15 ноября 1943 года Настал понедельник – день стирки, тот самый день, который они все ненавидели. Работа по понедельникам начиналась в восемь утра, сразу после того, как Карло убегал в школу, а в больших чайниках закипала вода. Бадья для стирки уже стояла на месте – ее водрузили на табуретку, чтобы Розе не приходилось нагибаться слишком низко, – и когда в кипящую воду налили ровно столько холодной, чтобы кожа на руках не облезла, а хозяйка добавила туда хозяйственную соду и самодельное мыло, началась стирка постельного белья и одежды для всего семейства. Роза никого не считала способным отстирать вещи так, чтобы они стали действительно чистыми, поэтому сама трудилась больше и дольше других, ее руки ни на секунду не переставали тереть и полоскать ткань. Лишь когда результат собственных стараний ее удовлетворял, она передавала выстиранный предмет одежды или полотенце Нине и девочкам. Их задачей было отжимать и складывать вещи в выстроенные рядком ивовые корзины, грузить корзины в повозку, запряженную мулом, чтобы после обеда отвезти их вверх по склону холма к ручью. Это занимало все утро, и к тому часу, когда они делали перерыв на обед – извечный вчерашний суп, поскольку времени на готовку не было, – кисти и предплечья у них были красные и распухшие от воды и едкого щелочного мыла. Мужчины по понедельникам не заходили домой до вечера. Нина только что закончила есть; ее взгляд ненароком упал на календарь, висевший на гвоздике в стене под фотографией папы римского в рамке. Ноябрь. Уже ноябрь, вдруг поняла Нина, а это значит, что она пропустила Дни трепета – Рош а-Шана был через две недели после ее приезда в Меццо-Чель, а Йом-Киппур – спустя еще десять дней, и они миновали так, что она про них и не вспомнила. Родители, должно быть, в те дни думали о ней, молились за нее, но здесь, на ферме, дни летели один за другим в трудах и хлопотах, она то работала не покладая рук, то жалела себя, и вот забыла обо всем остальном.[23] Этого оказалось достаточно, чтобы выбить ее из колеи – опять нахлынула тоска по дому, по всему, что было ей привычно и дорого, по всему, что она любила и что у нее отняли. И еще это снова напомнило Нине, что ее родители сейчас могут быть бог знает где, что, возможно, они страдают и терпят унижения, а у нее даже нет способа узнать об их судьбе. – Что-то случилось, Нина? – донесся нежный голосок Агнесы. – У тебя сейчас такое лицо было… – Нет, просто зуб вдруг разболелся. – У Розы есть гвоздичное масло, – сказала Анджела. – Она всегда его достает, когда у кого-то из нас болят зубы. Оно помогает, правда. Карло поморщился: – У меня от него язык щиплет. – Спасибо, уже все прошло, – покачала головой Нина. – Лучше помогите Розе нагрузить повозку, пока я помою посуду. Дети побежали во двор, а она взялась мыть тарелки, потом протерла пол и к тому времени, как отправилась вслед за остальными, календарь с его удручающими напоминаниями уже исчез из ее мыслей. Солнце светило вовсю на чистом, бездонной синевы небе, и казалось, пешая прогулка к ручью будет как нельзя кстати для того, чтобы окончательно развеяться. Она шла огородами и вдоль окраины полей – голых сейчас, скучающих в ожидании посева озимых, – свернула на восток, на изрезанную колеями тропу, затем опять на север по набирающему крутизну склону, и вскоре услышала журчание воды и девичьи голоса. Преодолев насыпь, Нина спустилась, слегка оскальзываясь на булыжниках, к поросшему травой берегу ручья, где Роза и девочки полоскали собранную в корзины одежду. – Я здесь, – весело оповестила Нина. – Принести еще корзину? – Давай, – отозвалась Роза. – С простынями. Нина сняла тяжелую корзину с повозки и кое-как дотащила ее до кромки воды, где на траве были выложены широкие плоские камни. Камни обеспечивали чистоту тем, кто стирает на берегу, но сидеть на них было мучительно неудобно; Нина уже знала, что колени после этого перестанут болеть только в среду-четверг, не раньше. Места здесь были красивые, но вода в ручье – ледяная, и руки у Нины окоченели, не успела она прополоскать и первую наволочку. Окунуть, поболтать, вытащить, скрутить – и еще раз скрутить, чтобы выжать, и еще, но вода продолжает течь. Нина часто останавливалась, промакивала руки о юбку, растирала их, стараясь вернуть чувствительность пальцам, но, едва они согревались, наступала очередь другой наволочки, другой рубашки, другой простыни, и вскоре уже все тело сводило холодом до костей, несмотря на сияющее солнце и синее-синее небо. Наконец все вещи опять были сложены в корзины, и повозка покатила обратно по склону холма – Красавчик, как всегда, никуда не торопился, и когда они все-таки добрались до дома, Роза сразу взялась готовить ужин, а Нина и девочки развесили все выстиранное белье на веревках, которые тянулись от дома до первых виноградных лоз, закрепили прищепками и оставили сушиться, мысленно уповая на то, чтобы жаркое солнце задержалось над горизонтом чуть подольше. Все валились с ног, и Нина тоже устала настолько, что с трудом заставила себя поужинать, но сочла своим долгом помочь снять с веревок еще не просохшее белье, которое нужно было убрать на ночь в дом и опять развесить сушиться с первыми