— Ага. Пойдемте пока в театр. Погреемся. Они поднялись по лестнице и вошли в фойе. — Я платье нашла, кстати. В квартире такой беспорядок… — тихо сказала Марьяна и села на потертый пуфик, стоявший у гардероба. Макар прошелся по выложенному глянцевой плиткой полу. Эхо его шагов моментально разнеслось вдоль стен. — Вы были у Ждановой? — спросила Марьяна, сворачивая файл трубочкой. Макар кивнул, мрачно разглядывая искусственные снежинки на высоких окнах. — Я наших мамочек поспрашивала об этой Симе. И знаете… Чердынцев обернулся, чувствуя моментально возникшее в груди напряжение. Марьяна заправила под край берета темную прядь и посмотрела на Макара своими красивыми миндалевидными глазами. — Странно все это. Серафима хорошая девушка, никто не может поверить, что она могла сделать что-то плохое. Бабушка у нее в школе преподавателем работала. Многие в городе у нее учились. Те, кто постарше, конечно, — уточнила она. — Я Александру Николаевну лично не знала. Я же приезжая… — Александру Николаевну? — Ну да, это бабушка Серафимы. Она умерла несколько лет назад. — Вы не говорили… — Так я сама только вот узнала. После вашего ухода позвонила своим, — смутилась Марьяна, явно боясь прослыть сплетницей. — Александра Николаевна… — ошарашенно проговорил Макар. — Точно. — Вы о чем? — поинтересовалась женщина. Макар покачал головой, старательно скрывая растерянную улыбку. Не было никакого другого мужчины, была любимая бабушка, чье имя стало отчеством для Симиного сына. Постепенно все вставало на свои места, и в эту минуту Макар не жалел ни о чем, и уж тем более, о потраченных средствах на похороны Горецкой. Он бы еще добавил, если бы был уверен в том, что старушке и пуха в земле добавится, и небесные врата откроются… — В церковь я схожу, — произнес он задумчиво. — С благодарностью не стоит затягивать… Глава 21 Серафима Сима проснулась, едва забрезжил рассвет. Темнота за окном стала сереть, напоминая о том, что предстоит еще один день, наполненный страхом, сомнениями и тоскливым ожиданием. Если сравнивать месяцы, проведенные рядом с Горецкой, с тем, что происходило сейчас, то первые уже совсем не выглядели трудными и неприятными. Сима все чаще с удивлением думала о том, что привыкает к своеобразной и вредной старухе. То, что изначально вызывало шок и отрицание, в какой-то момент сменилось жалостью и терпеливой сосредоточенной заботой. Все чаще ее накрывало раздумьями о конечности всего живого, все больнее в сердце отзывалось прошлое. Серафима понимала, что ничего хорошего от этих душевных метаний не будет, что выглядит это так, будто она подцепила от старой актрисы какой-то зловредный вирус, который свербел теперь внутри и постоянно тянул за тонкие ниточки нервов… Последние недели рядом с Горецкой стали какими-то особенными, но Сима поняла это только сейчас. Амалия углубилась в себя, чаще молчала, не злословила и словно не замечала ничего вокруг. Серафима ловила на себе лишь ее короткий пронизывающий взгляд, от которого по спине бежали мурашки. — Что-то не так? — спрашивала Сима, отвлекаясь от домашних дел и пытаясь вызвать Горецкую на разговор. Ей было неуютно от этого хронического безмолвия. Привычные споры и пререкания будто никогда и не звучали в стенах этого дома. И все же в воздухе еще витал вопрос о том, кто же из двух женщин прав в своих убеждениях. Старуха качала головой, и Сима продолжала заниматься уборкой или готовкой, стараясь не обращать на нее внимания. Ощущение неправильности происходящего постоянно кололо ее в затылок, и, перебирая все свои слова и поступки, Серафима переживала: уж не обидела ли она чем-то Горецкую. В один из дней Сима набралась смелости и попросила актрису об одолжении: — Амалия Яновна, я готовлю реферат к сессии. Он называется «Влияние генов на выбор профессии». Вот я и подумала, что ваш пример был бы наиболее интересным и значимым. Горецкая вздрогнула и нахмурилась. — Почему я? — в недоумении она уставилась на Симу. — Что за ерунду ты выдумала? — Вы только послушайте, — Серафима разложила на гладильной доске наволочку и занесла над ней утюг. — Я никогда в жизни не могла представить, что познакомлюсь с настоящей актрисой! Вы для меня… да для всех, наверное, что-то вроде недосягаемой звезды. И я не шучу, — она пустила пар и стала выглаживать уголки, радуясь тому, что не только вывела Горецкую на беседу, но и слегка озадачила ее. — Мне кажется, вы бы могли выступать на самых известных сценах страны! А что? В Большом театре или во МХАТе… — Сима склонила голову на бок и посмотрела на портрет Горецкой. — Я когда