Отец нахмурился, пытаясь понять, словно я говорил на другом языке. – На чудо, на божественное вмешательство, если хочешь… – Может, тебе просто нужно больше времени, чем остальным? Очень хочется опустить руки в начале гонки… Но у тебя в запасе еще море топлива… – Речь не о спорте! Ты вот знал, что один игрок в шахматы, Решевский, в шесть лет играл одновременно двадцать партий против взрослых и все выиграл? И даже без тренера… – И что? – И то, что я даже в домино играть не умею. – Так ты никогда не учился… – В этом и проблема… Вспомни… Дядя Зак как-то пытался научить меня играть в шахматы, но я не мог запомнить даже, как конем ходить… А этим летом Хайсам снова попытался объяснить мне правила, но они не запоминаются… Слишком много диагоналей в этой штуковине… И эта кляча действительно ходит по-дурацки! – В мире много людей, которые не умеют играть в шахматы… – Но у меня так везде: с косинусами, параллелями, конусами, климатом Ниццы. Даже с правописанием: я до сих пор пишу «имузительный» вместо «изумительный». Говорю ж тебе, со мной что-то не так. В это время мы проезжали какую-то деревеньку, где все дома были из камня. На еще сонных фермах красовались большие вывески с надписями «Свиньи», «Овцы», «Бараны». – Видел, – сказал папа, – они еще и обзываются! Я лишь слегка улыбнулся, но в итоге сдался и разразился хохотом, как папа, и мы уже не могли остановиться. «Панар» катился зигзагами в это кристальное утро. Вдруг мимо нас промчалась стайка велосипедистов: все такие разноцветные, раскачивающиеся вправо-влево на своих сиденьях, потные, с больными задами. Папа распахнул окно. – Лентяи! – проорал он. – Капиталисты! И вдавил педаль газа в пол, отчего из «панара» аж искры посыпались. Было очень смешно, пусть я и не знал, что значит «капиталисты», но я подумал, что это кто-то вроде лентяев. Затем папа включил радио, и заиграла песня «Satisfaction»[17] группы The Rolling Stones – истинная красота рока. Было забавно слышать, как папа пытается петь вместе с Миком Джаггером[18]. «Панар» остановился в деревушке, мы вышли из машины и отправились в кафе. Отец крепко пожал руку хозяину заведения – круто! Наверняка это был кто-то из его клиентов, потому что папа заметил, что товар еще не доставили. Я понятия не имел, о каком товаре шла речь, но это выражение меня всегда впечатляло: папа часто говорил так, особенно по телефону с клиентами. Я заказал горячий шоколад, бутерброд и заглянул в блокнот. Мне следовало обращать больше внимания на работу «панара», потому что, в конце концов, именно ради этого я отправился в путь с отцом еще на рассвете. С нашей машиной достаточно ослабить хватку на пару минут – и всё барахлит. «Панар» – автомобиль гордый и известен своей капризностью. Очень непредсказуемый тип! Его ахиллесова пята – выхлопная труба. – Мне кажется, – заметил отец, возвращаясь с подносом в руках, – что клапаны издают какие-то странные звуки… – Потрескивают? – Да. – Запишу. Сделав глоток шоколада, я пролистал справочник Кребса. – По-моему, – сказал папа, – надо бы проверить цилиндр. – Посмотри, чтобы уплотнительные кольца регуляторов подъема клапанов были затянуты. Потому что в последний раз, ты уж извини… – Глянь, у тебя усы… Он улыбнулся. Я провел рукавом по губам, чтобы «побриться». И тоже улыбнулся. – Знаешь, папа, главная проблема в том, что я расплылся. – То есть? – Я понял это в тот день, когда учительница математики посадила меня с одной девчонкой. Он снова улыбнулся. – А она не расплылась? – Ничуть. Наоборот, такая четкая. Даже слепые, наверное, исцеляются, глядя на нее. И знаешь, из-за чего я так подумал? – Нет. – Из-за ее носков. Мы замолчали на несколько секунд. Затем я продолжил: – Папа?.. – Да? – Надо купить мне новые носки, чтобы без дыр и с резинкой. Я правда верю, что дела в школе пойдут лучше с достойными носками – носками победителя! А ты, пап, элегантно одевался в моем возрасте? Он немного подумал. В кафе вошли охотники. – Суперэлегантно. Я носил галстуки и жилеты. А еще мокасины. Отец считал, что элегантность – что-то вроде паспорта и что мой дедушка, от которого он этого нахватался, никогда не смог бы прижиться во Франции, если бы не его костюмы милорда. Я представил его, такого шикарного, на школьном дворе, и это меня как-то даже тронуло. Оказывается, незнакомое прошлое может волновать не меньше неизвестного будущего. – Получается, твое чудо – это носки! – заметил папа. – Вроде того. Мы вернулись к «панару» и отправились в путь. Папа обращался с рычагом переключения передач мягко, словно гладил по голове. А затем снова включил The Rolling Stones. 