Уже сидя в машине, он понял, что безумно хочет спать. Несколько километров по городу Макар боролся с приступами зевоты и оцепенения, которое вдруг на него напало. Здание гостиницы нашел сразу, но из автомобиля вышел только минут через десять. Рядом со входом уже горели фонари, и Чердынцев наблюдал за тем, как все ярче и ярче становился их свет в то время, когда сумерки накрывали город. Нужно было просто открыть дверь и выйти. Сделать несколько шагов. Но у Макара вдруг заложило уши, а к горлу подступил ком. Он перевел взгляд на узкую аллею, ведущую к отелю, и увидел два темных силуэта. Влюбленная парочка. Девушка смеялась, и голосок ее разливался колокольчиком в морозном вечернем воздухе. «Тогда тоже было холодно… — подумал Макар. Стянув перчатки, он провел пальцами по своей ладони. — А у нее была такая тонкая нежная кожа… Я до сих пор чувствую ее руку в своей руке…» Вздохнув, он устало выбрался наружу. Взяв с заднего сидения дорожную сумку, закинул ее на плечо. Снег скрипел под ногами, отзываясь так знакомо и четко, что Чердынцеву показалось — вот сейчас Она скажет: «Только не спрашивай меня ни о чем, ладно? Ни кто я, ни где живу… Не надо…» — Идиот… — глухо проговорил Макар и открыл дверь гостиницы. Все здесь осталось прежним — небольшой холл с приглушенным светом, неудобные диваны и слишком низкие столики, шкаф с двумя полками второсортного чтива и конторка, за которой все так же восседала… Нет, сейчас на месте вечно спящей пенсионерки сидела миловидная женщина с вязанием в руках. Напротив нее на стене беззвучно мерцал экран небольшого телевизора. Макар достал паспорт и положил его перед дежурной. — Здравствуйте, мне нужен одноместный номер. Люкс. Дежурная покивала, шевеля губами и продолжая быстро-быстро перебирать спицами. Макар взглянул на экран и снова зевнул. Часы показывали шесть, а у него было ощущение, что он уже вторые сутки на ногах. Когда он повернулся обратно, то увидел ключ с зеленым пластиковым кругляшом. Чердынцев дождался, когда будет сделана запись, а затем направился по ковровой дорожке в сторону лестницы на второй этаж. Когда остановился у двери номера, то вновь почувствовал сильное головокружение. Этого просто не могло быть… Щелкнув замком, Макар сглотнул и коротко выдохнул. В тесном коридорчике зажегся свет, и в зеркале Чердынцев увидел свое уставшее, озабоченное лицо. Да, пять лет назад это зеркало отражало самонадеянного и упрямого мальчишку, который думал только о себе. И который легко согласился ни о чем не спрашивать ту, которая тихо ушла из его номера и жизни, пока он спал. — Идиот… Глава 13 Серафима Ближе к полудню вдруг выглянуло яркое солнце, и все вокруг стало как будто радужнее, теплее и пронзительнее. Илюша и Чихун, словно оглашенные, носились друг за другом, и Симе никак не удавалось их угомонить. С другой стороны, разве можно придумать более интересное занятие для ребенка, если у него есть собака? В конце концов Сима смирилась с воинственными криками Илюши и звонким лаем щенка, попросив, чтобы они хотя бы не скакали по лестнице вверх-вниз. Сама она то и дело поглядывала в окна, чтобы убедиться, что рядом с домом никого нет, и надеясь, что этот тарарам не слышно с улицы. Конечно, в доме было холодно. Сима уговаривала себя тем, что как только начнет темнеть, она займется растопкой печи. Если получится разжечь и удержать огонь, то ночевать можно будет внизу, на маленьком диванчике. Главное, не уснуть раньше, чем догорят дрова и нужно будет закрыть вьюшку. О том, как это делается, Сима знала не понаслышке — в детстве они с бабулей ездили к ее бывшей коллеге, которая переехала в деревню. Серафиме было все интересно — и дом, и огород, и две племенные козочки, из шерсти которых коллега сучила пряжу. Симе был подарен большой клубок, из которого она потом месяца три вязала согревающий пояс для бабули. Пряжа щекотала пальцы и пахла животинкой. Сима очень старалась — училась вывязывать ровненькие петельки, а потому ее пальчики быстро уставали. Но как же восхищалась бабуля каждый раз, когда