Солнце уже было в зените, когда Иван отправился в путь. Песок накалился до предела. Ядовитые песчинки обжигали ступни, забираясь в щели лаптей, медленно, но уверенно расползающихся от долгого пребывания в солёной воде. Ивану приходилось держаться подальше от береговой линии и скрываться в тени прибрежных пальм. К джунглям он тоже старался не подступать слишком близко, кто знает, кого прячут дикие густые заросли. Вскоре начался мангровый лес, и песок сменился супесью[19]. Ориентировочно шёл пятый-шестой час пути, и солнце клонилось к закату, когда впереди показалась знакомая местность. Иван прибавил шагу. Так и есть! Он не ошибся и план его удался! А когда он ошибался? Да множество раз. Но не сейчас! Он действительно вышел к месту, где когда-то стояла «хонда». Всюду были следы, оставленные не голыми пятками туземцев и не диким зверьём. Песок вокруг настила был истоптан ногами в обуви. Вмятины от каблуков, от протекторов кроссовок. Виднелись даже следы гусеничных траков. Отметины цивилизации. Глаза Ивана наполнились слезами, к горлу подступил ком. Чёрт! Здесь были люди! Чуть раньше…, всё сложилось бы по-иному. По видимости, сюда прибыла целая эвакуационная экспедиция. Вот следы от шасси — самолёт подтягивали к барже. Вероятно лебёдкой с плавучего подъёмного крана. Работали дня три-четыре, не меньше. Вокруг были разбросаны обрывки лент ограждения, рваные строительные рукавицы, искорёженные доски — подложки под шасси. Здесь же блестело, переливалось на солнце радужным гейским флагом и нестерпимо воняло болотце из слитого авиационного топлива. Так спасатели облегчали самолёт. Иван вспомнил некролог в Чиннайском вестнике, посвящённый семье Крофтов, где ни слова о простом белорусском парне и горько усмехнулся. Самолёты стоят миллионы…, а сколько стоит его жизнь? Они даже не знают, где находится Беларусь. Определив место, где находился трап, Иван опустился на корточки и принялся обшаривать вокруг себя. Так и есть, пальцы наткнулись на металлические предметы — выкованные им тесак и «швайку» — брошенные в борьбе с тварью. Строители попросту втоптали их в песок. Кое-какие узлы и строительный мусор были сложены неподалёку в наспех вырытой яме. В ней Иван и нашёл то, что так надеялся найти. Спасатели, как и все работяги, народ простой и конкретный. Зачем спасать то, что приказало долго жить? Согласно этой железной логике в груде мусора, среди бетонных подпорок, подкладочных лагов, целлофановых упаковок, пустых консервных банок и пивных бутылок, оставленных от завтраков, обедов и ужинов эвакуационной бригады, Иван обнаружил остатки того самого спасательного плота, на который совсем недавно возлагал надежды. Его водяные обезьяны разорвали пополам. В ошмётки изодрали дно и накидную палатку-тент. Но все пять прорезиненных надувных баллонов образующие в рабочем состоянии правильный пятиугольник были на месте. Отделённые друг от друга, смятые и кое-как брошенные они были сплошь измазаны нечистотами, но при беглом осмотре выглядели цельными. По крайне три из них точно. Солнце быстро стремилось к горизонту, тяжёлый день подходил к концу, но не было конца поставленным целям и стоило поспешить. Не теряя времени Иван, как мог, отмыл в море выуженные из ямы баллоны и сложил в одну кучу. Поклажа выдалась внушительной. Перетащить такую, задача не из лёгких. Пришлось разделить её на две равные части и по очереди перенести баллоны к хижине. Можно было зарыть их здесь, на берегу, всё равно после придётся нести обратно к морю, но Ивана подмывало проверить пригодность основных элементов, от которых зависела судьба всего плана. Перенеся на пару сотен метров одну часть, он возвращался за второй. Переносил её ещё на пару сотен метров и возвращался