4 На следующей неделе я убедился, что математическое чудо звали Мари-Жозе. Всё это время я наивно полагал, что она тут ни при чём. Мне даже удалось убедить себя, что, может, я решил задачу, сам того не заметив. В истории случались вещи поудивительнее – примеров у меня сейчас нет, но именно так я рассудил на одном из уроков. Но в тот день, когда учительница раздала нам проверенные работы, сомнения рассеялись, всё стало ясно, потому что оценка Мари-Жозе оказалась ниже моей. А такого не могло случиться, так в природе не бывает, несмотря на все божественные вмешательства. Меня поздравили и чуть ли не церемонию устроили – я был тронут, очень тронут и уже начал всерьез воспринимать эти комплименты, словно действительно их заслужил, несмотря на засевшую где-то глубоко тревогу. Весь класс смотрел на меня, и я был потрясен, потому что никто, похоже, ничего не заподозрил. И даже Хайсам вышел из своего привычного оцепенения, чтобы не пропустить этот важный момент. На его широком, полном спокойствия и уверенности лице сияла мягкая улыбка. Сердце мое бешено колотилось от волнения. Учительница никак не унималась – сцена походила на награждение орденом Почетного легиона, словно я высадился на какую-то геометрическую луну. Я подумал, что она немного преувеличивает, но, так как опыта в выслушивании похвал у меня не было, промолчал. Преподаватель даже сравнила меня с Мари-Жозе, когда отдала ей ее контрольную, и тут я в первый раз услышал, как учительница шутит. – Видишь, у тебя получилось лучше, чем у Мари-Жозе, которая всё-таки допустила огромную ошибку в решении задачи. Поэтому я уверена, что ты не списывал! Только вот вся эта история завершилась не очень удачно, потому что в конце урока учительница подошла ко мне, прихрамывая, и сказала: – Теперь никаких поблажек! Ты доказал, что способен решать задачи, если немного позанимаешься. Я ведь могу на тебя рассчитывать, а? Она смотрела мне прямо в глаза. А потом торжественно добавила, как на всяких старинных церемониях: – Все рассчитывают на тебя! Я вышел из класса с чувством, будто судьбы мира зависят от того, что я напишу, и в голове вертелась только одна мысль: я крепко влип. Мне хотелось обсудить ситуацию с Мари-Жозе, но она сбежала, растворилась в воздухе. Уже в коридоре мне показалось, будто я только что вышел с ринга. Я поискал глазами Этьена и Марселя – эти двое были членами рок-группы, которую я когда-то создал, – но они уже пинали мяч во дворе. Спустившись, я попытался как можно тише прошмыгнуть мимо кабинета Счастливчика Люка, но по «счастливой» случайности всё-таки столкнулся с ним. Он лишь подлил масла в огонь: – Отличный спринт, мальчик мой, ты вышел в отрыв! Я уже в курсе твоих подвигов. Ты получил свою желтую майку лидера![19] Даже добавить нечего! Снимаю шляпу! Настоящий мушкетер! Счастливчик Люк положил руку мне на плечо, будто и вправду мною гордился. – Надеюсь, ты доволен! – Да, месье, очень… – Я знал, что мы можем на тебя рассчитывать, что все наши педагогические усилия не напрасны… И завуч показал мне большой палец. Это было уже слишком. Я помчался в туалет, так как эмоции овладели мной, а я не хотел разрыдаться перед всеми – у меня есть гордость. Поскольку я обычно прятал здесь бумагу, у меня всегда было укромное место. Я заперся в кабинке и разрыдался. Мне полегчало, даже стало лучше. И я решил подвести итоги прямо здесь, на унитазе. Я часто мечтал о подобной лавине комплиментов, но примерно так же, как о слишком дорогом подарке на Рождество. Теперь, когда это произошло, у меня всё внутри перевернулось. На этом с эмоциями было покончено. Надо было решать, как жить дальше, потому что теперь на мне лежала огромная ответственность. До этого я никогда не был хоть в чём-то на высоте и жил себе спокойно, а теперь они ожидали от меня результатов. Я с легкостью мог всех разочаровать, а когда разочаровываешь других, это, скажу вам честно, полная тоска – даже надеяться не на что. Мне очень хотелось всё вернуть, пойти к Счастливчику Люку и признаться, что это подстроено, что я сжульничал и не стоит чего-то от меня ожидать. Моя карьера в качестве хорошего ученика началась очень плохо – с напрягов и сожалений. Я спустил воду в унитазе, задаваясь вопросом: почему у меня всё всегда превращается в какой-то цирк? Во дворе я заметил Этьена и Марселя. Их вдвоем поставили нападающими на правый фланг, потому что оба были левшами. Я называл этих братьев Метро с тех пор, как узнал, что есть станция метро «Этьен Марсель»[20]. Они просто отвратно играли на басу и барабанах, но я не обратил внимания на их музыкальные способности и взял в группу. Чтобы отметить рождение нашей команды, мы разбили бутылку яблочного сока о старую электрогитару, которую мне купил отец. Он же и подсказал нам экстравагантное словечко для названия группы – «Сверло» – и даже разрешил репетировать в мастерской у нас во дворе. Я понятия не имел, как ему взбрело в голову такое название… «Сверло»… И сперва подумал, что он на качество нашего звука намекает, ну да ладно… Однажды мы дали учителю музыки диск с нашими лучшими произведениями. Учитель оценил наш порыв, но, по его мнению, у нас возникли неполадки при записи, потому что он услышал только металлический стук и свист. – Очень странно, – сказал нам учитель, немного смутившись, – кажется, что вы записывались в кузнице… или… на взлетной полосе! Мы забрали диск и обиделись на учителя, потому что артисты – народ чувствительный.