слушаю вас, то… — О бабке своей напиши, — сказала Горецкая, выдав кривую ухмылку, и тоже посмотрела на собственное изображение. Сима коротко вздохнула. — Ты, наверное, выпендриться хочешь? — хрипло продолжила старуха. — Смотрите, мол, какая я умная! Кем твоя бабка была? Учительницей… Чем тебе эта профессия не угодила? Скучная? — Нет, что вы, — растерялась Сима, — просто такие способности, как у вас, далеко не каждому даются. Я очень уважаю профессию учителя, но актерство — это ведь… — Лицедейство, притворство и вранье… — Губы Горецкой сложились в бледную линию, которую не спас даже толстый слой помады. — Если вы думаете, что я хочу писать именно про вас, что назову ваше имя, то это не так, — торопливо пояснила Сима. — Странно, конечно. Ведь вы столько лет играли в спектаклях, и все вас знали, а сейчас вы будто бежите от этого… — Я не бегу. Я уже… — Не договорив, Амалия Яновна тяжело поднялась из-за стола. — Когда-нибудь потом я расскажу тебе… — Правда? — просияла Сима. — А фотографии у вас есть? Семейный альбом? Вы никогда не рассказывали про свою семью. Уверена, что история вашей жизни достойна книги! Горецкая пошатнулась и ухватилась за край столешницы. — Амалия Яновна, — тут же подскочила к ней Сима. — Врача? Воды? Может, форточку открыть? Это, наверное, от утюга! Вот я дурочка… — Глупая ты, Сима… — Глупая, глупая… — закивала Серафима. — Вы только скажите, что нужно сделать? Что вы хотите? — Тишины, — оттолкнула ее актриса. — Сима, я хочу тишины. А ты иди… — Я вас не оставлю! — упрямо заявила Сима. — У меня же еще белье не глажено… И пол я протереть хотела. — Прошу тебя… — Горецкая схватила ее за запястье и сжала его. — Завтра я тебя жду. В доме было тихо. Пугающе тихо. Только шорох трепещущих от сквозняка занавесок да легкое дыхание Илюши нарушали эту тревожную мрачную тишину. Осторожно, стараясь не разбудить сына, Серафима поднялась с кровати, машинально поправила одеяло и подошла к окну. Ничего не изменилось вокруг — замерев, стояли скованные морозом деревья и тонули в снегу дачные постройки. Когда на следующий день Сима пришла к Горецкой, на первый взгляд все оставалось прежним. Актриса открыла дверь и сразу же ушла в комнату, откуда доносился звук работающего телевизора. Но как только Сима начала снимать обувь, стало понятно — актриса выходила из дома. Не поверив своим глазам, Серафима взяла сапог Горецкой и заметила под ним грязную лужицу. — Амалия Яновна, вы куда-то ходили? — спросила Сима, заглядывая в гостиную. Не отрываясь от просмотра программы, Горецкая указала пальцем за спину. На столе лежал детский песочный набор из ярко-синего пластика с изображением желтого льва. Сима удивленно повертела набор в руках и широко улыбнулась: — Это что, для Илюши? — Нет, тебе для уборки, — фыркнула старуха и, облокотившись на поручень кресла, прикрыла ладонью лицо. Сима смотрела в окно на струящуюся поземку и мысленно прощалась с Горецкой: «Простите меня, Амалия Яновна, что не смогла проводить вас в последний путь… Я очень хотела и обязательно приду потом… потом…» Глава 22 Макар Серый автобус с надписью «Ритуал», появившись напротив театра, заставил Макара вздрогнуть и вспомнить о том, зачем он, собственно, здесь находится. Марьяна позвонила кому-то за его спиной и тихо сказала что-то вроде: "Ну где вы ходите, пора!". Затем подошла к Чердынцеву. — Еще раз примите мои соболезнования, Макар Дмитриевич… — Марьяна, — резко повернулся к ней Макар, — эта женщина была мне абсолютно чужим человеком. И если бы ваш муж не позвонил, то я бы даже не узнал о ее смерти. Вы можете думать что угодно, но… — Я ничего такого не думаю, Макар Дмитриевич, — Марьяна дотронулась до его локтя. — Я даже где-то понимаю вас… — она отвела взгляд. — Но сейчас давайте сделаем все правильно? Чердынцев перевел дыхание и коротко кивнул. Марьяна была права — какой смысл злиться на Горецкую? Постепенно стали собираться люди. Члены труппы, чьи фотографии висели в вестибюле, и совсем незнакомые Макару люди. Альберт Венедиктович приобнял жену и сделал печальное лицо. — Ну что же, Макар Дмитриевич, приступим? Чердынцев развел руками, предоставив Щербинину руководить процессом. Он был так озабочен тем, что же произошло с Симой, что никак не мог отключиться от этих мыслей, и при этом совершенно заледенел от нервного внутреннего холода. Директор театра — грузный, в возрасте мужчина — сказал короткую речь. Макар не вслушивался в его слова, разглядывая тех, кто стоял вокруг. — Вам в автобусе, наверное, нужно поехать? — предложил худрук. Чердынцев поежился и напрягся.