Когда стражи не сражаются, у них никаких когтей нет. Но я слышал, что они могут их выпускать. Значит, и впрямь. — Хорошо, что без яда, — небрежно добавила Дарина. — А в Гнезде? — Я не входила. Посмотрела — у входов нет охраны, чуть-чуть пахнет… нехорошо. Никакого движения или звуков. — И нет этой… вибрации? — Нет. Значит, все мертвы. Нам оставалось идти несколько минут. Мы миновали ресторан, где у входа ждали богатеньких гуляк машины с охраной. У одного дома, у подъезда, мужик выгуливал собаку — отважный чел. Впрочем, он от двери не отходил дальше пары метров и при нашем приближении сразу потащил пса в подъезд. — И ты не зашла в Гнездо? — Максим, — Дарина покачала головой. — Со мной ведь была Наська! Я её прямо зауважал. Такая беда случилась, а она о девочке беспокоится! — Возможно, она последняя куколка нашего Гнезда, — продолжала Дарина. — Последняя, кто сможет пройти изменение в мать, у неё есть потенциал. В такой ситуации задача любой жницы или стражи — обеспечить безопасность куколки, а уже потом выяснять ситуацию. — А если в другое Гнездо пойти? — спросил я. Всё-таки в Москве было одиннадцать Гнёзд Изменённых… — Куколку могли бы и взять, — задумчиво сказала Дарина. — А меня нет, я жница. Меня бы сожрали. — Что, серьёзно? Она усмехнулась. — Может и несерьёзно… давай тише, раз пошёл. И держись за мной. Я и не собирался геройствовать и бежать впереди жницы. Может, я и безбашенный, раз вообще с ней пошёл, но не настолько. Гнёзда появились через месяц-другой после Перемены. Вначале Инсеки сообщили людям, как теперь жить. Ну, про то, что мы разбалансировали экологию, сами виноваты в пандемиях, к тому же ужасно воинственны, но они всё-таки хотят дать нам шанс. Всем желающим через местные правительства раздали универсальную вакцину. Хорошая штука оказалась, на самом деле. Кто не поверил и не стал прививаться — по-прежнему заражались и умирали. А остальные избавились от всех вирусных болезней. И от ковида, всех шести основных штаммов, и от флю-эболы, и от коронарной гнили. А заодно от гриппа, герпеса, бешенства, гепатита, СПИДа… Инсеки сказали, что это их подарок человечеству. Но мы, люди, такие существа, нам палец в рот не клади. Только что пришельцев боялись и ненавидели, а теперь им стали поклоняться. И требовать даров, как от любого бога. Чтобы они всех накормили, чтобы вылечили рак, геморрой, облысение и прочие болячки. Инсеки терпеливо объяснили, что это уж слишком, даже для них. И вообще люди пока не заслуживают таких подарков. Но, исходя из соображений доброты и любви к всему живому, Инсеки дали мутаген, который можно было вводить больным детям. Те от всего исцелялись, только дальше росли не совсем людьми. Куколки-то ещё ничего, поначалу некоторые даже жили вместе с родителями, словно обычные дети. А вот на второй, на третьей фазе — уходили, собирались вместе, строили Гнездо. У них теперь была своя жизнь. Не такая, как у людей, не такая, как у Инсеков. Правительства делали вид, что Изменённые по-прежнему обычные граждане, но все понимали, что это не так. Жуть, с одной стороны. А с другой, будь я умирающим ребёнком, а мне вдруг предложили измениться? Да я бы ни секунды не сомневался! Мы свернули с Тверского, немного не дойдя до ресторана «Пушкинъ». Это самый старый московский ресторан, он был и до Перемены, и вообще, наверное, всегда. Когда я был мелкий, то мы ходили туда семьёй. Но сейчас он такой дорогой, что у меня и мысли не возникает туда пойти. Вот родителей бы сводил, там же ничегошеньки не изменилось… Бульвар, пусть и малолюдный по ночному времени, жил своей жизнью. Но стоило сойти с него к Гнезду — всё сразу стало заброшенным и грязноватым. Изменённым всё равно, что там, снаружи. А люди не очень-то любят бывать у Гнезда. Может, мы и не слышим эту «вибрацию», но какое-то неуютное ощущение возникает. Сейчас, кстати, его не было. Гнездо занимало здание министерства и ещё несколько соседних, к которым перекинуло сплетённые из серых паутинных нитей туннели. Некоторые шли по земле, некоторые нависали на уровне второго-третьего этажа, с виду лёгкие и хрупкие, а на самом деле очень прочные. Паутинный шёлк в ходу и у самих Инсеков, и в Гнёздах его вырабатывают, даже продают людям. На первый взгляд необычного в паутине нет, полимерные нити бывают и покрепче. Но паутина восстанавливается — примерно, как одежда у Изменённых, только медленнее. Если клочок оторвался и куда-то прилип, то его очень трудно уничтожить. Вон, памятник рядом с Комком уже много лет стоит обросший. Вначале паутину пытались отскоблить, обливали памятник хлоркой и кипятком, потом бросили это занятие. Восточный человек постепенно обрастает, становится похожим на Деда Мороза, с бородой и в шубе. Потом приходит кто-нибудь умный с хорошими ножницами, стрижёт паутину и продаёт мастерам, которые из неё шьют одежду. На вид она скучная, её очень трудно покрасить, зато если порвёшь — через несколько дней дырка зарастает. Рабочие это очень ценят. А на детях паутинная одежда постепенно растягивается. Маугли в таких трусах мог бы бегать по джунглям от младенчества и до совершеннолетия. Само здание, забор и деревья вокруг тоже были покрыты