Счастливчик Люк исчез в кабинете мадам Леконт. – Ты нормальный? – сказала Мари. – Концерт виолончели… Какая муха тебя укусила? – Да нет, наоборот, очень хорошая идея. Ты ничего не понимаешь… после нашего циркового номера все заметят, что ты ничего не видишь. Я даже уверен, что они уже догадываются. Думаешь, Ван Гог упустит такую возможность нам отомстить? А концертом мы их всех за пояс заткнем, особенно если они будут думать, что ты играешь по нотам. – А правда, умно́… Наверное, ты прав… Сейчас главное – выиграть время… Нам осталось всего три недели. Ее глаза заблестели, как крошечные свечки. Я заметил, что Мари застегнула блузку через пуговицу, и подумал, что такими мелкими деталями мы тоже можем себя выдать. Она вздохнула: – Есть еще одна проблема. – Какая? – Безопасность на дорогах. Мне придется проехать по лабиринту либо на велосипеде, либо на машине. Полный провал. Тут я еще ничего не придумал. Если Мари попросится в медпункт, то там ее могут осмотреть и что-то заметить. По сравнению с Хайсамом, который мог просчитать противника на пятнадцать ходов вперед, я был еще любителем. Поэтому я ничего не ответил. Чтобы выглядеть умным, иногда достаточно заткнуться и загадочно потупить глаза. В итоге мы отделались бесплатным концертом для учеников и родителей, а я должен был подмести коридоры. Так сказать, у каждого своя специализация! Перед обедом я чуть ли не на коленях приполз к Хайсаму. У меня не осталось сил даже дойти до столовой. Душевные терзания выматывают сильнее физических упражнений – вот вам мое мнение. Я был опустошен. Хайсам сидел на малюсеньком стульчике, опершись локтями на стол, и смотрел на шахматную доску, словно хотел загипнотизировать ее и выпытать все секреты. Я заметил, что его огромный живот, завернутый в клетчатую рубашку, касается края стола. – Что делаешь? – спросил я. – Ничего. – Это как? – Совсем ничего. Сегодня начинается шаббат. Я должен ничего не делать, поэтому я ничего не делаю. – Придется как-нибудь мне объяснить, почему египтяне, которые наполовину турки, справляют шаббат. А он разве не вечером начинается? – Я начинаю шаббат когда захочу. Могу начать и днем, так как игрок в шахматы всегда на шаг впереди. К тому же никому от этого нет вреда. Ты вот страдаешь от моего шаббата? – Мне абсолютно наплевать. Кстати, я даже не знал, где находится Турция. Всегда путал ее с Индией. – Европе и арабам стоило оставить нас в покое еще в XIX веке… Они буквально сожрали нас, так что теперь мы справляем шаббат, чтобы отомстить и позлить Европу и арабов одновременно, понимаешь? Начиная с полудня пятницы. Я ничего не понял из того, что он говорил. Увидев его таким, уставившимся в шахматную доску, я даже заволновался о его самочувствии. Время от времени губы египтянина шевелились – и тут я понял, что он играет с воображаемым противником. Я глубоко вдохнул и произнес: – Хайсам, у меня проблемы. Он даже не посмотрел на меня. – Я знаю. – Я знаю, что ты знаешь. Ты никогда ничего не говоришь, но всегда всё знаешь наперед. Как нильские крокодилы. – Я всегда на несколько шагов впереди, как в шахматах. Итак, она слепая. Хайсам улыбнулся. Я подумал, что мой уважаемый египтянин действительно раздулся до невероятных размеров и постепенно превращается в какого-то мифологического персонажа. – Никто не должен этого узнать, иначе полный провал. Так что, понимаешь, безопасность на дорогах сегодня днем представляет, так сказать, большую опасность. Хайсам передвинул фигуру на шахматной доске и положил короля противника. Он вздохнул и взял кусочек лукума. – Однако сегодня утром я заметил, что ты начинаешь постигать основные принципы защиты Нимцовича… Но теперь ты снова в тупике. Смотри… Он показал на шахматную доску, как будто в ней заключалось готовое решение. – И что? Я начал паниковать. – И то, что Нимцович не просто защищался. Он всегда контролировал центр на расстоянии и навязывал противнику тупиковую ситуацию. Вот и всё. По-моему, очень ясно. В этот момент появился отец Хайсама и включил радио. Новости были не очень хорошие: что-то о бомбах в