Сквозь москитный гул Иван пытался по звукам определить, что происходит снаружи. Он так и не вышел из хижины и рыба, принесённая кошачьим спасителем, осталась нетронутой. Стоило разжечь очаг и набросать молодых веток папоротника для дымовой завесы. Но огонь мог привлечь обезьяноподобных пращников, а уж одновременно выдержать «артобстрел» камнями и воздушные атаки летающих вампиров для двух затерянных в тропиках теплокровных было выше всяких сил. Укутавшись в плед с головой, Иван вдруг отчётливо осознал, в какую историю он вляпался. Эта местность кишела неприятностями, если можно так мягко назвать постоянный, ежеминутный риск для жизни. К чёртовой матери! Нужно поскорее бежать с этого проклятого острова! Если они переживут эту ночь, утром соберут всё необходимое и двинутся через хребет искать людей. И если удастся не издохнуть до утра, стоит срочно привести себя в порядок в полном смысле этого слова. Успокоиться, трезво оценить ситуацию и найти выход. Хватит играть в доморощенного детектива и умелого Робинзона, если нет охоты отправиться на тот свет следом за англичанином и индусом. А такой охоты у Ивана не было. Плевать, кто за всем этим стоит. К чертям, какие силы затеяли эту игру со смертью. Для него это не игра. Вернее, не его игра. У него задача — выжить самому и помочь выжить мальчишке. Будь Иван один, у него было бы намного больше манёвра. Но делать нечего, теперь он в ответе и за отпрыска сталелитейного магната. И если он спасёт теперь уже единственного наследника «стальных» миллиардов, старик Грегори станет его должником, а подобные обязательства зачастую оборачиваются немалым кушем. «Ну и раскатал ты губу, морячок, — мысленно одёрнул себя Иван. — А с другой стороны, что здесь плохого? Не мы такие, жизнь такая». С первыми лучами солнца гнус испарился, а с ним и улетучился сон. Разбитый бессонной ночью, весь на нервах как на иголках Иван на ватных ногах выбрался из хижины в утренний туман. Из головы не шёл спасательный плот, оставленный в самолёте. Поспешные умозаключения, отбросившие как вариант спасение по воде, не выдерживали критики. Плот для того и предназначен, чтобы служить надёжным убежищем в открытом океане. На нём можно обогнуть остров вдоль береговой линии и найти спасение там. Вероятно, эта часть океана состоит из гряды островов, один из которых вполне может оказаться обитаемым. Люди как водится, селятся близ побережья, и добраться до поселения легче по воде, чем по суше. К тому же сплав на сконструированном для этого устройстве значительно безопаснее, нежели продираться сквозь джунгли в окружении назойливого гнуса, змей и нарциссов-орангутангов. Иван достал ящик с инструментом и пересмотрел содержимое. Дополнил утварью с самолёта. Повертел в пальцах штопор и положил туда же в ящик. Стоило непременно достать этот треклятый плот пусть даже для этого понадобиться разобрать полсамолёта. Собравшись, Иван наклонился над сонным мальчишкой, взял за руку, вложил в неё ракетницу и крепко сжал пальцы в кулак. Улыбнулся, подбадривая, и сказал: — Петро, остаёшься за старшего. Неси вахту, морячок, и не высовывайся. Если что, дай ракету в небо. Я увижу. С бухтой тали через плечо, с тесаком в ножнах и швайкой за поясом, с ящиком в одной руке и с пневматом в другой Иван в очередной раз отправился к самолёту. Подходя к берегу, он остановился и припал к земле, скрывшись за развесистыми лопухами широколистого кустарника. Что на сей раз припас ему мёртво стоящий аэроплан? В груди горело. Дышать стало трудно, будто утреннее солнце выжгло весь кислород. В сотый раз за последние дни Иван испытывал это мерзкое чувство тревоги. Он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь прокачать прану, как учил его дядя Жора. В голове прояснилось. Вернулась уверенность. Ощущение правоты принятого решения и понимание, что бездействие скорее приведёт к гибели, чем любое, пусть на первый взгляд и совершенно абсурдное, но всё-таки действие. Он проверил пневмат, взял его наизготовку и направился к «хонде». Первое, что бросилось в глаза, большое оранжевое пятно, распластанное под самолётом. Зеркальный эффект в сочетании красок. Ярко-рыжая клякса под синим «подбрющьем» фюзеляжа, а над ней, на фоне бирюзового, слившегося с океаном неба вторая такая же ярко-рыжая клякса набирающего силу солнца. Был бы Иван художником, непременно изобразил такую идиллию, назвав её «Два солнца». Но с каждым шагом, Ивану становилось не до художеств. Движения его стали сбивчивыми. Всё труднее получалось переставлять ноги. Ладони вспотели, и резиновая рукоять пневмата увлажнилась. За десять шагов до самолёта Иван отшвырнул ящик с инструментами, скинул с плеча таль и, вырывая утопающие в песке боты, помчался к самолёту. Оранжевым пятном на песке