Впрочем, моей наставницей Клара является лишь номинально, потому что у Салемских потомков наставник то же самое, что близкая родня. Бабушка там или дедушка – независимо от того, что ты вырастаешь, они не перестают исполнять свою роль. Так же и с Кларой. Она давно помогла мне со всем, с чем только могла, и сейчас лишь иногда дает советы, где я заблуждаюсь – но я по-прежнему считаю ее наставницей. Поначалу Кларе было сложно со мной. И мне с ней. Во мне бурлила огромная и дикая сила Мари Лаво, которую не пытались устращать на протяжении всех девятнадцати лет, покуда я не примкнула к Салемским потомкам – и она не желала быть обузданной. Мы много ругались, часто обвиняли друг друга – но как любая семья, в итоге находили компромисс и примирение. В итоге я наконец смогла почувствовать свою силу. Открыть ее как жидкость, наполняющую сосуд, а не как осколки стекла, разрывающие меня изнутри. Я почувствовала ее и дала ей влиться в свои руки, дабы повелевать ее стихийностью. Все познавалось медленно, последовательно, но теперь я уже как полгода сама принимаю клиентов, подобно остальным, принося пользу семье. В семье меня зовут не иначе как Мари – они убеждены, как и Клара, что физическая оболочка не имеет значения, и перерожденные души, тем более такие могущественные, заслуживают должного уважения, чтобы быть признанными и нареченными. Я не имею ничего против – к тому же, пару раз в трансе я даже видела отрывки своей прошлой жизни. Клара убеждена, что я видела глазами Мари Лаво. Это странное чувство. Клара говорит, что покуда я не постигну полную гармонию, то не смогу должным образом владеть Вселенским узлом, и до того момента смогу проникать в его извилистые тропы лишь путем транса через сон. – Во сне – объясняла Клара – когнитивные способности, к которым относится способность анализировать, логически рассуждать, хладно мыслить и критически оценивать (берущие начало в человеке независимо от его желания в той или иной степени)– значительно слабеют. Сознание уступает место подсознанию. Покуда человек во сне – свои права обретает эмпирическое восприятие происходящего, которое обнаруживается у ребенка, едва он покидает лоно матери. А у нас в этом состоянии расцветает, будто бутон примула – наш дар. Он окутывает нас, подобно одеяло, и накрывает, точно младенца в колыбели. Во сне мы наиболее уязвимы и при этом наиболее сильны, чем в бодрствовании. Даже самые сильные из нас лишь к закату лет могут при бодрствовании достичь того могущества, коим обладают под покровом ночи. Постичь высшую гармонию тела с душой, при котором обстоятельства внешнего мира и потребности физической оболочки имеют самое несущественное значение. Но при этом Клара говорит, что для своих лет я уже делаю очень неплохие успехи. Хотя – говорит она частенько, хитро подмигивая – учитывая истинный возраст моей души, то она сама, Клара, просто маленькая девочка на моем фоне. Подобные сравнения мне нравятся. Я чувствую себя еще более весомой. Хотя, признаться, семья никогда не дает почувствовать себя ненужной и неверной. Даже когда я оступаюсь – меня с обоих сторон тут же подхватывают и вытягивают обратно. На то мы и Семья. 15 октября 1998 года. Сегодня произошло кое-что очень невероятное! Хотя, наверное, мне-то просто глупо говорить о чем-то «невероятном», учитывая кто я и что я делаю. Тем более употреблять это слово по отношению к таким обычным вещам.. Но это мой дневник, поэтому да!-да!-да!, я хочу назвать это именно «невероятным». Клиентов у нас все так же очень и очень скудный поток, потому мы очень удивились, когда сегодня утром – лишь парой минут позднее полудня – к нам пришел молодой парень. На вид ему было не больше двадцати, может двадцати двух. Естественно, увидев единственного клиента – семья тут же послала к нему Клару, одну из сильнейший членов семьи. Однако, разговор у них был очень короткий. Парень постоянно улыбался, но явно пытался что-то объяснить. Пока он это делал, я не могла оторвать от него глаз. Его белокурые волосы вольно качались ветром, а он будто бы совершенно этого не замечал. Его руки постоянно находились в карманах, а сам он то и дело склонял голову, пока болтал с Кларой. В итоге наставница, очень изумленная и отчасти подозрительная, оставила его на прежнем месте и подошла ко мне: – Этот городской хочет прием именно у тебя. – У меня? Конечно, я удивилась! Я относительно новенькая в этом деле, чтобы мое имя было таким нарицательным. Нас мало кто вообще знает по именам – в основном опознают, как «цыган» или более дружелюбно «магов», а тут что бы сразу.. – Да. – Ты уверена? – допытываюсь – он так и сказал, что хочет на прием к Мари Лаво? – Нет, но он очень убедительно тебя описал – сквозь сжатые губы, не скрывая своего недовольства, объясняет Клара – у нас в семье лишь одна молодая девушка с пышными рыжими волосами и голубыми глазами, у которой на руке ярко-желтый браслет. Я в нетерпении вскакиваю, чтобы пойти к первому клиенту, который захотел