они прикладывали пояс и решали, сколько еще нужно добавить сантиметров в полотно… — Мам, картошки хочу! — подлетел Илюша. Щеки его раскраснелись, волосы растрепались, а глаза сверкали абсолютным счастьем. Кажется, он уже настолько обвыкся, исследуя каждый уголок, что забыл о том, что собирался домой. — Картошки? — растерялась Сима. — И каКлету, — закивал Илья. — Вот такую! — развел руки в стороны. Серафима ощутила, как по спине пробежал холодок. То, что им придется какое-то время пробыть на старой даче, еще можно было объяснить ребенку, а вот отсутствие еды, вряд ли… Она судорожно пыталась найти выход, глядя на сына. Щенок развалился на полу, в самой середине солнечного пятна. Скоро и он попросит картошки и котлет… — А давай, мы с тобой в магазин сходим? — на одном дыхании выдавила Сима. — Может, там есть даже что-то повкуснее? — И Чихун с нами пойдет! — твердо заявил Илья. — А ты спроси у него. Может, он захочет остаться? Дом ведь нужно кому-то охранять? Мальчик присел на корточки и положил ладошку поверх мохнатого собачьего живота. Щенок дернул всеми четырьмя лапами, устраиваясь поудобнее, и скосил на Симу блестящие глаза. "Что ж поделать, придется идти. Нужно еще немного времени, чтобы решить, как быть дальше", — с тоской подумала Сима. В голове ее вертелись мысли о том, чтобы позвонить Валечке Андреевне, но Сима старательно гнала их прочь — нельзя подставлять соседку. Мало ли… — Надо поменять тебе водолазку, милый. Ты вспотел, пока бегал. А на улице холодно… Копаясь в сумке, Сима едва не плакала. Она бы села на любой проходящий поезд и рванула подальше, но рано или поздно ее все равно вычислят — не сможет же она жить и работать без предоставления паспорта. А если не сможет работать, то как кормить Илюшу? Ее мальчик заслуживает хорошей жизни, а она своими руками лишила его дома и привычной обстановки. "Может, Горецкая все придумала?" — дернулась, словно в предсмертных конвульсиях, мысль. Ах, если бы… То, что Сима увидела в квартире старухи, не оставляло сомнений в присутствии кого-то чужого. Сима поняла это сразу, как только увидела щель в приоткрытой входной двери. Ключи от своей квартиры Горецкая ей не давала, говорила, что так будет лучше и спокойнее. Как бы Сима не пыталась доказать, что будет хранить их как зеницу ока, Амалия лишь качала головой и смотрела на нее сквозь прищур своих пронзительных глаз. "Не умеешь ты ничего беречь, Симка. Даже свое женское не сберегла, — недобро ухмылялась старуха. — Ничего со мной не случится, пока я в своей квартире. Ты, главное, хвост за собой не приведи! Ходи разными дорогами, по сторонам посматривай, слушай… А ключи не дам, даже не проси…" — Не больно-то хотелось, — пробормотала Сима, вытряхивая сына из водолазки и натягивая футболку с длинными рукавами, а следом за ней опять свитер и толстовку с капюшоном. — Чего тебе хотелось? — тут же спросил Илюша, пытаясь достать носком валенка до щенка. — Хотелось сделать как лучше… Тогда, в темном коридоре, Сима учуяла странный запах. Чужой запах, которого не могло и не должно было быть в квартире Горецкой. Сима протирала влажной тряпкой полы каждый день, а после готовки всегда проветривала квартиру. Амалия переходила из комнаты в комнату, плотно закрывая за собой дверь, пока были открыты форточки. Затем Серафима прыскала любимый старухин аромат японской орхидеи — по чуть-чуть, самую малость. И ей самой очень нравилось это ощущение чистоты и тишины, которое воцарялось в покоях старой актрисы. Но этот запах… Сима никак не могла найти ему объяснения. Возможно, поначалу у нее и были какие-то мысли на этот счет, но когда она шагнула вперед и увидела мертвую Горецкую, то перестала не только чувствовать, но и, кажется, соображать… Ноги вынесли ее из квартиры в тот момент, когда кроме ужаса она уже ничего не видела и не слышала… — Мам… — Сима очнулась и поняла, что сидит, крепко прижимая к себе сына. Илюша хмурил бровки и не шевелился. "Нельзя пугать его… Ни словом, ни делом…" — Я задумалась, прости, — улыбнулась Сима. — Ну что, куда