– Это все? – заглянул ему в лицо Альдо. – Все, что вам удалось выяснить? – Пока да. Архиепископ думает, что мы, возможно, сумеем убедить немцев, что тюремного заключения будет достаточно, ведь все обвинения Цвергера больше похожи на домыслы. А теперь, если вы с Розой не возражаете, я бы хотел побеседовать немного с Ниной наедине. Нам нужно обсудить… э-э… дела духовные. Отец Бернарди, дождался, когда в кухне не осталось никого, кроме них с Ниной, затем сел на стул рядом с ней и понизил голос до шепота, так, чтобы, кроме нее, никто не услышал: – Я не сдамся. Я небо и землю переверну, чтобы вернуть Нико тебе. Обещаю, я добьюсь его освобождения. Нина кивнула, сморгнув обжигающие, слепящие слезы. – Я должен кое в чем признаться тебе, Нина, – продолжал священник. – Надеюсь, ты меня выслушаешь. – Я слушаю. – Хочу, чтобы ты знала, что поначалу, только поначалу я очень переживал из-за твоего приезда сюда и жизни в семье Нико. – Почему? Я думала, это была ваша идея. – Возможно, ты не поверишь, но это была идея Нико. Я рассказал ему о дружбе с твоим отцом и о том, что, по мнению доктора Мацина, тебе небезопасно оставаться в Венеции. Еще я признался, что подумываю отвезти тебя к себе. Я собирался представить тебя местным жителям как свою осиротевшую дальнюю родственницу. – И почему вы этого не сделали? – Нико сказал, не очень-то хорошо будет поселить молодую девушку в полупустом доме, где на ее защиту может встать только пожилой священник. Поэтому он предложил, чтобы ты жила у него на ферме, а для этого надо было выдать тебя за его жену. Потому-то я и беспокоился. – Простите, отец Бернарди, но я все еще не понимаю. – Я знал, что ты умная, храбрая и великодушная девушка, поэтому подозревал – и, как выяснилось, не зря, – что Нико не замедлит в тебя влюбиться. А это означало бы, что я напрасно тешу себя надеждами увидеть его когда-нибудь священником и, быть может, даже моим преемником в Меццо-Чель. – Если вы хотите, чтобы я признала нашу с ним любовь ошибкой, я этого не сделаю, – заявила Нина, и у нее дрогнул голос. – Нина, милая, я пытаюсь сказать, что это я ошибался. Более того, теперь я уверен, что вы с Нико предназначены друг для друга. Некоторые называют это судьбой, но я предпочитаю думать, что ваша любовь послана свыше и есть величайшее благословение. – Зачем вы говорите мне об этом? – Чтобы ты не переставала надеяться. Чтобы помнила: твоя любовь к Нико, дающая тебе силы, не иссякнет. Неважно, как долго продлится ваша разлука, неважно, какое расстояние вас разделяет, – ваша любовь пребудет вечно. Пообещай мне не забывать об этом. Ты сумеешь сохранить в душе надежду? – Да, падре, – прошептала Нина. – Тогда, быть может, ты не откажешься помолиться вместе со мной? Можешь выбрать псалом… Нина вспомнила лицо Нико, как он смотрел на нее в ту ночь, когда опустился рядом на колени и поклялся любить и уважать ее до конца своих дней. – В Песне Песней есть такой отрывок… – проговорила она. – Начинается словами «Положи меня, как печать, на сердце твое…»[45] – Я хорошо его знаю. – Не открывая молитвенника, отец Бернарди начал читать наизусть благословенный текст: – «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность; стрелы ее – стрелы огненные; она пламень весьма сильный…» – «Большие воды не могут потушить любви, и реки не зальют ее», – шепотом подхватила Нина. Потом она закрыла глаза и снова вспомнила ту ночь, когда повторяла за Нико брачный обет. – «Я принадлежу возлюбленному моему, а возлюбленный мой – мне».[46] Отчаяние и скорбь нахлынули, накрыли ее волной, и она почувствовала, что тонет, беззащитная и одинокая. Она была так одинока… – Отец Бернарди, вы здесь? – Я… да… О боже мой! – Священник вдруг вскочил так резко, что опрокинул стул, и бросился прочь из кухни. Вот теперь все ее покинули. Единственной спутницей Нины осталась боль. Боль усиливалась, ослабевала и снова усиливалась. Не осталось ничего, кроме боли. – Нина! Нина! Послушай меня! – Золовка обняла ее за плечи ласково, но решительно. – Роды начались. Нина подняла голову и была потрясена паническим выражением лица Розы. Той самой Розы, которая всегда знала, что делать. – Я не понимаю… – пробормотала Нина, а затем, проследив за ее взглядом, посмотрела вниз и увидела на своей юбке темное пятно, быстро расползавшееся по ткани. – У тебя воды отошли! Ребенок вот-вот родится, нужно отвести тебя наверх. – Я даже не заметила… – Зато бедный отец Бернарди заметил. Ты его перепугала до смерти. Можешь встать? – Кажется, да, – сказала Нина, но когда она попробовала подняться, ноги подогнулись под ее весом. – Папа! – крикнула Роза. – Нам нужна помощь! Альдо прибежал, подхватил Нину с одной стороны, Роза – с другой, и вместе им удалось преодолеть первый лестничный пролет. На площадке Нина скрючилась от боли и чуть не упала. Двигаться и дышать она смогла, только когда схватки на время прекратились. – Ты помнишь, чему тебя учили на курсах? – спросила Роза, когда они поднимались по ступенькам второго пролета. – На каких курсах? – Медсестер. – О… да… немного, – запинаясь, выговорила Нина; на родах она присутствовала один-единственный раз – весной принесла котят деревенская кошка. – Очень мало, – поправилась она. – Нам надо позвать Ромильду, – сказал Альдо с белым перепуганным лицом. – Повитуху? А если она… – Ей можно доверять, – перебила Нину Роза, – и дело свое она знает. С ней и ты, и ребенок будете в безопасности. Наконец они добрались до спальни. Альдо побежал за Ромильдой, а Роза помогла Нине усесться на кровать. – Давай-ка снимем платье, – сказала практичная, как всегда, Роза. – Где твоя ночная рубашка? – У меня она одна, я ее испачкаю! – запротестовала Нина. – Ну, не голышом же тебе рожать. Я тебе потом свою одолжу. – Нет, прикрой меня простыней, этого будет доста… – Нина задохнулась от очередного приступа боли и умолкла. Минуты тянулись, как часы; ни о чем, кроме боли, думать было невозможно. Наконец пришла Ромильда. Она переступила порог спальни в тот момент, когда Нина отбрыкивалась от простыни, которой ее пыталась прикрыть Роза, чтобы соблюсти приличия. – Нет, не надо, Роза, – умоляла Нина, – я не вынесу этой тяжести, убери… – Да и так сойдет, – весело сказала Ромильда. – Зато потом простыню стирать не придется. Повитуха сразу разобрала сумку, которую принесла с собой, вымыла руки – Роза полила ей из чайника кипяченой водой, – затем тщательно осмотрела Нину и заявила, что ребенок родится только через несколько часов. – Хорошо, – задыхаясь, проговорила Нина между схватками, – я рада, что он не родится сегодня, после всего… – Ничего страшного, – заверила Ромильда, – первые дети не любят торопиться. Часы поползли дальше, боль становилась все сильнее, а промежутки между схватками все короче. Ромильда то и дело заглядывала в спальню, и вот наконец, когда небо уже начало светлеть, предвещая новый день, она сказала Нине, что пора начинать тужиться. – Твой ребенок готов появиться на свет. – Что мне делать? Что делать?! – Смотри на меня, – приказала Ромильда твердо, но ласково. – Ты и сама знаешь, что делать. Когда тело подскажет тебе, что надо тужиться, сделай глубокий вдох и задержи дыхание, а потом тужься, пока я не велю перестать. Роза поможет тебе слегка приподнять спину – ребенку так будет удобнее. Нина настолько устала, что, казалось, у нее уже не хватит на это сил, но она сделала все, как ей велели. Напряжение мышц обжигало болью раз за разом, и когда она думала, что сейчас лишится чувств, Ромильда помогла ей наклониться вперед, и Нина почувствовала, что головка ребенка уже почти показалась. – Надо еще раз, Нина. Давай! – потребовала повитуха. Нина больше не могла. Но Роза зашептала ей на ухо, напоминая, какая она сильная, и Нина, вдохнув и задержав дыхание, тужилась до тех пор, пока не закружилась голова. Боль нарастала и нарастала, а потом вдруг на очередном судорожном выдохе исчезла, и раздался крик ребенка. Ее новорожденного ребенка. – Девочка, – всхлипнула Роза, и на мгновение Нина испугалась, что с ее дочерью что-то не так. Но в следующую секунду Роза заулыбалась сквозь слезы счастья. – Здоровенькая, крепкая девочка, – сказала Ромильда. – Попозже я ее взвешу, но на вид с ней все в порядке. Вот она, держи, а пока ты будешь ею любоваться, я помогу тебе избавиться от последа. Ромильда положила младенца Нине на грудь, накрыла их обеих забытой до поры до времени простыней, и в этот самый миг, впервые взглянув в лицо дочери, Нина испытала безудержный восторг – она полюбила своего ребенка. – Попробуй-ка ее покормить, – посоветовала повитуха. – Она скоро заснет, да и ты тоже, но вы обе лучше будете спать, если девчушка выпьет немного раннего молока. Заставить новорожденную сосать молоко оказалось сложным делом, особенно если учесть, что раньше Нина никогда не имела дела с младенцами. Однако с помощью Ромильды каждой из них наконец удалось справиться со своими задачами. Жадный маленький ротик на удивление болезненно сдавливал грудь, но эта боль не шла ни в какое сравнение с той, что Нина только что пережила. И никакая боль уже не имела значения, потому что на руках у нее лежала дочь Нико. – Он хотел назвать ее Лючией, – сказала она Розе. – А вторым именем пусть будет Анна. В честь вашей матери. – И заглянула в лицо малышке: – А ты что скажешь? Ты хочешь, чтобы тебя звали Лючией? Но Лючия уже заснула, ротик соскользнул с Нининого соска. Ромильда забрала девочку, помыла ее и завернула в мягкое одеяльце, которое, как сказала Роза, успело послужить при рождении всем детям в семье Джерарди. – Ну вот, – улыбнулась повитуха, возвращая ребенка Нине, нетерпеливо подставившей руки. – Теперь вам обеим нужно поспать.