысли, что я больше ее не увижу, становится тошно. *** — Ах, Вы очнулись! Дэррис печется обо мне с тех пор, как мы вернулись из Адаса. Она дочь того самого лекаря, которого мы потеряли в пустыне. Так заведено в нашем мире, что дети часто продолжают дело своих родителей. — Господин Венемерт? — спрашивает она. У нее такой заботливый голос, будто ее действительно волнует мое самочувствие. — Вы меня слышите? Как же хорошо, что Вы проснулись! Вы потеряли сознание, — она прикладывает к моему лбу влажный кусок ткани, — пролежали весь день. Сейчас вечер. — Где госпожа… — Наверху, с мужем. Ей что-то передать? — Нет. Ты можешь идти. — Не могу. Мне приказали наблюдать за Вами. — А я приказываю оставить меня. Не уходит. Приказ королевы весомее моего, ясное дело. Ко мне приставили караульного, чтобы я не сбежал. Осознав это, я начинаю смеяться, но тут же меня рвет кровью. — Вам лучше лежать и не двигаться. — Дэррис без тени отвращения вытирает все, что я испачкал. — Ты все знаешь, да? — Что именно? — Я могу сбежать… Поэтому… — В таком-то состоянии? Ну-ну! Вам бы полежать, окрепнуть, а Вы все на ногах. Нельзя же так. — Она осторожно кладет под мою голову еще одну подушку. — Вы обязательно поправитесь, если прекратите сами себя убивать. — Зачем мне такая жизнь. — Больше ни слова. — Лекарь убирает ткань с моего лба. Мне кажется, эти слова ее задели. Она недавно потеряла мать, на месте которой мог быть я — человек, не знающий цену собственной жизни. Из коридора слышатся шаги. По голосам я узнаю Ларрэт и Айрона, но с ними еще кто-то. Видимо, какой-то стражник. Не прошел и день, а Ларрэт уже нашла мне замену. Все кончено. — Я сообщу, — говорит Дэррис, — что Вы очнулись. — Нет. — Я хватаю ее за запястье. — Не надо. Стук в дверь. Заходит Айрон, справляется, как я. По нему трудно понять, знает ли он. Он выглядит уставшим: наверное, день выдался тяжелый. Но я не в силах что-либо спросить. А она не решается зайти. *** Я всегда жил в мире, полном крови, боли, смерти и зависти; в мире, в котором сильные подавляют слабых и в котором люди в большинстве своем безразличны к другим. Я с малых лет привык к мысли, что каждый сам за себя, и для того, чтобы выжить, нужно стать безжалостным и равнодушным. И в этом мире, в котором брат войной идет на брата, Ларрэт стала для меня оплотом какой-то другой не доступной мне реальности. За это я в каком-то роде всегда ее любил. Она не могла себе вообразить, что родной брат способен погубить всю ее семью, а человек, которого она любит, готов долгие годы покрывать преступника. Она, в отличие от меня, никогда не теряла веру в людей. Два дня прошло с тех пор, как я видел ее в последний раз. За это время она ни разу не навестила. Я слышал только ее голос за стенкой, когда она расспрашивала Дэррис. Каждый раз, когда я чувствую, как она близко, я мечтаю, чтобы она хотя бы одним глазом взглянула на меня. Пусть выскажет все, что думает, пусть казнит. Одного я не вынесу — ее молчания. Дэррис опекает меня круглые сутки. После того, как я несколько раз накричал на нее и пытался выгнать из комнаты, она замолчала. Как же это глупо, срываться на подчиненных. Почему и я стал таким? Когда-то я требовал от мира справедливости и презирал тех, которые обладают властью и даже не пытаются что-либо изменить. А что сделал я? Не о себе ли я всегда думал? Я, черт возьми, так и не сумел сдержать язык за зубами, чтобы не сделать больно человеку, которого люблю! Это ли любовь, если я не способен ничем ради нее пожертвовать. — Извини, что накричал на тебя, — говорю я лекарю. — Ничего, все нормально. — Тебе было обидно, наверное. — Мои чувства не имеют значения. Я выполняю свою работу. — Да, иногда хочется превратиться в каменную статую. Но это непросто… — А Вас что-то тревожит? — Один вопрос. О чем думают люди перед смертью? Наверное, вспоминают свою жизнь, жалеют о чем-то. — О чем думают — не знаю. Говорят о разном. — Я всегда боялся умереть в одиночестве. — Вам пока рано думать об этом. Но я могу позвать кого-нибудь, если нужно. Или Вы можете поговорить со мной. — Не знаю. — Иногда делиться чувствами необходимо, чтобы понять самого себя. Но сейчас Вам лучше поспать. Еще встанете на ноги и все наверстаете. — С моего позволения она тушит свечу. *** Проходит еще один день — такой же беспросветный, как и два предыдущих. Но надо признаться, я чувствую себя немного лучше, даже могу сесть и без чьей-либо помощи съесть свой обед. Надо же так околеть, чтобы взять ложку в руки было достижением… Весь день я старался не оставаться наедине со своими мыслями. Я общался с Дэррис, старался не затрагивать личное, хотя был в целом искренен. Оказывается, она неплохой человек, и с ней легко скоротать время. Пару раз заходил Айрон, сообщал новости третьей базы: кажется, в жизни наступила светлая полоса, если не брать в расчет нашу размолвку с Ларрэт. О, я наконец слышу знакомые шаги. Это она! — Дэррис, выйди, я хочу поговорить со своим секретарем, — говорит ледяной голос, в котором я с трудом узнаю голос своей возлюбленной.