оказался спасательный плот. Вернее всё, что от него осталось. Брезентовый тент разорван в клочья. В таком же состоянии и прорезиненное полотно всех пяти воздушных баллонов. Ошмётки днища, куски лееров и части сломанных вёсел были разбросаны на несколько метров. Вырванный «с мясом», аварийный люк сброса плота валялся в стороне шагах в пяти, а на его месте фюзеляж зиял чёрной дырой с краями, утыканными довольно внушительными вмятинами и пробоинами от ударов палок или камней. Ноги у Ивана подкосились, и он бессильно плюхнулся на колени перед ошеломившим его вандализмом. В увиденное нельзя было поверить. Ни поверить, ни объяснить. Но теперь Иван не искал объяснений. К чёрту! Эта история переиграла его. Хватит бесполезных толкований, поисков потайных рычагов и мотиваций. Партия окончена. На этом дьявольском острове происходит то, что не поддаётся ни логике, ни объяснению, ни здравому смыслу. В извечном вопросе «Кто виноват и что делать?», сейчас важна лишь вторая его часть, а именно: «что делать». Ответ один — бежать подальше от этого проклятого места и как можно скорее. Над головой прогремел удар грома. Ещё один. И ещё… Солнце палило нещадно, а в небе бил гром. Но нет, то был не гром. Булыжники с силой ударялись о фюзеляж самолёта, создавая звуки похожие на клокотание рвущихся в клочья небес. Иван упал навзничь, прикрыл голову руками. Один из камней угодил ему по ноге. Он вскочил, рванулся к трапу самолёта. Адская боль обожгла икру. Но не боль остановила Ивана. На нижней ступеньке трапа стояло существо. Безволосая полуобезьяна с пращей в непропорционально длинной лапище. Целясь в Ивана, тварь вращала пращу. Не мешкая, Иван развернулся к лесу. Метрах в двадцати от него несколько таких же приматов, размахивая пращами и меча камни, неслись в его сторону. Иван вскинул пневмат. Развернулся, прицелился в тварь на трапе и нажал на спуск. Гарпун с шипящим звоном полетел к цели и… скользнул примату по груди, срикошетил и впился в ступеньку трапа. Сильные лапы обхватили Ивана сзади. Прижали руки к туловищу. Серо-синие морщинистые пальцы соединились в борцовский замок на его на животе. Напряглись, не давая шелохнуться. Тисками сдавили дыхание. Хотя лапы твари были обезьяньи, их сплошь покрывал панцирь из чешуек, точь-в-точь как брюхо каймана. Между пальцами имелись перепонки как у водоплавающих, и напрочь отсутствовали когти. Казалось, это лапы фантастического ихтиандра, возникшего из морских глубин. Иван насколько было возможно, расправил грудную клетку и, сделав глубокий вдох, задержал воздух как при погружении. Пальцами он нащупал рукоять тесака. Попытался вынуть из ножен. Ему удалось. Короткими движениями, насколько могла двигаться рука, он стал наносить удары назад, намереваясь вслепую ранить обездвижившее его существо. Над ухом раздался громкий писк. Иван уже слышал подобный ночью. Писк дельфина. Рёбра сковал спазм, точно их стянули металлической цепью. Появилась тупая боль в пояснице. Воздуха не хватало, глаза закатывались, а существо всё пищало, брызгало слюной и дышало в затылок гниющей тиной. Сознание стало покидать Ивана. Чтобы сберечь силы он перестал бить. Его лёгкие, казалось, превратились в выжатую губку, а кровь перестала гнать по венам кислород. Спереди выросло второе такое же существо, вероятно, то, кого не взял гарпун. Мощными лапами оно обхватило Ивановы ноги и дёрнуло на себя. Иван чувствовал, что теперь его подняли над землёй и несут в горизонтальном положении. Непослушная рука выронила тесак… Последнее, что он увидел, прежде чем окончательно впасть в беспамятство, была ярко-оранжевая ракета, сверкнувшая в бирюзовом небе над вечнозелёным ковром джунглей. * * * Пошла вторая минута. По ощущениям он погрузился метров на двенадцать. Легко доверять интуиции, когда привык сверять её с глубиномером. Но на этот раз консоль осталась на палубе «Marine Gold». Сейчас с ним не было ровным счётом ничего, что облегчило бы поиски. Ни фонаря, ни гидрокостюма, ни даже манометра. Но главное, с ним не было акваланга. Была лишь толща воды вокруг, разрезанная редкими расплывчатыми лучами средиземноморского солнца, чёрная бездна внизу и несколько литров воздуха в лёгких. Нет, ещё была моноласта — единственное, что удалось схватить в ту секунду между окриком: «Человек за бортом!» и прыжком в море. Ласту он надел уже в воде. Его личным порогом погружения апноэ была отметка в сто два метра. Но, то были подготовленные погружения со слэдом для фридайвинга и с полным контролем специалистов, как в воде, так и на поверхности. А ещё спортивное погружение не предполагает спасения «человека за бортом». На двенадцати метрах он остановился. Перевернулся головой вверх и осмотрелся. Никого. Обернулся на триста шестьдесят градусов, озираясь