— Так один бидон только привозят сейчас. Народу-то никого почти не осталось, кому возить? — вздохнула продавщица. — Закрою я эту богадельню. Надоело зазря валандаться. Летом еще куда ни шло, а зимой… — она махнула рукой. — На новогодние каникулы народ приезжает, так с собой все везет. А те, кто на постоянке, тоже все в Добринске закупают. Вы к кому приехали? — Я… — Сима скользнула глазами по полупустым полкам, — А картошка у вас есть? — Смеетесь, что ли? — выпучила глаза продавщица. — Вон пироги с картошкой берите, три штуки осталось. Сама пеку. Что не продаю, мои съедают. А уж что им не лезет, свиньям скармливаю, — хихикнула она. — С утра два поезда по пять минут стоят. Кто не успел, тот опоздал! — Дайте гречку, пожалуйста, и хлебные палочки. Еще мясной паштет, — Сима достала кошелек и перебрала купюры. — Две банки. А вот это что, — она перегнулась через прилавок, — молоко? — Концентрированное, — кивнула продавщица. — Давно стоит, никому не надоть. В начале поселка козье можно купить, если хотите. Бабка Галя торгует. К ней из города за ним приезжают. Только надо с вечера заказывать, чтобы свежего утром взять. Вы из какого дома? — Я не живу здесь, просто… посмотреть хотела. Может, на лето дачу снять, — покраснела от собственного вранья Сима. — А… ну не знаю, смотрите, конечно. Река у нас мелкая, лес далековато. В той стороне дома старые, участки еще при Брежневе давали, — махнула она рукой. — Я там никого не знаю. Уж, поди, не по одному хозяину сменилось. А те, кто поближе живут, семейные, вроде. К ним и так из города толпой родственники едут. Но если вам надо, я могу поспрашивать, — предложила она. — Вы телефон свой оставьте! — Да мы разные места смотрим, прицениваемся, — заторопилась Сима. — И сейчас вот поедем… — С мужем, что ли? — Да… с мужем, — вздохнула Сима. — Вернемся поздно, в магазин уже не захочется идти. — Понятно. Ну так что, заберете? — продавщица покрутила в руках железную банку с молоком. — Возьму, — кивнула Сима. — Жаль, что у вас картошки нет. Мне бы на суп и пюре… Женщина хмыкнула и качнула головой: — Что же это у вас дома, и картошки нет? — Нет, — шмыгнула носом Сима. — Ну ладно, продам я вам мешок, так и быть… — продавщица снова выглянула в окно. — Свойская. Урожай хороший был, так у меня излишек. За тыщу мешок отборной. Берете? Сима вспыхнула и торопливо проговорила: — Нам хранить негде, ни сарая, ни подпола нет. Испортится. — Ой, горе какое! — то ли в шутку, то ли всерьез, воскликнула продавщица. — И как вы в городе живете? Картошку поштучно покупаете? Не понимаю… Ладно, — она сложила покупки Симы перед собой и привычно защелкала деревянными кругляшами счетов, игнорируя кассу. — Хоть пять кило возьмешь? — А сколько это будет стоить? — покраснела Сима. — Так говорю же, свойская. По полтиннику! Как от сердца отрываю. — Да, я бы взяла. Только мне идти уже надо, тороплюсь… — посматривая на дверь, занервничала Сима. — Так я рядом живу! Сейчас закрою и пойдем. Сима отсчитала деньги и стала рассовывать по карманам покупки. — Муж-то у тебя где? — спросила продавщица, стаскивая замызганный халат. Сима отвела глаза, пытаясь придумать что-то вразумительное. — В машине поди сидит? — ответила за нее женщина. — Вот все мужики такие — баба за картошкой, а он за ложкой! Ой же ж… У Серафимы уже скулы сводило от нервного зуда. Перед глазами было только личико Илюши, а в ушах его голос. Продавщица все что-то говорила и говорила, но Сима совершенно не понимала, о чем. Ей уже было и не до картошки, и не до чего, лишь бы поскорее оказаться рядом с сыном. Дом продавщицы действительно стоял неподалеку. Она довольно быстро вынесла пакет картошки, словно он уже был готов к продаже. Впрочем, даже если это было и так, Сима очень обрадовалась данному факту. — Капуста есть, квашеная, масло постное, — перечисляла женщина. — Моченые яблоки, мед. — Мед? — встрепенулась Сима. — А дорого? — В ее кошельке наличкой оставались последние триста рублей. — Да не, недорого, — отмахнулась продавщица. — Четыреста пятьдесят за литр. Сима отрицательно покачала головой: — Простите, но у меня не хватит… Я потом приеду. И обязательно… — Глаза ее опять заслезились, губы задрожали. «Илюше бы меду как раз хорошо было…» Женщина молча посмотрела на нее, а затем потопала обратно в дом. Сима перехватила пакет, вздохнула и торопливо зашагала к калитке. — Эй! — раздалось следом. Женщина стояла в дверях, протягивая маленькую пластиковую баночку из-под майонеза и сверток. — Распробуешь, приезжай! — Спасибо большое, но… — Сима жалко улыбнулась и затопталась на месте. — Да что я не вижу, что ли, — пробурчала женщина, — что мужик у тебя дерьмо, прости господи. Разве ж баба за хорошим мужиком такая тощая и хилая будет? На, бери. И пироги бери! Мои свиньи и так хорошо питаются. Отказываться было глупо. Когда дверь захлопнулась, Сима поспешила обратно. Ей было горько и страшно от того, что все это происходит с ней. Давясь слезами, она неслась обратно тем же путем, стараясь держаться деревьев и заборов. Молясь, чтобы никто не встретился на ее пути. «Ничего, ничего… Я