за первой. Так к ночи он добрался до хижины. Луна ещё не вышла, но от звёздного ковра было светло как днём. Завтрашний день обещал быть горячим. С того момента как Иван покинул хижину, здесь ничего не изменилось. Водяные обезьяны даже не заходили внутрь. У входа валялась пустая ракетница. Питер успел дать ракету. Жив ли мальчишка? Вероятно всё же эти, с позволения сказать научные деятели, упустив Ивана, решат шантажировать стального магната? Тогда Питер должен быть живым и невредимым, а значит, Иванова задумка не напрасна. Питер, Чакрабати и связь с материком. Ну и его собственная жизнь. Игра стоила свеч. На лежаке разобранные вещи Гаррета: майка, трусы, носки. Всё что мог Иван надел на себя. За прошедшие недели он значительно исхудал, и вещи англичанина висели на нём мешком. Резинку в трусах пришлось укоротить едва ли не вдвое. И всё-таки, как же хорошо ощутить себя одетым. Чувство это вселяло уверенность, защищённость, что ли. Рядом с вещами «терминатора» лежала опасная бритва добротной английской стали и нераспечатанная пачка сигарет. Никогда не куривший Иван сейчас с наслаждением бы затянулся качественным дурманящим дымком. Он достал припасённое на чёрный день «огневое хранилище», но все угли отсырели и остыли. Он пошарил под лежанкой и выудил жестяной чемоданчик, принесённый в последний раз с самолёта. Открыл, достал коробку влагостойких штормовых спичек и бутылочку с жидкостью для розжига и через время очаг ожил добрым огнём. Закурил. На удивление не закашлялся с непривычки. Голова закружилась как на карусели, и по всему телу поплыло блаженство как после первых выпитых ста граммов. Он достал котелок, тот самый, из банки из-под мороженного и, вооружившись фонариком, сходил к ручью за водой. Из двух кофейных чалд сварил кофе. Иван пил бодрящий горький напиток прямо из котелка, курил третью сигарету подряд и осоловелыми глазами таращился в звёздное небо. Стоило, определись местоположение своё и Синтенела. Он нащупал на боку приготовленные таблички со звёздным небом и самодельный прибор, но доставать не стал. Не сейчас заниматься измерениями и расчётами, когда тело расслаблено до последней клетки, а голова пуста и чиста. Завтра, всё завтра. Сделать необходимые замеры не составит труда — в отрочестве он зачитывался подаренной дядей Жорой старой и затёртой 1954-го года издания книгой легендарного инженер-капитана 1-го ранга Андрея Павловича Белоброва «Мореходная астрономия». В чёрном пластиковом пакете он нашёл бутылку шампанского и полбутылки шотландского виски — богатство, тоже принесённое с самолёта. Никогда он так не радовался возможности напиться. Алкоголь — верный спаситель от депрессии и суицида. Он откупорил бутылку и сделал прямо из горлышка три больших обжигающих глотка. Горячий ураган понёсся по венам. Он цедил виски, любовался огромными яркими звёздами на чёрном как смоль небе и думал о вечном. Как же сложен и одновременно прост этот мир, думал он. В нём есть место всему на свете — и злу и добру. И даже такому дерьму, в какое он вляпался. Такой неимоверной истории, какая приключилась с ним на этом диком и крохотном пятачке суши под этим бескрайним и вселенским небом не придумать ни в здравом уме, ни под галлюциногенами. Расскажи кому — засмеют. Не поверят и обзовут сумасшедшим. Может когда-нибудь он даже напишет мемуары о своих злоключениях. В ответ на эти пьяные рассуждения Иван усмехнулся хмельной улыбкой и затянулся длинной дурманящей затяжкой. Для того чтобы написать, надо сначала выжить. Он достал собственный рюкзак и вынул оттуда новенький гидрокостюм Скубапро, купленный у Джима. Представил удивлённою и обескураженную физиономию своего американского друга. Как бы тот клепал глазами, слушая Иванов