идем мы с Пятачком? — Не с Пятачком, а с Чихуном! — расхохотался Илюша. — Ты что, глупенькая, что ли? — Глупенькая, — в тон ему рассмеялась Сима. — Только никому не говори, ладно? — Не скажу, — шепотом ей на ухо сказал Илюша. — Потому что я тебя люблю. — А я тебя, — Сима набрала в грудь побольше воздуха и медленно выпустила его из легких. — Мы пойдем с мамой в магазин! — громко закричал Илья и тут же закашлялся. — Милый, милый мой, — Сима вновь прижала сына, поглаживая его по спине. — Господи, о чем я думаю! Какой магазин? "Женщина с ребенком, — защекотало затылок. — Незнакомая женщина с маленьким мальчиком. Нас обязательно кто-нибудь увидит…" — Вот что, — дрожащим голосом сказала Сима. — У меня есть для тебя очень важное задание. — Какое? — округлил глаза Илюша. — Я сейчас уйду совсем ненадолго, а ты должен смотреть в окно и следить, чтобы я не упала. Понимаешь? Илья кивнул. — А когда я приду, мы погуляем немножечко около дома, хорошо? — задала она осторожный вопрос. Говорить о том, что он болеет после того, как сама предложила идти на улицу? Глупая… Глупая! Мальчик подошел к дивану, стоявшему у окна. Залез на него и уставился на заснеженную улицу. От прикосновения маленьких теплых ладошек на стекле остались темные отпечатки. Чихун прянул ухом и тоже взобрался на диванчик. — Я буду махать тебе, ладно? — торопливо проговорила Сима, натягивая куртку. — А ты смотри в ту сторону и считай до тридцати! Я очень быстро приду! Только куплю что-нибудь вкусное… Сима мельком оглядела комнату, чтобы еще раз убедиться в том, что ни ножей, ни спичек в зоне досягаемости нет. Скользнула взглядом по развешанным на стенах простеньким картинам без рам и стекол — такая, если и упадет, то только напугает. Ближайшая к ней, с изображением зимнего сада и угла дома, вероятно тоже была написана в декабре, просто нынешний декабрь оказался на удивление снежным, а ветки пушистой ели на холсте лишь припорошены белой крошкой. — Все, Илюшенька, я ушла. Быстро вернусь, жди! — проговорила Серафима и улыбнулась сыну. Заперев дверь, коротко выдохнула, а затем, загребая снег, кинулась в сторону станции, поминутно оглядываясь на дачное окно. Илюшина мордашка едва просматривалась сквозь завитушки морозного узора на стекле и выступившие на Симиных глазах слезы. «Смотри на меня, милый…» Выбежав на дорожку вдоль железнодорожного полотна, Серафима перешла на быстрый шаг. Запыхавшись, она не обращала внимания ни на холод от попавшего в ботиночки снега, ни на озноб, моментально проникший под одежду. Краем глаза Сима глядела по сторонам — на чужие окна и дворы, вздрагивая от малейшего движения. Но пока вокруг было тихо — лишь птицы, взлетая с веток, оставляли за собой фейерверк искрящейся пыли. На небольшой станции тоже никого не было. Сима опустила голову и направилась сразу к лавке, которая, по всей видимости, служила и залом ожидания. В дверях она столкнулась с невысокой, дурно пахнущей тощей личностью в затрапезной зимней куртке и грязных штанах. Личность тут же дыхнула на Симу тяжелым перегаром и неожиданно тонким голосом прогундосила: — Куды пр-р-р-ешь! Не видишь, люди идут! Сима дернулась, освобождая дорогу и отворачиваясь от удушливого запаха. — Собаку мою не видела? — визгливо рявкнула личность, покачиваясь из стороны в сторону. Из кармана куртки появилась початая бутылка, и уже через мгновение содержимое ее убавилось ровно на треть, провалившись в глотку пьянчужки. — Ушастую такую? Не видела? — Нет, — коротко ответила Сима, протискиваясь в дверь. — Найду эту гниду, уши оторву! — донеслось снаружи. Оказавшись в лавке, Сима быстро огляделась. — Никак не угомонится Нюрка-то! Управы на нее нет. Ведь трезвая — человек, а как выпьет, как есть скотина… — сказала продавщица, выглянув в окно. И тут же заявила Симе: — Уже закрываемся. — Да? — вздрогнула Серафима, судорожно копаясь в кармане и выуживая кошелек. — Мы до двенадцати работаем. Хлеб и молоко еще с утра разобрали. Чего сидеть? — Молока совсем не осталось? — дрогнувшим голосом переспросила Сима.