Нина резко выпрямилась, отстранившись так, чтобы видеть его лицо: – Нет! Ни в коем случае. – Но ты же хотела уехать в Швейцарию с родителями. – Это было давно, до того как я встретила тебя и мы стали семьей. До нашего ребенка. Если ты отвезешь меня в Швейцарию, я останусь одна. – Но ты будешь в безопасности. – Я не смогу там жить. Если Цвергер опять заявится сюда, обещаю, я спрячусь. Никогда больше не засну во дворе. Как только услышу шум мотора на дороге – сразу побегу наверх, даю тебе слово. – Лучше мне вообще никуда не уезжать. – Для кого лучше? Точно не для людей, которые нуждаются в твоей помощи. Я не хочу тебя отпускать, и мне хватает эгоизма в этом признаться, но я не стану просить тебя остаться. Никогда. Потому что знаю, что без твоей помощи кто-то умрет. – Что ж… Тогда давай пообещаем друг другу быть осторожными. Такое обещание плюс немножко удачи – и мы оба увидим, как закончится эта война. Глава 20 12 сентября 1944 года Они завтракали, не открыв дверь, ведущую из кухни во двор, – ночь была холодная, дождливая, и по земле еще стелился рассветный туман. Нина не выспалась, потому что ребенок пинался, каким-то образом каждый раз безошибочно попадая пятками по ее мочевому пузырю, так что сейчас, когда Сельва залаяла, сообщая о незваном госте, она даже не подняла головы – гравий не хрустел под колесами машины, значит, к ним заглянул кто-то из соседей или дальних родственников попросить подмоги на сегодняшний день в поле или позаимствовать какой-нибудь инструмент. Ближе всех к выходу сидел Нико. Он открыл дверь – оказалось, прибежал младший из сыновей синьоры Вендрамин. Нико выслушал мальчика, поблагодарил его улыбкой и велел подождать минутку. – Что случилось? – поинтересовалась Роза. – Отец Бернарди прислал сынишку своей домработницы передать, что он просит меня зайти в дом священника. – А зачем, не сказал? – Нет, но я догадываюсь. У него либо опять западает клавиша на пишущей машинке, либо раковина на кухне засорилась. Я быстро разберусь. Когда Нико вернулся от отца Бернарди где-то через час, он сразу ушел работать в поле. Нина развешивала в саду белье на просушку, так что они разминулись. – Он не рассказал, что было нужно священнику? – спросила она у Розы. – Нет. Только заглянул на кухню и сказал, что идет помогать папе и мальчикам. Днем времени поговорить с ним у Нины тоже не было – надвигалась гроза, поэтому все спешили доесть обед и закончить дела. Она и слова сказать не успела, как Нико встал из-за стола, поблагодарил их с Розой и вернулся к работе. За ужином все были усталые, каждый сосредоточился на еде, молча жевал хлеб с супом, мужчины только обсудили планы на следующий день. Нина, помыв посуду, вытирала руки о фартук, мечтая о том, чтобы поскорее оказаться в их уютной спальне, в теплых объятиях Нико, но он взял ее за руку и потянул к двери: – Мы с Ниной прогуляемся в деревню. Отец Бернарди пожаловался, что давненько с ней не общался, мол, они только успевали поприветствовать друг друга возле церкви, и всё. – Но час уже поздний… – запротестовала было Нина. – Он не обидится. Взять твою шаль? Когда они добрались до дома священника, Нико даже не постучал – сразу открыл дверь, оказавшуюся незапертой, и пропустил жену вперед. – Мы здесь, отец Бернарди! – громко сказал он, переступив порог. – Я в гостиной, – донеслось в ответ. Священник встал, когда они вошли в комнату, похожую на гостиную в доме Джерарди, только чуть побольше. И обставлена она была почти так же. Никогда в жизни Нина не видела столько фигурок святых и хорошеньких довольных ангелочков. – Добрый вечер, падре. Как поживаете? – сказала она, присев на диванчик с потертой обивкой. Теперь, переведя взгляд с молчащего отца Бернарди на Нико, она заметила, что мужчины чувствуют себя явно некомфортно – они напряжены и как будто встревожены. В глазах обоих застыли скорбь и страх – это было видно, хотя они сели довольно далеко от нее. Нина все поняла без объяснений: – Случилась беда с моими родителями. В глазах старого священника блеснули слезы: – Да. Я получил сообщение прошлой ночью. – Они мертвы? Нико придвинулся ближе и взял ее руки в свои: – Нет. По крайней мере, мы на это надеемся. – Что произошло? – спросила Нина дрогнувшим голосом. – Скажите мне. – Их арестовали вместе с остальными постояльцами дома призрения в ночь на семнадцатое августа, – проговорил отец Бернарди. – Потом, как мы полагаем, их отправили в Триест. В лагерь под Сан-Сабба. – Сейчас они еще там? – Нина задала вопрос, и собственный голос показался ей незнакомым. Будто кто-то другой выстроил за нее слова в предложение и вытолкнул изо рта в холодный воздух гостиной, где они задрожали эхом. – Нет. – Теперь тон священника был ласковым и уверенным. – Их посадили в поезд и увезли. – Куда? – На север, – сказал Нико. – Возможно, в трудовой лагерь, в Германию. Мы не знаем наверняка. – В трудовой лагерь? Но это же глупо – моя мама даже ходить не может. Почему их не оставили в покое? Мужчины ей не ответили – им нечего было сказать. – На север отправили только их? – Нет, – покачал головой отец Бернарди. – В поезде были другие люди. В том числе рабби Оттоленги. Рабби был другом ее отца, хорошим, добрым человеком. С подорванным здоровьем. Он не годился для тяжелой работы. – Он почти слепой, – прошептала Нина. Как будто это что-то меняло. – Мне очень жаль, Антонина. Так жаль, что я принес тебе дурные вести… – Я постараюсь выяснить о них все, что можно, – заверил ее Нико. – И я тоже, – кивнул священник. – А пока пообещай мне не впадать в отчаяние. – Обещаю, падре, – солгала Нина, потому что было слишком поздно лелеять надежду. Ей как-то удалось встать и дойти до дома, держась прямо, шажок за шажком, в надежном убежище из объятий Нико. – Я отведу тебя сразу наверх. Скажем остальным, что ты очень устала. Они не будут задавать лишних вопросов. В спальне Нина села на кровать, Нико расшнуровал ее ботинки, развязал шаль и помог снять платье. Он переодел ее в ночную рубашку, просунув руки в рукава, словно одевал ребенка, откинул одеяло и уложил на спину. Нина уставилась в потолок невидящим взором. Сердце тяжелым осколком льда застыло в груди. Когда солнце вновь выглянуло из-за горизонта, она все еще не спала. – Прости, что сразу тебе не сказал, – тихо проговорил Нико. – Я хотел, но не знал, как все объяснить Розе и отцу. И как объяснить им, отчего ты так расстроена сейчас… – У меня есть еще пара часов. – Все, что нам пока известно о твоих родителях, – это что их увезли на север. – Этого достаточно. – Если бы я мог забрать у тебя бремя скорби, чтобы нести его самому, я бы сделал это. Нина провела языком по пересохшим губам, сглотнула с трудом и наконец заговорила: – Это же бессмысленно – зачем отправлять таких слабых людей в трудовой лагерь? Когда фашисты хватают молодых и здоровых – это ужасно, но хотя бы можно понять, почему они это делают. А мои родители… они ни для кого не представляют угрозы. – Я знаю, знаю, – прошептал Нико.