— С другой стороны, в машине теплее, да и подвезти можно кого-нибудь… — продолжил Альберт Венедиктович, поглядывая по сторонам. — А вы со мной поезжайте, — подхватил Макар. — И Марьяну возьмем. — Нет-нет, Марьяночке нужно домой. Дети одни. Сами понимаете… — Конечно. Жена Щербинина попрощалась с ними минут через пять, негромко уточнив, в каком кафе состоятся поминки. Замерзшими пальцами Макар тут же отстучал смс Ерохину. На кладбище поехали лишь несколько человек. Макар то и дело смотрел на экран телефона в надежде на звонок или сообщение от следователя. Двигаясь в сторону кладбища вслед за автобусом, Макар покусывал обветренные губы и совсем не следил за тем, что говорил Щербинин. Очнулся лишь тогда, когда тот, заявил: — …могла бы! Определенно могла! У нее для этого было все. Как же можно было так наплевательски относиться к своему таланту? — Простите, я задумался, — сказал Макар, поерзав на сидении. — О чем вы? — Да про Амалию Яновну, про кого же еще? Сегодня только о ней… — Угу, — вздохнул Чердынцев. — Я говорю, могла бы Заслуженной артисткой стать. — Прям так? И что помешало? Щербинин поправил ремень безопасности. — Да, собственно, ничего не мешало. Сама не хотела. У нас ведь в театре как? — Как? — Как и везде. Образование приветствуется, но связи частенько играют решающую роль. Талант и характер важны. Коллектив, сами понимаете. Зависть ведь никто не отменял. — Вы хотите сказать, что ей завидовали? И потому мешали? — Нет-нет, тут другое… Не знаю, как вам лучше объяснить, — задумался Вершинин. — Горецкая была очень своеобразным человеком. Нелюдимым, подозрительным. Дружбу ни с кем не водила, разве что с Александром Карловичем. Да и то лишь потому, что на сцене играли вместе много лет. — Я не видел его на прощании. — Возраст, что вы хотите. Морозно сегодня… да и расстройство это одно — похороны. — Так что там со званиями и регалиями? — хмыкнул Макар, возвращаясь к разговору о Горецкой. — Ах, да! Когда я пришел на должность в нашем театре, Амалия Яновна выходила на сцену уже не так часто. Нет, разумеется, она была в творческой силе, однако… — Щербинин поскреб щеку. — Она ведь в труппе работала по контракту, когда это стало возможно. А до этого официально в труппе не числилась. — Это как? — нахмурился Макар. — такое возможно? — Ну почему же нет? Если все устроить правильно, — смутился Щербинин. — Наша Катя еще мала, чтобы зарабатывать, а ведь нагрузка у нее ого-го. Как четырнадцать исполнится, мы ей оформим подработку… Горецкая много лет числилась реквизитором, а посему получала зарплату соответственно должности. Но вы не подумайте, Макар Дмитриевич, что ей не предлагали перейти в ранг повыше! Она сама не захотела. А уж если Амалия Яновна была против, то ее никто не мог переубедить. Городское кладбище оказалось в пяти километрах от центра города. Автобус медленно ехал по главной аллее, пока заиндевевший мужичонка, стоявший между двумя памятниками слева от дорожки, не махнул водителю рукой. Чердынцев заглушил мотор, не доехав до ритуального автобуса метров двадцать, и остановил автомобиль на расчищенной площадке за воротами. — И правильно, — подхватился Щербинин, — потом не развернешься. Кстати, тут где-то и муж Амалии Яновны похоронен. — Худрук покрутил головой, но потом махнул рукой. Они зашагали к автобусу. — А кто был ее мужем? — спросил Макар. — О, он был прекрасным художником. Несколько его работ в нашем городском музее висят. Рекомендую посетить и ознакомиться. Квартира, между прочим, его. — Понятно… Получается, у него наследников не осталось? Если честно, как-то неудобно принимать наследство, которое, собственно, принадлежало чужой семье… Щербинин пожал плечами: — Получается, что так. Я врать не буду, не знаю подробностей. Чердынцев бросил косой взгляд на Щербинина, но тот, кажется, говорил правду. Когда стали вытаскивать гроб, Макар нервно сглотнул. К счастью, тот был закрыт. Присутствующие быстренько расхватали венки и сейчас, дрожа от холода, переступали с ноги на ногу в ожидании погребения. Речей уже не было. Провожающие гуськом направились к нужному месту. Два крепких парня в теплых засаленных телогрейках стали опускать гроб с Горецкой в могилу. Щербинин подтолкнул Макара, чтобы тот бросил замерзший ком, а следом за ним потянулись и остальные. Чердынцев разглядывал лица бывших коллег Горецкой, но