– Вот лампа, но несильно выкручивайте фитиль, – предупредил Нико. – Вон там есть ночной горшок. Утром я принесу вам еще еды и воды. Постарайтесь поспать хоть немного. Завтра с наступлением сумерек опять отправимся в путь. Лестница была убрана, люк закрыт, и в спальне настала тишина. – Спущусь ненадолго, поговорю с отцом, – шепнул Нико. – Я быстро. Нина переоделась в ночную рубашку и вернулась в постель. На сердце было тяжело от страха за людей наверху, в голове теснились вопросы. Впрочем, от кого они бегут, и так было ясно. Так же, как и то, что будет, если их поймают. Еще она боялась за Нико и за семью Джерарди – не только из-за спрятанных в доме беглецов. Эти люди уйдут завтра вечером, а она останется здесь. Одного ее присутствия достаточно для того, чтобы обречь всех в доме Джерарди на гибель, хотя они и ведать не ведают, кто она такая, не знают, что приютили еврейку, что она чужая для Нико и для всей их семьи. Немцам не будет до их неведения никакого дела – они казнят Нико как преступника, отправят его отца и братьев в трудовые лагеря, заберут скот, инструменты и все припасы до последнего зернышка, без зазрения совести оставив Розу с девочками умирать голодной смертью. Нико вернулся в спальню, тихо и осторожно ступая, и сразу погасил свет. Развязал шнурки, снял ботинки и улегся на кровать, медленно и аккуратно, лицом к ней. – Не буду раздеваться на всякий случай, – шепнул он. – Кто эти люди? – Лучше тебе не знать. – Они бегут от… – Да. – Значит, вот чем ты занимаешься во время своих отлучек? – Да. И я не посвящаю тебя в эти дела не потому, что не доверяю тебе. Доверяю. Но чем меньше ты будешь знать, тем всем будет безопаснее. – Ты часто укрываешь здесь людей? – Нет. Я привел сюда беглецов во второй раз. Потому что знаю – это опасно. Я понимаю, что рискую жизнью своих близких. Но сегодня и в прошлый раз тоже… это был единственный выход. Мне больше негде было их спрятать. Их слишком много, в доме священника не хватит места, к тому же нужно было, чтобы кто-нибудь осмотрел их травмы. – Но в Меццо-Чель ведь есть врач? – Доктор Пиветти – оголтелый фашист. Он выдал бы нас немцам, и глазом не моргнув. – А как к этому относятся твой отец и Роза? – Думаешь, сестра позволила бы мне этим заниматься, если бы не одобряла? Нина не смогла сдержать улыбку: – Действительно. Но мне не дает покоя мысль о том, что своим присутствием здесь я тоже всех вас подвергаю опасности. Надо мне найти другое убежище. – Не говори так, Нина. – Но это правда. Ты не должен рисковать ради меня. Чем я заслужила такую доброту? – Тут дело вовсе не в заслугах, Нина. Жить в безопасности – твое неотъемлемое право. Это твоя страна в той же степени, как и моя. – Но если бы ты мне не помог, я не стала бы тебя осуждать, – прошептала Нина. – Я поняла бы и простила. Раздался легкий шорох, и пальцы Нико коснулись ее щеки – ласково и нежно. – Ты бы меня простила, но я не простил бы себя. Оставшись в стороне, я был бы не лучше тех, кто тебя преследует. – Вчера по радио я слышала их манифест… – Да. И на деле все гораздо хуже. – Расскажи мне, – попросила Нина. – Они устраивают облавы. Не в Венеции, нет, туда еще не добрались, но в других городах разыскивают и хватают евреев. В прошлом месяце аресты были в Милане, Турине, Риме. На прошлой неделе – во Флоренции. Арестованных сажают в поезда. Одних отправляют в концлагерь в Фоссоли. Других… неизвестно. Мы не знаем, куда увозят людей. – Мои мама и папа… – Там же, где ты видела их в прошлый раз. Постарайся сосредоточиться на этой мысли, хотя бы только сейчас, пусть она тебя успокоит – тебе надо выспаться. Нам обоим надо. А утром продолжим разговор. Не прошло и нескольких секунд, как Нико заснул, а Нина осталась наедине со своими тревогами. Нико ей не муж и не любовник, он ее верный друг – тот, кого встретить в нынешние времена практически невозможно. Но Нина встретила. И что же она такого сделала, чтобы заслужить проявленную им доброту? Почему ее спасают и берегут, пока других преследуют, арестовывают, бросают в тюрьмы? Ответа не было. Причина отсутствовала. Чистая случайность привела ее в Меццо-Чель, на эту ферму, к этому мужчине. По воле судьбы она была спасена, и по воле судьбы с той же легкостью может вновь оказаться в опасности. И как ей теперь заснуть, как забыться под грузом такого знания? Как научиться с этим жить? Глава 12 30 ноября 1943 года – У меня осталась гора глажки на все утро, – сказала Роза после завтрака Нине. – Пока буду этим заниматься, сходи с девочками в магазин. У нас есть две дюжины яиц, этого хватит, чтобы расплатиться за все, что нужно. – Яйцами?! – А чем же еще? Золотом, что ли? Не волнуйся, синьор Фаваро будет с тобой любезен, это уж точно, иначе ему придется иметь дело со мной. Вот список покупок. Нина еще ни разу не ходила здесь в магазин – эту обязанность брали на себя Роза или Альдо, который в таких случаях обычно не спешил возвращаться – поход за покупками давал ему возможность завернуть по пути в остерию и распить бутылочку вина с приятелями. Нина же покидала ферму только по воскресеньям, когда нужно было ходить на мессу.[25] День выдался облачный и прохладный, но девочки бодро шагали вприпрыжку, как будто погода была чудесная, и вскоре они уже ступили на пьяццу. Не в пример воскресным утрам, здесь было почти пусто – иногда кто-нибудь направлялся к торговым лавкам или выходил оттуда, а остерия и вовсе еще не открылась. Нина и девочки проходили мимо фонтана в центре пьяццы, когда их обогнал автомобиль и, сделав круг, остановился перед полицейским участком. Большая, черная, хищного вида машина лоснилась, как шкура пантеры, и тревога, вдруг охватившая Нину, лишь усилилась при виде черного флажка СС на крыле. – В чем дело? – спросила Агнеса. – Почему ты остановилась? – Я… э-э… рассматривала пьяццу. – Нам лучше поспешить. Роза будет ругаться, если мы задержимся. Вывеска Fratelli Favaro была ничем не примечательной – небольшая расписная тарелка с надписью над дверью, – но проскочить мимо универсального магазина не представлялось возможным: у входа висели гирлянды из корзин, стояли снопы из веников и швабр, громоздились горы керамических кувшинов и плошек. Внутри не видно было стен – от пола до потолка тянулись полки, плотно набитые товарами. Слева они были отведены под продукты и бакалею; рядом, за прилавком из отполированного до блеска орехового дерева, стоял сам синьор Фаваро в белом фартуке. На полках справа от него теснились хозяйственные инструменты и кухонная утварь; тканям и одежде досталось место в глубине помещения – там царствовала синьора Фаваро, а если в природе существовал второй синьор Фаваро, брат первого, как обещала вывеска, то в данный момент он, видимо, куда-то отлучился.[26] Владелец магазина одарил посетителей широчайшей улыбкой, едва они вошли: – Доброе утро, синьора Джерарди! Мои поздравления с недавней свадьбой. Чего изволите? – Доброе утро, синьор Фаваро. У меня список покупок от золовки. – Нина протянула ему бумажку и, почувствовав, что Агнеса подталкивает ее локтем, поспешно водрузила на прилавок корзинку с яйцами. – Так-так, сейчас глянем… – пробормотал синьор Фаваро, нацепив на нос очки. – «Сахара на четыре яйца, риса на шесть, стиральной соды на шесть, марли на два. Катушку черных ниток и катушку белых, если шести яиц хватит за обе; если нет – только черных». Да, все четко и ясно. – Без дальнейших комментариев он принялся собирать вышеупомянутые товары, как будто расплачиваться яйцами вместо лир здесь было в порядке вещей. Сестры тихонько стояли рядом с Ниной – их поведение было безупречным, – и они все вместе ждали, наблюдая за суетой синьора Фаваро. Было почти невозможно заставить себя не смотреть в окно на немецкую машину, но Нина изо всех сил старалась не дергаться, чем подавала отличный пример девочкам. Позади открылась и закрылась дверь, прозвучали быстрые шаги – Нина не успела обернуться и посмотреть, кто вошел, потому что посетительницы быстро скрылись за полками, но их голоса были отлично слышны, и не прислушаться к словам было бы трудно, поскольку говорили эти женщины именно о ней. – Ну, что ты о ней скажешь? О той венецианской девице, на которой взял, да и женился Никколо? – Какая-то она зашуганная. Видала, как цепляется за его руку по дороге на мессу и обратно? – Представляю, что о ней может сказать Роза. По этой городской дамочке сразу видно, что она ничегошеньки делать не умеет. – О чем он вообще думал? – Так он и не думал вовсе, по крайней мере уж точно не мозгами. Они, мужики, все такие: видят хорошенькую мордашку, и готово, вей из него веревки. – Это папина гадкая кузина и ее подружка, – шепнула Агнеса Нине. – Не слушай их. Если бы Роза здесь была, она бы им высказала. – Нет, они правы, – шепнула Нина в ответ и попыталась улыбнуться, чтобы девочки за нее не переживали. – Я действительно толком ничего не умею делать – ни убирать, ни готовить, в отличие от вас. – Ну, может, поначалу не умела, – заметила Анджела, – но ты уже многому научилась. – А венецианской девицей они тебя назвали, потому что завидуют, – подхватила Агнеса. – Ни одна из них ни разу не была в этом городе, они даже море никогда не видели. – А вы? – Пока нет, но Нико говорит, что обязательно отвезет нас на побережье после войны. На Лидо.[27] – Какая чудесная идея, Агнеса. Мы все туда поедем. Будем загорать на пляже, купаться и перепробуем все виды мороженого. – Я ни разу не ела мороженое. Это вкусно? – спросила Анджела.