рассказ о таком, мягко говоря, не совсем удачном перелёте в Порт-Блэр. Вот Анжела не поверила бы ни единому слову, а Джим поверил на все сто. Джим, он такой. Иван выпил ещё виски и закусил-зажевал кофейной гущей. Докурил. Окурок нетвёрдой рукой бросил в костёр, имитируя баскетбольный трёхочковый. Снова потянулся за рюкзаком и едва не свалился с лежанки. Достал из рюкзака тот самый найденный здесь же под ящиками лётный планшет командира индийского бомбардировщика. Развернул письмо, и мутными глазами прочёл последние строки: «Мы оставляем вооружение «Канберры» здесь, но это не означает, что мы бросаем оружие на поле боя. Прилагаю подробный план места, где спрятаны запечатанные в ящики промасленные и законсервированные четыре двадцатимиллиметровых пушки Aden Mk.4 и контейнер с 7.62-миллиметровым пулеметом и с полным комплектом боеприпасов». Дальше следовала карта местности — подробная и исполненная без сомнения военным человеком, знающим толк в топографии. На схеме была обозначена хижина, а на расстоянии ладони химическим карандашом был нанесён жирный фиолетовый крест. * * * Алкоголь не помог забыться. Спал Иван чутко, часто просыпался и подбрасывал хворост в огонь. Прислушивался к звукам леса. Заглядывал в щели, нет ли кого на ветвях и в кустах. Спьяну чудилось разное. Лишь к утру накрыл тяжёлый сон. Солнце ещё не в полной мере осветило кроны деревьев, а он уже качал ножным насосом принесённые с берега баллоны. Голова была ватной, но времени терять было нельзя. Как и предполагалось, из пяти в «живых» осталось три. На четвёртом не держал клапан, пятый был разорван по клееному шву. Но и трёх было вполне достаточно для задуманного. Попрыгав на каждом баллоне, Иван затащил их надутыми в хижину и оставил для проверки, как держат воздух. Взял лётный планшет, тесак, пару отвёрток из инструментального ящика, полусгнившую сапёрную лопатку, вероятно, ею пользовались лётчики, и направился в лес. Продираясь сквозь заросли, он поймал себя на мысли, что идёт знакомым маршрутом. Здесь они с Гарретом несли то злосчастное бревно-убийцу. Да и вообще, остров этот становился в какой-то степени знакомым и понятным. Если первые дни Иван шарахался каждого куста, сейчас чувствовал себя, будто прожил здесь полжизни. Он привычно прислушивался к звукам леса, голосам птиц, принюхивался к запахам. Даже влажный холодок мелких ручейков журчащих в папоротниковых зарослях Иван ощущал кожей. Лес становился домом. Как для дикарей-синтенельцев… и профессора. Иван грязно матерно выругался. Сколько бы не довелось пережить за последнее время, но одна лишь мысль, что этот трижды проклятый остров может навсегда стать его последним пристанищем… Чёрт! Это всё идеи престарелого хиппи Чакрабати! «Я сам своя свобода». Какая глупость! Не хватало и Ивану превратиться в освобождённого от цивилизации туземца. «Превращаюсь в Робинзона Крузо. Только Пятницы не хватает» — от спонтанно накатившей ярости он пнул мохнатую кочку. «Пятница» как из итальянской комедии «Синьор Робинзон». В Одессе Иван смотрел его раз пять. Дважды с Катькой. Кажется, этот фильм вышел в год его рождения. Аолла чем-то походила на актрису из того фильма. С одной лишь разницей: то, что Аолла называла «хо-хо», героиня итальянской робинзонады величала «динь-динь». «У каждого уважающего себя Робинзона должна быть своя Пятница». Хмурые мысли развеялись. Если уж и суждено прожить остаток своих дней в этих джунглях, так уж лучше с Пятницей-Аоллой чем с престарелым индусом-профессором. Отдаляясь от хижины, Иван время от времени сверялся с картой. Определял ориентиры, отмерял шаги. Рисовавший её военный оказался отнюдь не дилетантом. Он умело выстроил приоритеты. Не привязывался к тому, что за годы