что-нибудь обязательно придумаю!» — билось в висках и разливалось горячей лавой на сердце. Ноги так замерзли, что Сима почти их не чувствовала. За городом мороз был гораздо сильнее и злее, и кажется, в эту ночь зима наконец-то собиралась полностью войти в свои права… Глава 14 Макар В гостиничном номере практически ничего не изменилось, лишь экран телевизора, висевшего напротив кровати, кажется, стал чуть шире, и к графину с водой добавился электрический чайник. Все-таки люкс, с какой бы натяжкой это не выглядело и не звучало. Чердынцев прошел в комнату и положил сумку поверх казенного покрывала. Звук открываемой молнии окончательно вернул его в реальность. Поставив телефон на зарядку, Макар заставил себя по-быстрому принять душ и натянуть трикотажные брюки и футболку. Пить воду из графина он побрезговал, а потому достал дежурную бутылку минералки из мини-холодильника и с наслаждением сделал несколько глотков. Через раздвинутые шторы Макар смотрел на огоньки проезжавших вдалеке машин и белеющие сквозь сумерки деревья. За эти пять лет городской пейзаж, вероятно, совсем не изменился, но сейчас, сквозь гостиничное окно, Чердынцев видел его впервые. А все потому, что в тот вечер он не обращал внимания ни на что, кроме девушки, которая вдруг оказалась рядом. Их встречу можно было бы назвать сомнительным приключением, случайной интрижкой и, расскажи ему кто-то о подобном, Макар именно так и считал бы, но… Разве можно забыть умопомешательство и дикую страсть, которые однажды лишили его здравого смысла? Впрочем, есть ли здравый смысл у мужчины в двадцать один год, когда дело касается красивой девушки? Что-то творилось с ним тогда. Странное, мучительное и болезненно-сладкое рвалось изнутри; такое, о чем он даже не подозревал… Виновата ли была в том его состоянии Горецкая, или коньяк, который он пил прямо из горлышка, сидя на скамейке, но в итоге, когда Макар увидел эту девушку, то ощутил такой необыкновенный подъем, что уже никто не смог бы лишить его уверенности в себе. До всего этого он додумался гораздо позже, когда кинулся на поиски столь же яркого эффекта от близких отношений. Но каждый раз, к своему сожалению, получал лишь разочарование и скуку. Чердынцев уговаривал себя, что если бы незнакомка не ушла от него, то все что было между ними, оказалось бы всего лишь мыльным пузырем. И глядя друг на друга, они, вероятно, устыдились бы того, что сделали, и избегали бы даже случайных прикосновений. Он уговаривал себя, но поверить в это не мог. И не хотел. Первое, что ему хотелось сделать тем утром, еще толком не проснувшись, это дотронуться до ее руки и зарыться в густые, пахнущие медом волосы. Сжать в объятиях и повторить все те вещи, которые он делал и говорил на протяжении нескольких часов. Макар хотел видеть ее распахнутые удивленные глаза и целовать распухшие губы, смотреть, как рассыпаются темные локоны по подушке, и чувствовать, как ее дыхание обжигает его щеку… Разочарование и боль от ее ухода отрезвили, словно ушат ледяной воды. Бегать за женщиной, которая сама отказалась от его общества, он бы не смог из-за собственной гордости и эгоизма. Смешно, но она оказалась единственной, кто поступил с ним таким образом. Возможно, когда-нибудь у Чердынцева и появился бы шанс испытать нечто подобное с кем-то другим, но вот кто-то другой, как оказалось, был ему не нужен. Спихнув сумку на пол, Макар упал на кровать. Уткнувшись лицом в подушку, он развел руки и, скомкав покрывало, потащил его вниз. Сквозь зажмуренные веки он опять видел Ее, вдыхал нежный запах и слышал тихий шепот: "Я тебя никогда не забуду…" — Я тебя никогда не увижу? — глухо процедил Макар и завернулся с головой в душное покрывало. Несколько минут его трясло, ломало и выкручивало. Воспоминания были такими реальными, что вызвали жар во всем теле. Перекатываясь с боку на бок, Чердынцев попытался выровнять дыхание и унять разыгравшуюся фантазию. Наконец ему это удалось — он лег на спину, вытянул ноги и замер, прислушиваясь к вечерним звукам. Сжав челюсти, Макар некоторое время тупо смотрел в потолок, наблюдая за тенями, а затем закрыл глаза. «Нельзя никого заставить быть с кем-то… Это ее выбор. Возможно, она уже давно замужем и счастлива. Ты был нужен ей только для того, чтобы решить какие-то свои проблемы. А она помогла тебе забыться. Да, ты оказался ее первым мужчиной, и, надеюсь, неплохим…» — Зря надеешься, Макарка, — губы Чердынцева скривились. — От хороших мужиков не уходят. А если уходят, то хотя бы объясняют, почему. «Откуда она могла знать, что ты хороший? Пьяненький развязный студентик…» — Согласен… И все же, не настолько пьян, чтобы… Я ведь помню абсолютно все. «Только не тот момент, когда она ушла…» — Я не хотел, чтобы она уходила. "Ты уехал, потому что у тебя начиналась сессия, а потом улетел к родителям и здорово провел время на берегу моря…" — Я не забывал ее… "Ты не искал ее. Обиженный мальчишка. Обиделся на Горецкую, потом на незнакомку, а потом и на отца, который умер… Мир несправедлив, да, Макарка?" — Я больше так не думаю… Не думаю… Не ду…