не испытывал должного случаю горя. Тревога, поселившаяся в его душе, была гораздо сильнее и касалась совершенно других людей. — Вы напряжены, Макар Дмитриевич, — заметил Щербинин. — Не стоит так переживать. Она прожила долгую жизнь, — худрук достал из кармана влажные салфетки и предложил Чердынцеву. Макар смотрел на то, как постепенно уменьшается гора серо-ржавой земли рядом с могилой, но перед его глазами опять стояли Серафима с мальчиком. Чердынцева мутило от осознания собственной никчемности и невозможности сделать что-то, что приблизило бы встречу с ними. Словно в полусне, промерзший насквозь, он оцепенело стоял в нескольких метрах от последнего пристанища Горецкой и хотел лишь одного — найти Симу и ребенка и броситься перед ними на колени. Впервые этот жест не казался ему пафосным — за этой девушкой он пополз бы на край земли, вымаливая прощение. Все закончилось — земляной, вперемешку со снегом, холм заложили венками, воткнули табличку с именем. — Вы уж насчет памятника сами решайте, — шепотом проговорил Щербинин. — Крест, может… Или стелу… — Да, я потом решу… — так же шепотом ответил Макар, с трудом двигая губами. Сев в автомобиль, он включил обогрев. Худрук нахохлился как воробей — от холода у него мелко дрожала челюсть. Указывая Макару дорогу, он притоптывал подошвами и растирал ладонями колени, пытаясь скорее согреться. В кафе было уже накрыто. Макар не помнил, про какое количество мест говорила ему Марьяна, да это и не имело значения. Кроме Вершинина он никого не знал. Чердынцев положил телефон рядом с собой и рассеянно возил вилкой в тарелке. На столе пятном выделялось фото Горецкой, которое, по всей видимости, было взято из театрального вестибюля. Макару было не по себе от взгляда темных с прищуром глаз, от хищного с заметной горбинкой носа и острого подбородка. Зазвенела посуда, застучали столовые приборы, послышались негромкие разговоры. Чердынцев чувствовал, что никто из присутствующих, по сути, не мог сказать ничего хорошего о почившей. Говорили о таланте перевоплощения, о богатом тембре голоса, но как о человеке практически ничего. Когда стали разносить горячее, дверь в зал приоткрылась и показалась голова Ерохина. Макар помахал ему с места, указывая на соседний пустующий стул, но следователь точно так же поманил его к себе. Кровь ударила Макару в голову. Вскочив, он кинулся вон из зала. — Что? Ты нашел Серафиму? — вцепился он в плечи следователя, как только оказался за дверью. — Ты в порядке? — нахмурился Ерохин. — Я… — Макар отвернулся и быстро отошел к окну. "Нельзя ничего говорить. Вдруг это навредит Симе?" — решил он. — Что-то по Горецкой есть? — спросил уже спокойнее. — Да запутал ты меня своими Амалиями, честное слово, — пробурчал Ерохин. — На, смотри, — он вытащил из кармана распечатки, сложенные в один файл. Макар развернул один из листков к свету. — Так… Штерн Ян Христофорович… Это кто, отец? — Да. До войны работал врачом в Белгороде, женился. Семья, дочь. — Понятно. Это я потом посмотрю. А тут что? — По Горецкой, — удивился Ерохин. — Ты не понял, Слава, Горецкая и есть Амалия Штерн. Ерохин взял листки. — Ну, наверное. Я толком не изучал еще. Замуж-то она вышла у нас в Добринске под фамилией Брусникина. Вот, видишь, запись? Разворачивая страницы к себе, Макар выронил две, и они мягко спланировали на пол. Чердынцев присел, сгребая их вместе, но тут же обратил внимание на серый оттиск старой фотографии. На ней были изображены серьезный мужчина в костюме и пенсне, строгая женщина с плотно сжатыми губами, и белокурая девочка с такими мягкими и нежными чертами лица, что на ум приходило сравнение с ангелом. Макар дотронулся до изображения. "…Словно из другой эпохи… Да, именно так, по-другому и не скажешь…" — Амалия Штерн… — пробормотал он и, поднявшись, разложил листки на подоконнике. Ерохин встал рядом с ним, с недоумением следя за его действиями. Как только Макар нашел фото Горецкой, взятое из ее паспорта, он несколько секунд то подносил, то отдалял его от себя. — Слава, у тебя зрение хорошее? — Не жалуюсь. — Скажи, они похожи? Ерохин повторил манипуляции, только что проделанные Макаром, и качнул головой. — По-моему, два абсолютно разных человека. Нет, я понимаю, что с возрастом люди меняются, но… Форма лица, нос… Тут только специалист точнее скажет. А почему ты спрашиваешь?