– А где родители? – спрашивает полушепотом Кэрол, пока внимание дитя всецело сосредоточено на ладони незнакомца. В ответ Майк лишь медленно мотает головой: – Никого. Во всем доме. – Это девочка? – Кэрол протягивает руку и осторожно убирает прядь волос с лица ребенка, тем самым переключив его внимание. Красивые ярко-серые глаза теперь тут же устремляются на нее. – Кажется, мальчик – говорит Майк – как он здесь оказался без взрослых? Наконец, ребенок, вновь начинает хныкать, но пока еще не так истошно орет, как парой минут ранее, на чей крик они и бежали. Кэрол осторожно берет мальчика на руки, укачивая, точно грудничка: – Ну чего ты? Что такое.. – Голодный, наверное – неуверенно бормочет Майк, отмахиваясь от пыли в воздухе и на полу – Кэрол, пойду гляну, что там на кухне – еще раз глянув на пыль, шепотом замечает – сколько же он не ел.. Кэрол начинает ходить с мальчиком на руках по комнате, когда тот вдруг машет рукой в воздухе, словно кому-то. Сразу прекращает хныкать и улыбается. У Кэрол мурашки по спине бегут, когда она оборачивается, но никого не видит. – Эй, ты чего, малыш? – Дилан – смеется он, начав махать сильнее – Ди-и-лан. – Кто такой Дилан? – обеспокоенно спрашивает она, глядя в пустое пространство, которому мальчик машет так оживленно и так внимательно смотрит, будто там и правда кто-то есть. Чертово село. Надо скорее уносить ноги отсюда. – Кто такой Дилан? – повторяет она, уже не ожидая ответа. Однако мальчик, наконец, обернувшись к ней, с детской готовностью объясняет: – Па-па. Глава 29 Я просыпаюсь среди ночи. Теперь я знаю все. Я вспомнил правду. Но я понимаю, что едва я проснусь – по-настоящему проснусь утром – все вновь станет туманом в моей голове. Я даже не отдаю себе отчета, что мои глаза все еще закрыты, а зрачки бешено бегают под ними, точно наблюдая за каким-то чрезвычайно динамичным триллером. Я будто бы оказываюсь участником игры «крокодил», только вот сам загадываю загадку себе будущему, чтобы я из будущего мог понять себя прошлого. Чтобы я смог вспомнить, даже когда проснусь. Ведь если будет что-то, наводящее на это, я ведь обязательно вспомню, так? Я же не могу окончательно забыть все, что помню сейчас. Это лишь теряется в закромах памяти, но оно там есть. Если я себе помогу – остальное сложится само собой. Все так же с закрытыми глазами, но при этом без каких-либо проблем, нахожу молнию лаза и выбираюсь из палатки, ничего не задев, словно бы все прекрасно видя. В телефон я вряд ли заберусь. А если и заберусь – едва ли обращу внимание на заметку. Нужно что-то такое, что сразу кинется мне в глаза. Огреет, словно обухом по голове, и расставит там все по полочкам. То, что точно не пролетит мимо. Я напишу себе послание. И положу прямо рядом с собой. Когда проснусь – увижу и вновь все вспомню. Хорошая идея. Только вот ни у меня, ни у друзей нет (..никто из нас мемуаров не планировал, потому из бумаги – у нас только чек с заправки хейдленда, когда мы наполнили бак тачки Кенни до предела, чтобы не влипнуть с этим..) ни листа, ни ручки. Вилма. Я вчера застал ее с блокнотом, в котором она что-то писала. Бинго! Я возьму лист у нее. Если бы я мог смотреть на себя со стороны, то увидел бы довольно странную картину. Парень с закрытыми глазами шагает, точно робот, почти не сгибая коленей. Но при этом ни на что не напарывается, идет уверенно, точно видит путь в собственном сне. Я дохожу до тачки Вилмы, точно зная, где ее блокнот. Не потому что она сказала и не потому что я видел, куда она его кладет. Нет, я просто знаю. Это знание – как и знание другого – есть во мне. От рождения. Надо лишь вспомнить о нем. Ради этого сейчас все делаю. Чтобы не дать себе же о нем забыть. Больше нет. Аккуратно открываю дверцу вольво (к тому моменту Вилма еще не закрывала тачку на замок), сую руку в задний кармашек правого сиденья и вытаскиваю блокнот. Ручка вставлена в его кольцевой переплет. Вырываю лист, облокачиваю его на дверцу машины и такими же резкими движениями, не сгибая ни рук ни почти что пальцев, (..еще когда ты показал мне ту записку, я обратил внимание, как криво все написано. в этих каракулях невозможно достоверно различить почерк даже того, кого знаешь..) словно плохо настроенный механизм, пишу: «Найденный ребенок – это я». Куда уж прямее. Никаких ребусов. Все в лоб, чтобы точно все понял. Из-за неровностей поверхности машины – кое-где бумага прорывается под моим давлением, но это не важно. Закончив, сую ручку обратно в переплет и возвращаю дневник на прежнее место. Закрываю дверцу и ухожу обратно в свою палатку. Бережно кладу листок у самой своей головы. Жаль, что я не подумал о том, что во сне все мы шевелимся и к утру этот лист может оказаться в ногах, и последняя мысль, которая меня посетит – что я сам же написал эту записку Себе же, чтобы не забыть, кто я есть на самом деле. * * * Я снова тот, кто есть. Я снова все помню. И теперь я понимаю, почему никак не могу вспомнить этого в сознательном бодрствовании. Транквилизаторы. Чертовы таблетки, блокирующие адаптацию.