Охранник подошёл к кровати и склонился над кольцом. В дверях показались Жан и Жак. Их руки лежали на расстёгнутых кобурах. Сэмюель отстегнул замок, поднялся и привычно дёрнул цепью: — Подъём. — Вечерний моцион? — театрально осведомился Иван. — Вперёд, — скомандовал негр. Они вышли из комнаты. Сэмюель шёл впереди, Жан и Жак следовали за Иваном. Спустившись в холл, мужчины свернули в одну из пристроек-крыльев и направились по мрачному полутёмному коридору, где их длинные тени то переплетались между собой, образуя змеиное кубло, то устремлялись ввысь по стенам. — К Доку, Сэм? Может зря, на ночь глядя, беспокоить доходягу? — с вызовом бросил Иван, зная что ответа не последует. Сэмюель остановился у белой двери в самом конце коридора. Отворил её и отошёл в сторону. Две сильные руки втолкнули Ивана внутрь. Иван стоял в той же комнате отделанной белым зеркальным кафелем. В окно заглядывала ночь. Тёмная, но совсем скоро, он это знал наверняка, она озарит всё холодным лунным сиянием. В центре на полу кожаные ремни крест-накрест для головы и четыре с пряжками для рук и ног, притороченные к кафелю в виде буквы Х на таком расстоянии, чтобы поместился распятый человек. В руках у Сэмюеля полотенце. То самое. Иван догадывался, что сейчас прикажет ему негр. Глава 20 Когда с лица сняли полотенце, Иван уже знал, кто это может быть. И не ошибся. Над ним склонялось улыбающееся личико Аоллы. — Масса, я прийти, — прошептала она нежно. — Снова дасса? — спросил он. Девушка кивнула. Её соски коснулись его груди. Как бы снова ни утонуть в этих колдовских чарах. Сколько таких встреч впереди? Эта последняя, и всё будет законченно? Надо быть дураком, чтобы глядя, с какой щепетильностью фрау Хильда укладывала в нержавеющий контейнер презерватив с его семенем, не понимать, что им от него нужно. И не важно, какую цель преследуют эти больные на голову фашисты. Какие адские опыты проводят они над его семенем. Главное вырваться из их слизких лап, пока окончательно не превратился в дойную корову, а точнее, в быка-осеменителя. — Я ждал тебя, — сказал он ласково. Девушка радостно улыбнулась. Но улыбка продержалась на её губах меньше секунды. Она испуганно покосилась на дверь. — Масса Хиль не разрешать мне слушать. Разрешать хо… хо… хо… — Я… Иван недоговорил. Девушка прервала его долгим поцелуем. На миг Ивану почудилось, что это жаркие губы одесситки-Катерины — такие же ненасытные и похотливые. Вот-вот и в нос ударит запах квашеной капусты, а за перегородкой раздастся голос Павловны. Всё повторялось, как и в прошлый раз. Аолла легла на него плашмя. Щекой прижалась к щеке. Сегодня его подбородок был гладким. С утра его выбрил Сэмюель, умело орудуя опасной бритвой. Кожа пахла одеколоном. — Я хочу трогать твои волосы, — сказал Иван. Девушка потянулась к его руке. Положила голову в раскрытую ладонь. Её волосы были жёсткими, будто переплетённые между собой тонкие стальные проволочки. Он коснулся её щеки. Погладил кончиками пальцев. Она выгнулась как кошка, подставляя прикосновениям лицо. — Развяжи руку, — попросил Иван. — Хочу погладить. — Nein[8], - Аолла мигом отстранилась. Упёрлась ладонями в грудь. — Масса Хиль… — Одну только руку. Ничего не случится. — Nein. — Ты очень красивая Аолла. Лучшая дасса для меня, — Иван вложил в эти слова всю нежность, на какую только был способен. Девушка молчала. Полумрак превратил её лицо в тёмное пятно. Белозубая улыбка растворилась в нём. Упираясь руками, негритянка полулежала на Иване, и было неясно, о чём её мысли. На щёку упала капля — Аолла плакала. — Ты что? — спросил Иван. — Мой Таро не говорить мне так, — тихо выговорила она с болью в голосе. — Он молчать когда делать хо… хо… хо… Ты говорить, как дать тепло. Как есть манкай[9]. — Ты хорошая. И я тоже хороший, — произнёс Иван, наполняя каждый слог теплотой и любовью. Она одарила его страстным поцелуем: — Спасибо масса Хиль за тебя. Ты моя дасса, — с признательностью сказала девушка. Весь разговор она нежно прижималась лобком к его мужскому достоинству, и теперь чувствуя нарастающее возбуждение, какое Иван не смог бы остановить даже если бы и пытался, привычно запустила руку меж бёдер. — Погоди, — попросил Иван. — Освободи одну руку. Я тоже хочу… Минуту она не двигалась. — Я не смогу убежать, — дополнил он свою просьбу. — Я и не хочу от тебя убегать. Ты моя дасса. Иван поразился избранному им тону. Неужели он так умеет? К тому же закрадывалось сомнение, действует ли на туземок такая галантная обходительность? Может в культуре её народа принято без комплиментов и лишних слов брать самку за шевелюру «а ля Анжела Дэвис» и, развернув задом, делать хо… хо… хо…? Но видимо, все женщины на земле одинаковы. Все они без исключения любят ушами. — Хорошо, — согласно кивнула Аолла. — Ты хорошо… ты хороший. Она потянулась к его правой руке и расстегнула пряжку. Иван сделал несколько движений, сжимая и разжимая кулак. Пальцы не успели занеметь. Вот это было на самом деле хорошо. — Спасибо, — сказал он и ответил благодарным поцелуем. Он долго прижимался губами к её шоколадным губам. Язык Аоллы искал его язык. Они снова дышали вместе одним дыханием. Его освободившиеся пальцы тонули в непокорной копне антрацитовых волос. Медленно ползли по затылку. Фаланги среднего и указательного легонько прошлись по выступающим холмикам шейных позвонков. Иван чувствовал, как влажная от пота кожа девушки покрывается мурашками. Его рука коснулась мочки её уха, спустилась ниже к подбородку и замерла на полпути. Пальцы скользнули на два сантиметра ниже между гортанью и переборковой мышцей и с силой надавили на сонную артерию. В отряде быстрого реагирования, где Ивану перед фрахтом на «Marine Gold» довелось стажироваться на водолаза-спасателя, их учили не только спасать, но и некоторым навыкам подводного доминирования. Среди приёмов было и выведение из строя противника путём сжатия сонной артерии. Процедура не сложная, десяти-двадцати секундная. Главное не переборщить и без надобности не довести до полного удушения. Иван мысленно считал секунды, когда на двенадцатом счёте тело девушки обмякло, а голова безвольно скатилась на плечо. Он убрал пальцы с шеи и прислонил лицо негритянки к уху. Аолла мирно спала. Аккуратно свободной рукой он отстранил её от себя. Несмотря на свой рост, девушка была легка как пушинка. Иван отстегнул вторую руку, высвободил голову от ремней и принялся расстёгивать пряжки на ногах. Работал он чётко, не теряя ни секунды. Сон негритянки продлится минут пять-шесть, пока не восстановится циркуляция крови и мозг не получит достаточно кислорода. Освободившись, он на четвереньках подполз к окну. На раме не было решёток. Обычная деревянная, как и во многих индийских домах времён прошлого века. Медным шпингалетам не менее пятидесяти лет. Вероятно, строители трёхлучевого здания не предусмотрели такого поворота событий. Иван вернулся к Аолле. Уложил её в импровизированное распятье, пристегнул ремнями руки и ноги. Голову пристёгивать не стал. Полотенцем обвязал нижнюю часть лица. Сделать кляп не решился, опасаясь, как бы девушка не задохнулась во сне. — Прости, — сказал он, целуя спящую девушку в лоб. — Ты лучшая дасса на свете. Веки её дрогнули. Совсем немного и она придёт в себя. Времени не оставалось. Иван вскочил на подоконник, рванул шпингалеты, распахнул окно и, не глядя, сиганул в ночь. * * * Полная луна уверенно завладевала небом. Скоро будет видна каждая травинка. Окно выходило на поле для крикета, за которым буйствовали вьющиеся заросли. Иван бегом пересёк лужайку и укрылся под развесистыми листьями щитовника. Справа пристройка примыкала к высокому трёхметровому забору, увитому колючей проволокой, слева начиналась тропинка, вероятно ведущая к хозяйственным постройкам.