паутиной, где-то реже, где-то плотнее. Может, это для чего-то и нужно Гнезду, но мне кажется, случайные обрывки прицепились и разрослись, а Изменённым всё равно. Ничего ужасного снаружи не было. Никаких разрезанных тел, убитых стражей, следов боя. Разве что… Дарина не ошиблась, едва-едва пахло горелым. Я вдруг подумал, что Дарина с Наськой вряд ли отсутствовали в Гнезде больше часа. Сколько времени-то ушло, чтобы дойти до Комка, получить заказанный товар, поболтать со мной и вернуться? Да нет, меньше. Полчаса! И вот за эти тридцать минут кто-то в центре Москвы уничтожил двести Изменённых? Без тяжелой техники и вооружения (а иначе и разрушений было бы больше, и народ в сотне метрах не пьянствовал бы). Пришла толпа бойцов с мечами и порубила всех? Никогда не поверю. Даже мелкая куколка сможет побить взрослого мужика, что уж про жниц и стражей говорить! — Дарина, ты уверена, что все погибли? — спросил я. — Я их не чувствую, — ответила жница. И я наконец-то уловил в её голосе эмоции. Да она на взводе была, едва не кричала! Просто у Изменённых со второй фазы чувства не сильно-то проявляются. — Давай посмотрим, — быстро сказал я. — Вдруг есть живые? — Держись за мной, — повторила Дарина. И пошла к входу. Здесь забора не было, зато паутина наросла огромными клоками, похоронив под собой бетонные стены. Сквозь неё едва-едва золотились буквы «МИНИ… КУЛЬТ… СИЙ… ОЙ…» и краешек герба. Стеклянная стена и двери оставались чистыми, к стеклу паутина липла плохо. Изнутри шёл слабый свет. — Мы войдём, — сказала Дарина. — Если я скажу «беги» — ты убегаешь, не задерживаясь. Позови помощь от людей. — Ладно. Я уже говорил, что не собираюсь быть героем? Но пистолет я всё же достал. Дарина искоса на него глянула, но ничего не сказала. Подошла к дверям, медленно приоткрыла. Вошла. Я за ней. Внутри паутины не было, но вряд ли фойе министерства так выглядело в старые времена, когда тут развивали культуру. Стены сплошь покрыты коврами, самыми разными, как лоскутное одеяло! С пола до потолка! Паркетный пол тоже закрывали ковры, от самых простеньких и до огромных, роскошных на вид. Откуда только натаскали? И зачем? Мебели тут не осталось никакой. Весь здоровый зал сложной формы превратился в мягкую затейливую шкатулку. Только потолок с хрустальными люстрами выглядел строго и официально, хотя все блескучки на люстрах давным-давно покрылись слоем пыли. Лампочки горели через одну… в общем, с улицы и то света было больше. Пахло пряным и терпким, от Изменённых порой чувствуешь такой запах. Наверное, так пахнет само Гнездо. Но было и ещё что-то… неприятное… Я вначале никого не заметил. Но Дарина быстро шагнула вперёд, наклонилась — и я увидел распластавшуюся на ковре жницу. Её чёрный костюм почти слился с тёмным ковром. А может, ковёр и не был раньше тёмным — до того, как впитал кровь. Жнице отрубили руки и голову. Судя по тому, как аккуратно лежали части тела, вначале заставили опуститься навзничь или прижали к полу, а потом заживо расчленили… Я отвернулся, смотреть на это не хотелось. И увидел ещё одну Изменённую — куколку, чуть старше Наськи. Тоже зарубленную, я не стал приглядываться к деталям. Дарина вернулась ко мне. Лицо её совершенно ничего не выражало, но голос дрожал. — Четверо. Двое стражей, жница и куколка, — сказала она. — На входе дежурили трое стражей, третья была та, что я нашла в переулке. Я двух убитых стражей не заметил, но любопытствовать не стал. Спросил: — Неужели третья так испугалась, что бросила гнездо и убежала? Дарина покачала головой: — Нет. Она знала, что я с Наськой ушла за мутагеном. Побежала в нашу сторону, чтобы предупредить. Это значит, она понимала, что Гнездо обречено. Ладонь, в которой я сжимал пистолет, вспотела. Чем тут может помочь оружие? Разве что застрелиться — это, наверное, не так больно, как быть изрубленным на части. — Пойдём дальше? — спросил я. — Жди здесь, — сказала Дарина. — Если услышишь шум или кого-то заметишь — убегай к людям. Я сама пойду дальше. Умеешь отсчитывать время? Я поднял руку, продемонстрировав часы. Старые, электронные. Без ушедших в прошлое мобильников они мало что умели, но циферблат светился, а это всегда удобно. — Двенадцать минут, — кивнула Дарина. — Потом уходи. Найди полицию и позови. — Может, лучше ваших? — спросил я. Глаза у Дарины расширились. — Каких… наших? — Из другого Гнезда. — Нет! — сказала, будто выплюнула, Дарина. И быстрым шагом ушла к лестнице на второй этаж. Я постоял, глядя вслед. Ну да. Похоже, я дурак. Кто мог быстро и бесшумно перерезать толпу Изменённых? Только другая толпа Изменённых. Я никогда не слышал, чтобы Гнёзда враждовали между собой. Чего им делить-то? Каждое Гнездо окучивает тот или иной район, но Москва большая, а больных детей, увы, хватает. Они и берут-то не всех, а только самых безнадёжных. Лет до двенадцати обычно, до начала полового созревания. То ли потом мутагены не работают, то ли психика не выдерживает, деталей я не знаю, а может, и никто не знает. Говорят, только очень редко Гнездо принимает подростков лет пятнадцати-шестнадцати. Так что самые старые Изменённые младше меня. Хотя, глядя на монаха или старшего стража, этого не скажешь.