приема именно у меня (а не случайно попал, как то всегда происходит), но наставница мягко останавливает меня за руку и добавляет: – Смотри осторожнее с ним, не нравится он мне. Не вижу я на нем беды, с которой бы он пожаловал. Не вижу печали на его лице. – Ой да брось – с улыбкой отмахиваюсь и спешу к парню. Когда я сажусь напротив него, важно поправив свою любимую рубашку в красную клетку (выбранную под цвет волос), то невольно замечаю его глаза: большие, ярко-серые. Ограненные черной окантовкой, отчего кажутся еще более большими, точно у ребенка. Они обрамлены густыми длинными ресницами, точно у девочки. Видя меня, он тут же улыбается и я замечаю того, что не могла разглядеть на расстоянии – при улыбке у него появляются ярко-выраженные ямочки. Стараясь подавить волнение и выглядеть как можно более профессионально, дабы оправдать возложенные им на меня надежды, говорю: – Добрый день, мне сказали, что вы хотели приема именно со мной. Рассказывайте, что вас привело ко мне. – Большое несчастье – заявляет парень, облокотившись на маленький круглый столик между нами, тем самым существенно сократив расстояние, но не уменьшив его до неприличных размеров – видите ли, мисс, я не знаю вашего имени. Когда он говорит этот абсурд, то стряпает такое серьезное лицо, что я с трудом подавляю улыбку. – И вас это заботит? – невозмутимо уточняю. – О, безумно! Это не дает мне спать ночами и изводит днями. Подскажите, вы достаточно квалифицированы, чтобы суметь помочь мне с этой проблемой? Жму плечами, нарочно глядя мимо него вдаль и словно о чем-то думая: – Даже не знаю – говорю так же серьезно, невольно вступая в эту игру – ваша проблема намного сложнее, потому и плата станет существенно больше. – Да, я понимаю – кивает он. Правый уголок моих губ невольно дрогает и я в ту же секунду возвращаю его на место, но парень успевает это заметить и широко улыбается: – Ну так что же? Не назовете мне свое имя? – Прежде хотелось бы узнать, с кем я имею дело – но тут же поправляюсь – кому оказываю помощь. Он протягивает руку прямо через стол: – Дилан. Недолго думаю, прежде чем проигнорировать этот жест и ответить снисходительно, чуть вздернув подбородок: – Меня зовут Мари. Мари Лаво. Очевидно, парень знает, кто это такая. На его лице на мгновение проскальзывает недоумение, после сменяется каким-то замешательством и, наконец, улыбкой человека, разобравшегося в фокусе: – Вы про свой магический псевдоним? – Это мое имя – гляжу на него чуть высокомерно, чтобы он понял, с кем разговаривает – если вы не знали, то души постоянно реинкарнируют. – Перерождаются? – Именно. Я Мари Лаво, лишь в новом из своих физических воплощений. – М-м – он с трудом подавляет улыбку – а могу я узнать имя самого физического воплощения? Я одариваю его грозным взглядом и он тут же поднимает руки вверх, точно я направила на него не взгляд, а дуло револьвера: – Не поймите неправильно.. я вполне принимаю тот факт, что душа Мари Лаво реинкарнировала в это физическое.. – он виновато щурится, пытаясь вспомнить мою формулировку – ..тело? – Воплощение – сухо поправляю. – Да! Воплощение.. но все же мне бы хотелось узнать именно твое имя. Девушку у которой, независимо от души, есть собственная личность, собственные мысли, убеждения, собственное чувство юмора, банально недоступное в 19-ом веке, собственные вкусы в одежде и еде, и собственная – он смеется – ты уж прости, но просто потрясающая внешность! Он дурачливо прикладывает руку к сердцу: – Я искренне отдаю дань уважение душе Мари Лаво, но все-таки хотел бы узнать твое имя. Я чуть щурюсь, силясь понять, смеется он надо мной (на спор, допустим – может его дружки стоят за углом) или говорит правду. Отвечаю вопросом на вопрос: – Ты сказал.. – чуть медлю, после чего укоризненно вменяю ему – раз уж ты позволил себе без спроса перейти на «ты» – на это он повинно склоняет голову, что заставляет меня улыбнуться, пока он этого не видит – что хочешь на прием именно ко мне. И описал меня, как мне передали. Где ты меня видел? Поднимает голову: – В магазине. Вчера. Ты тащила огромную торговую тележку на колесиках, одно из которых было сломано, потому она чертовски грохотала на весь магазин – смеется – волей-неволей ты обращала на себя внимание каждого. Я краснею, а он ободряюще подмигивает: – Знаешь, умение обратить на себя внимание, даже не утруждаясь над этим – весьма удобный навык в наше время. Поверь мне, любой кто поднимал глаза выше самой тележки – напрочь забывал об ее грохоте. Я заправляю свой выбившийся локон за ухо, чуть вскинув бровь: – Роза. – М? – он непонимающе хмурится, опасаясь, видимо, что прослушал что-то важное. – Так меня зовут – подумав, добавляю – если говорить об ином имени. Он лучезарно улыбается: – Роза. Прекрасное имя. И очень подходящее – он смотрит на мои насыщенно-рыжие, даже больше красные волосы – действительно подходящее. Я теряюсь и не знаю, что на это сказать, потому говорю то, что всегда следует по окончанию приема: