– Отец всю свою жизнь лечил людей. Он добрый, чуткий, порядочный человек. И мама тоже. Я… я не понимаю, почему с ними так поступили. Никогда не пойму… Вскоре Нико встал и оделся, а ей посоветовал еще поспать: – Оставайся в постели. Я позову тебя завтракать, когда вернусь. Но как она могла заснуть? Все ее страхи воплотились в реальность: родителей больше нет, их отправили неизвестно куда, и теперь ей предстоит не просто жить с этим знанием, но и притворяться, что ничего ужасного не случилось. Через несколько минут она спустится на кухню и будет завтракать, а потом заниматься домашними делами, и никто, кроме Нико и отца Бернарди, не будет знать, что ее сердце разбито. * * * Неделю спустя в полночь немцы начали штурм Монте-Граппы. Дом трясло, штукатурка сыпалась с потолка, как снег, коровы заполошно мычали в хлеву, Сельва выла, но объятия Нико по-прежнему надежно и умиротворяюще смыкались вокруг Нины. Она спиной чувствовала его тепло; его ладонь лежала на ее округлившемся животе. С Нико она была в безопасности – Нина твердо это знала, но орудия грохотали так близко, и с каждым новым взрывом рос ее страх. [42] – Только кажется, что стреляют рядом, – прошептал Нико ей на ухо, – на самом деле бой идет далеко. – Когда это закончится? – Не закончится, пока партизаны не сдадутся. Да и какой будет исход? Флоренция уже в руках союзников, Париж освобожден месяц назад. Немцы отступают повсюду, и сами понимают, что война проиграна, но все еще сражаются. Поражения подогревают их ярость и страх. – Ты знаешь тех людей на горе? – Их там слишком много. – Они сумеют выжить? – Я не знаю. Постарайся поспать, скоро рассветет. * * * Утром он ушел. Задержался лишь, чтобы помочь Альдо подоить коров. Сказал отцу, что вернется к вечеру, но куда он идет, в доме не знали. Так что Нине предстояло вытерпеть очередную муку ожидания, да еще она знала, что ближние горы кишат вражескими солдатами, озверевшими от страха и готовыми стрелять в каждого встречного. Нико вернулся к ужину, и ей показалось, что он в хорошем настроении – немного рассеян и утомлен, но в остальном с ним вроде бы все было в порядке. Он дождался, когда дети разойдутся по своим спальням, и как только на кухне остались Нина, Альдо и Роза, взял бокал вина, налитый отцом, и поделился новостями: – Партизаны на Монте-Граппе прекратили бой, но немецкое окружение было легко прорвать. Многие из наших за время осады погибли или оказались в плену, зато и немало таких, кому удалось спастись. – Слава богу! – пылко воскликнул Альдо. – Вот только на этом все не закончится, – продолжил Нико. – Немцы предлагают амнистию каждому партизану, который сложит оружие и сдастся. Некоторые на это купились – пришли добровольно. И были арестованы. Альдо подлил сыну вина, Нико сделал глоток и решительно отставил бокал: – Я знаю или, по крайней мере, догадываюсь, где сейчас скрываются некоторые партизаны. Надо их предупредить. – Но ведь… – Роза, немцы никогда, ни за что на свете не оставят в покое этих людей. В лучшем случае партизан ждет тюрьма или трудовой лагерь где-нибудь между Италией и СССР. Но скорее всего их сразу казнят. – И что ты можешь сделать в одиночку? – спросил Альдо. – Если мне удастся помешать хоть одному из них сдаться и тем самым спасти их, риск будет того стоить. Там есть мальчишки не старше Маттео. Как я буду в зеркало на себя смотреть, если останусь дома и позволю им умереть? – Ты уверен, что немцы не выполнят обещание? – спросила Нина. Нико посмотрел на нее так, будто не верил, что она могла задать подобный вопрос: – Цвергера видели в наших краях позавчера, разъезжал тут на машине. А сегодня утром он на ступенях церкви в Пассаньо клялся всеми святыми, что каждый юноша или мужчина, который придет с повинной, будет прощен. Ты веришь, что этот человек может сдержать свою клятву? – Нет, – прошептала Нина. – Правильно. Не может. Поэтому я обязан сделать все, что в моих силах. Я буду осторожен, обещаю тебе. И к тому же я всего лишь обойду ближайшие деревни и поговорю со знакомыми людьми, далеко забираться не буду. – Но сегодня ведь ты можешь побыть с нами? – сказала Нина. – Пойдешь завтра утром. – Лучше идти ночью. – Нико посмотрел на сестру: – Соберешь мне с собой еды? А я пока хочу пошептаться с Ниной. Она последовала за ним во двор, к скамейкам под оливой, и хотела сесть рядом, но Нико притянул ее к себе на колени. Нина могла бы запротестовать, сказать, что она стала слишком тяжелой, что живот у нее слишком велик, но больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться в его надежных объятиях. – Пожалуйста, не переживай за меня, – попросил он. – Не могу. Особенно сейчас, после дурных вестей о папе и маме. Мне слишком тяжело… – Ты же у меня такая храбрая и сильная, ты обязательно выдержишь, моя Нина. – А если с тобой что-то случится? Вдруг тебя ранят или заберут у меня насовсем? Я не выдержу… – Еще раз обещаю быть очень осторожным. Но пообещай и ты мне кое-что взамен. Если случится что-то плохое, я хочу, чтобы ты помнила о том, что я сказал: ты храбрая и сильная. Ты обязательно выдержишь. Глава 21 26 сентября 1944 года Он не вернулся на следующий день, и потом тоже, но долетавшие до дома Джерарди скудные слухи о Монте-Граппе не давали повода для тревог – партизаны сдавались, однако всё пока проходило мирно, никого не расстреляли на месте, а немецкая артиллерия прекратила обстрел партизанской твердыни. Закончились выходные, в церкви никто никого не пугал страшными известиями, и во вторник утром, когда Пауло попросил разрешения съездить в Бассано, чтобы купить запасную камеру для велосипеда, Альдо и Роза продолжили спокойно завтракать. – Давно камер в продаже не было, – пояснил на всякий случай Пауло. – Мы запаску уже давно использовали. Роза дождалась кивка от отца и ответила брату: – Езжай, только не задерживайся нигде. Ждем тебя обратно к полудню. Так что сразу после завтрака Пауло оседлал старенький велосипед, на котором они с Маттео ездили по очереди, а остальные Джерарди взялись за работу. Когда солнце перевалило за полдень, Альдо нахмурился, обратив внимание на то, что Пауло еще не вернулся, но ничего не сказал. – Ему бы уже пора быть здесь, – проворчала Роза, подавая на стол суп и поджаренную поленту. – Где его носит? – Может, с друзьями повстречался? – с набитым ртом предположил Маттео. – Я могу за него поработать. Пусть развеется для разнообразия. Вернулся Пауло поздно вечером. Нина гладила белье, и хотя это было довольно утомительное занятие, оно действовало на нее успокаивающе – ей нравилось, как тяжелый, заполненный горячими угольями из очага утюг скользит по мятой ткани, которая под ним становится блестящей и идеально гладкой. Роза свернула шею самым старым курам и теперь готовила куриное жаркое, но при этом постоянно поглядывала через открытую дверь во двор. Они с Ниной обе ждали, что вот-вот раздастся металлический скрип старенького велосипеда, а когда наконец услышали его, а потом резкий хруст гравия под шинами на обочине дороги, переглянулись с облегчением, но ничего не сказали из страха выдать свои тревоги. Вдруг раздался грохот – Пауло, похоже, соскочил с велосипеда на ходу, бросив его на землю, и поскольку мальчики всегда очень трепетно обращались со своим стареньким железным конем, Роза немедленно кинулась во двор. – Что с тобой? Что случилось? – донесся оттуда ее взволнованный голос. Нина поставила утюг на стойку и поспешила за ней. Пауло, сгорбившись и уткнувшись сестре в плечо, рыдал в ее объятиях; его худая спина вздрагивала от каждого всхлипа. – В чем дело? – перепугалась Нина, потому что раньше она ни разу не видела, чтобы невозмутимый Пауло плакал. Когда Цвергер подстрелил Сельву, мальчик хмурился, а потом провел несколько ночей с собакой, пока та оправлялась от раны, но он был не из тех, кто показывает свои слезы. – Я не знаю, – растерянно ответила Роза. – Я никогда не видела его таким. – Давай отведем его в дом. На кухне Роза усадила брата на стул у самой двери, который обычно занимал отец, и опустилась перед ним на колени, взяв за руки, а Нина гладила его по спине, стараясь успокоить. Он плакал не переставая, плечи тряслись, и женщины терпеливо ждали, когда рыдания утихнут и Пауло сможет говорить. – Где папа? – выдавил он наконец. – Я схожу за ним, – предложила Нина. – Он, наверно, в хлеву. Она торопливо зашагала через двор, но получалось у нее не слишком быстро – живот заметно подрос, и надо было выгибать спину, чтобы сохранять баланс. – Альдо! Альдо!