могло сгнить, измениться или исчезнуть. Вот обозначен край скалы. Тут каменистое русло ручья. Рядом вековой бенгальский фикус с плеядой больших и малых стволов растущих в пятиметровом периметре. Корневая система такого исполина мощнее фундамента добротной избы. Такой простоит как минимум полтысячи лет. Наконец Иван добрался до места обозначенного крестиком. Так и есть. Небольшая полянка, а на ней выложенный валунами крест. Лётчик точно был педант и перфекционист. Откинуть камни у Ивана заняло больше часа. Валуны буквально вросли в землю, не отдерёшь. Он убрал слой дёрна, для чего пришлось подрезать снизу тесаком, и стал копать. Взрыхлять тесаком землю и убирать лопаткой, которая сломалась сразу после пяти подходов. Дальше пришлось выгребать руками. Иван копал до ночи, и осилил едва полметра глубины. Грязный, измотанный со сломанными ногтями он повалился в сырую холодную яму, в ней и уснул. Проснулся когда солнце уже светило полным ходом. Протёр глаза, похлестал грязными ладонями по щекам и, не мешкая, взялся за работу. Тесак натыкался на камни, врезался в разросшиеся за тридцать лет крупные и мелкие корни, но. Иван не отступал. Он безостановочно рыхлил твёрдую землю отвёртками и «швайкой», тесаком рубил корни, им же как лопаткой сгребал грунт в кусок кожаной обивки кресла и выгребал всё это из ямы. Он окончательно согнул съеденные ржавчиной отвёртки и теперь орудовал только «швайкой». Тяжёлые корни рубил тесаком, помогая молотком. Несколько раз тот слетал с рукояти, и Ивану приходилось искать его в зарослях папоротника. Пот лил ручьём. Мешался с грязью. Жёг едва зажившие раны. Трясущиеся, отбитые пальцы отказывались сжимать тесак. Молоток не держался в руках. Не то, что на ногах, невозможно было стоять на коленях. Позвоночник размяк, превратился в желеобразную субстанцию. Это нельзя было назвать ни слабостью, ни усталостью. Так, наверное, уходит жизнь из тела покойника. Полное опустошение, отсутствие энергии. Организм отказывается жить. Тесак очередной раз упёрся в камень и внезапно переломился пополам. Иван замер. Смотрел на сломанный инструмент и не понимал, что произошло. Наконец он пришёл в себя. В сердцах зашвырнул обломки далеко в чащу и заорал. Дико. По-звериному. Он выскочил из ямы и бросился обратно к хижине. Он бежал, не различая пути. Не глядя и не боясь. Бежал и дико орал. Слёту вбежал в хижину, достал початую бутылку виски — в ней было ещё половина — и выхлебал всё без остатка прямо из горла́. Затем нашёл бутылку шампанского, отбил по-гусарски горлышко о край лежака и вылакал пенящуюся шипящую жидкость до донышка. Сел на землю и заплакал. Иван плакал навзрыд пьяными слезами. Бил грязными кулаками землю. Хлестал себя по лицу. Рвал на груди майку Гаррета. Выл как загнанный за флажки и смертельно раненый волк. Продолжалось это довольно долго. Выдохшись, он замер и поник в неестественной позе. Сгорбился как-то по-стариковски, и изо рта вытекла пьяная слюна. Влажные опухшие глаза его закрылись, и всё тело онемело. Его повело в сторону, он завалился на бок и упал. Головой приложился о камни очага. Из рассечённого лба потекла кровавая дорожка. Это его отрезвило. Он вскочил, выматерился пьяным голосом, схватил котелок-банку и помчался обратно к кресту. Он выгребал землю банкой, руками, затем снова банкой. Корни разбивал острой стороной молотка «в мясо». Он выломал до крови два ногтя и, наконец, добрался до цели. В «схроне» на метровой глубине лежал большой ящик в виде гроба сколоченного из плохо очищенных от коры брёвен и накрытый сверху куском окрашенного в зелёный цвет дюралевого листа. Иван поднял лицо к небу и заорал что есть силы: — Блядь!!!! Затем упал на дно ямы на дюралевый лист и отключился. Глава 27