по ходу движения. Задрал голову и посмотрел ввысь, вглядываясь в искрящуюся солнечными прожилками морскую гладь. Хорошо, что сирокко утих прошлой ночью. Сейчас поверхность была ясной, пронизанной светом, гладкой как холст художника и насквозь просвечивающейся как тканое полотно, сохнущее на верёвке. Человеческое тело не в состоянии быстро идти ко дну, тем более в насыщенных солью водах Адриатики. Всё дело в наличии в нём шестидесяти процентов воды. Двенадцать метров — самое то. Достаточно, чтобы начать поиски. Снизу-вверх на светлом фоне неба легче разглядеть в воде любой, пусть даже самый незначительный предмет. Тело маленькой Кэти было не большим. Секунду он завис на месте, сосредотачиваясь. Затем сделал мощный удар ластой и отплыл на несколько метров в сторону. Там снова принял вертикальное положение и вновь проделал круговой осмотр. Оттолкнулся ластой, застыл на месте и сделал новый оборот вокруг своей оси, внимательно оглядывая светящуюся толщь воды над собой. Каждый манёвр занимал не более трёх секунд. Так он проделал раз пять. По его меркам Кэти пробыла в воде полторы минуты, из чего следует, что в его распоряжении есть как максимум минуты три, не более. Достаточно, чтобы найти. Впритык, чтобы спасти. Он прекрасно контролировал своё состояние. В результате интенсивных тренировок, а может из-за генетической особенности организма, но ему никогда не доводилось испытать азотного опьянения даже на стометровой глубине. Среди дайверов ходили жуткие байки по этому поводу, и в своей «зелёной юности» он даже досадовал, что не знает, что такое на самом деле этот самый азотный наркоз. Тогда ему казалось, что настоящий ныряльщик непременно должен пройти все круги ада. С годами приходило понимание, что главное в этом деле — спокойствие и ясный рассудок. Тем паче сейчас, когда на кону жизнь ребёнка. Две минуты в воде прошли безрезультатно. Чёрное пятно сверху и справа — днище «Marine Gold». Его и надо держаться. Сегодня глубинное течение не большое, а значит, девчонку не могло отнести далеко. Она должна быть где-то поблизости. Её просто не может здесь не быть. Он всё ближе подтягивался к судну. Под корпусом царила совершеннейшая темень. Он оттолкнулся ластой, затем ещё раз, и поднялся метров на пять вверх. То был опасный манёвр. Чересчур быстрый подъём мог привести к декомпрессии в крови. Но по-другому нельзя. Времени — две минуты, а под чёрным днищем «Marine Gold» стоило доверять не столько глазам, сколько рукам. Держась в вертикальном положении с помощью мелких движений ластой, он стал вслепую шарить руками над собой, вокруг себя, по бокам, по диагонали. Ещё одна минута утонула во временной бездне. В сумме вышло три. Движения его стали замедленными. Сделав два ложных вдоха-выдоха — специальные упражнения грудной клеткой во избежание мышечной судороги — он приблизился вплотную к днищу. И тут на тёмном фоне корабельного остова проявилось небольшое размытое пятно. Не обращая внимания на нарастающую боль в мышцах, он изо всех сил загрёб руками и устремился по направлению к цели. От природы светло-русые волосы Кэти, в воде были черны как воронье крыло и безмятежно покачивались в такт едва заметным движениям воды. Девчонка лежала лицом вниз. Её прибило к основанию киля. Широкополое платье зацепилось за сталактиты обросшего ракушками днища. Он дёрнул её за руку. Развернул к себе, запрокинул голову назад и, перехватив подмышками, стал быстро подниматься, по дельфиньи работая ногами. В колени впивались иголки. Спина стала колом. Но, ни времени, ни сил не было фиксировать симптомы и думать о возможных последствиях. Он вглядывался в девчоночье лицо, в прикрытые веками глаза, пробуя разглядеть в них отголоски жизни, и надеясь, что в спущенной шлюпке среди спасательной команды есть и доктор Джош Флиман, и всё необходимое для реанимации при нём. Когда они вынырнули, в нескольких метрах к судну прогремел крик: — Вижу! Туда! На одиннадцать часов! Последнее, что он увидел — как дюжина матросских рук подхватывает девичье тельце, и то как оно, словно невесомая морская пена, растворяется в солнечных лучах. Больше он не видел ничего. В глазах потемнело. Мышцы перестали исполнять команды. Голова запрокинулась назад… Он шёл ко дну… ЧАСТЬ II Глава 15 Кошмары отступили. Теперь ему снились только приятные сны, что означало восстановление жизненных сил. Снились картины детства. То как они с дядей Жорой ловят креветок в бухте Чехова и их первые уроки ныряния. Снилась мать. Как она впервые в жизни приехала в Одессу на его выпускной. Снилось ясное личико десятилетней дочери капитана «Marine Gold». Сцена в Неаполе, где Кэти тонкой ручонкой благодарно жмёт три пальца его пятерни, а её отец хлопает по плечу со словами: «Храни тебя Господь, Джонни».