кафе и кинотеатрах. И в школах. Все требовали мести, даже те, кто подложил бомбы, так что суматоха поднялась страшная. Я показался самому себе смешным со своими проблемами. «Контролировал центр на расстоянии…» «Тупик…» Я встал. – Уже уходишь? – спросил благородный и уважаемый египтянин. – Появилась идея? – Думаю, да. Он поднял огромную лапу в знак прощания и очень серьезно сказал: – Ты принц, старик. Аж слезы на глаза навернулись! Надо сказать, что с некоторых пор у меня чувствительность стала как у цветка. Я весь превратился в губку: достаточно легонько надавить, и польются слезы. У меня оставалось мало времени. Необходимо найти Марселя. Только он мог сказать мне, как связать- ся с Этьеном, которого опять исключили. Мне жизненно необходимо было его увидеть. Я зигзагами бегал по школе, пока не наткнулся на Марселя – он стоял на футбольных воротах. – Мне надо поговорить с Этьеном. По моему виду можно было подумать, что я спятил. – Ты странный. С ума, что ли, сходишь? Или это из-за циркового номера сегодня утром? – Как найти Этьена? – Да очень просто. Ему так скучно дома, что он каждый день околачивается у ворот школы. Он вообще какой-то странный в последнее время; кажется, он заболел. Пойди поищи его. Я должен вернуться, потому что не хочу пропустить из-за тебя гол. В этот момент я заметил Ван Гога: удерживая мяч, он стремительно приближался к воротам. Я отошел вправо, и правильно сделал, потому что этот придурок специально промазал по воротам, чтобы попасть в меня. Мяч улетел на крышу, пришлось остановить игру, и все злились на Ван Гога. Я тайком показал ему средний палец, так, чтобы увидел только он и это осталось между нами. Наблюдая за воротами школы, как обезьянка, ждущая орешков, я пропустил обед. Мне очень хотелось есть, но пришлось пойти на жертвы – это выражение я услышал в кабинете директрисы и тут же запомнил, потому что оно отлично соответствовало моей ситуации. Приятно обогащать словарный запас, даже понемногу, – это как глоток свежего воздуха. Я ждал, наблюдая одним глазом за часами, а другим – за доро́гой, на которой должен был появиться Этьен. Я уже почти потерял надежду, когда увидел издалека его силуэт. Я замахал ему руками, как потерпевший кораблекрушение, и буквально набросился на своего спасителя: – Этьен! Этьен! Ты мне нужен! – Виктор? У него действительно был странный и измученный вид. – Да-да. Слушай, у нас мало времени. Я тебе отплачу чем угодно когда угодно. Короче, через пятнадцать минут начинается тренировка ПДД, нас всех посадят на велосипеды и машинки. Мне очень надо, чтобы этого не случилось. – А я тут при чём? Он хмыкнул, и я почувствовал, как кровь ударяет мне в голову. – Беги к ближайшей телефонной будке. Набери коллеж и чужим голосом скажи, что внутри бомба. Сегодня бомбы повсюду, это что-то вроде соревнования. Почему бы не сунуть одну нам в коллеж? Из-за этого даже самолеты отменяют. По идее, нас всех должны эвакуировать. В шахматах это называется «контроль на расстоянии» и «тупиковая ситуация». Потом тебе надо быстро вернуться домой или пойти куда-нибудь, где тебя заметят. Этьен слушал и хмурился. Было ясно, что он заинтересован. – А я могу остаться и заснять всё на камеру? – Нет, конечно, совсем спятил?.. Вот плохой из тебя получится проктолог, если ты о последствиях не думаешь. – Хорошо, я окажу тебе услугу. Мне даже нравится. Но с одним условием… – Каким? – спросил я, глядя на полицейских у лабиринта. – Быстрее, у нас мало времени. – Короче, видишь вон там девчонку с розовым бантом в волосах? Я засомневался, но всё-таки спросил: – Ты про Лягушку? – Да. Но не называй ее так, мне обидно. Короче, хочу, чтобы ты написал для нее лирическую песню. Что-то, что затронет все ее качества. И ум, и внешность, пожалуйста. Что-то очень крутое. Я чуть не рассмеялся, но сдержался, потому что выглядел Этьен серьезно и мне не хотелось сорвать всё дело. – Хорошо. Будет сделано послезавтра. – А не завтра? – Нет, послезавтра, потому что ко мне поэтическое наитие по заказу не приходит. Затем он удрал в сторону телефонной будки.