лучами солнца. Затем Альдо включил радио, Роза принесла самодельную мазь с пчелиным воском, оливковое масло и обработала ноющие руки прачек, а после девочки весь вечер подпевали исполнителям их любимых песен. Когда настало время новостей в девять часов, Нина слушала вполуха. Она вязала носок и как раз дошла до пятки – самого сложного места, так что все ее внимание было поглощено подсчитыванием петель. Поначалу сообщение по радио даже не показалось ей чем-то важным; говорили о Веронском конгрессе – о съезде новой фашистской партии и принятии манифеста. [24] «…Далее будут изложены основные пункты, по которым на сегодняшний день достигнуто соглашение. Что касается конституционных и внутренних…» – Всё та же ерунда, что и обычно, – проворчал Альдо под монотонный бубнеж диктора, а Нина тем временем вязала петельку за петелькой, чувствуя приятную пустоту в голове. «…Пункт номер шесть. Религия республики – римско-католическая апостольская вера. Всякая другая религия, не противоречащая государственным законам, заслуживает уважения. Пункт номер семь. Представители еврейского народа приравниваются к иностранцам; в этой войне они принадлежат к враждебной национальности. Что касается внешней политики…» Иностранцы. Враждебная национальность. Нина отодвинулась от стола так, что ножки стула заскрипели на глиняной плитке. Она встала, не обратив внимания, что вязание упало на пол и несколько петелек распустились. – Прошу прощения. Я не… Я очень устала. Спокойной ночи всем. – Опять зуб разболелся? – забеспокоилась Агнеса. – Это она, наверно, по Нико скучает, – хихикнул Карло. Нико ей действительно не хватало, особенно сейчас, ведь он умел ее успокоить. Нико лучше, чем кто-либо, знал, как развеять ее страхи. Но сказать об этом детям Нина не могла. – Нет, друзья, я и правда устала. Вот и всё. Она торопливо поднялась в спальню – ей необходимо было поскорее оказаться в надежном укрытии, под одеялом, в блаженной безвестности, которую обеспечат тишина и одиночество. Никак не удавалось унять охватившую тело дрожь. Она так скучала по Нико… Он вернется через… Нина забыла, сколько прошло дней. Когда это было – пять дней назад? Шесть? Нико предупредил ее, что ему придется уехать, предупредил, как и в прошлый раз, и сказал, что будет отсутствовать дней десять, по меньшей мере. Значит, ждать еще пять дней, больше ей ничего не остается. Нико скоро вернется, и у него будут ответы на все ее вопросы. Всего-то через пять дней. Это совсем не долго… * * * Ее тряхнули за плечо, вырвав из сладкой дремы. – Нина! Нужна твоя помощь. – Папа? В последней раз отец поднимал ее среди ночи очень давно… – Нет, милая. Это Нико. Прости, что разбудил, но мне правда нужна твоя помощь. – Что случилось? Что-то с детьми? – Нет-нет, с ними все в порядке. Я привел кое-кого с собой. Этим людям нужна еда, безопасное место для ночлега и… – Я сейчас оденусь. – Спасибо. Я оставлю тебе лампу. Нина быстро оделась, впопыхах натянув пару носков Нико вместо своих чулок, и сбежала по лестнице вниз. Возле кухонного стола сбилась в кучку незнакомая семья – целая семья, – изнуренные, перепуганные люди, и судя по витающему в кухне аромату, Роза уже разогревала суп. Двое детей – дошколята – цеплялись за юбку матери, а молодой отец держал на руках, прижимая к груди, младенца. Нина старалась не топать, но незнакомцы все равно вздрогнули, и глаза их расширились от страха, когда она переступила порог. – Все хорошо, – сказал Нико тихим, успокаивающим голосом. – Это моя жена. Она поможет. – И обратился к ней: – Вот этот малыш, похоже, подвернул ногу – обо что-то споткнулся в темноте. И у всех остальных ссадины и царапины. – Мне осмотреть их прямо сейчас? – Нет, сначала пусть поедят. – Где мы их спрячем? – Я покажу. Она последовала за Нико наверх, обратно в их спальню. – Может, положить для детей на пол соломенные тюфяки? Не думаю, что они все уместятся на кровати… – Девушка осеклась, глядя, как Нико берет стоявший у окна стул и несет его в дальний угол комнаты. Там, в углу, встав на стул и чуть не уперевшись головой в балки, он поднял руки и нажал на потолок. Что-то со скрипом подалось – оказалось, это люк. Одним ловким плавным движением Нико подтянулся и исчез в открывшемся черном проеме. Нина подошла ближе и привстала на цыпочки, но не смогла ничего разглядеть в темноте наверху. – Нико! Из проема опустилась тонкая деревянная лестница, следом показалось его худое лицо, неузнаваемое в игре теней. – Помоги поставить лестницу на пол. Да. Вот так. И подай лампу, пожалуйста, – надо проверить, нет ли здесь мышей. Нина услышала его шаги наверху, раздался знакомый шорох кукурузной шелухи – похоже, Нико взбивал тюфяки, – и снова зазвучали шаги. Он протянул ей обратно лампу и спустился по лестнице. – Я была в амбаре, – сказала Нина. – Там нет и намека на… – Перегородка отделяет это помещение. – Ты раньше не говорил мне… – Собирался сказать именно сейчас. Пригодится на случай, если тебе самой понадобится спрятаться. – Немцы придут искать этих людей? – Не думаю. По крайней мере, не сегодня ночью. Но могут прийти, поэтому я постарался принять все меры предосторожности. На кухне Роза уже достала аптечку, приготовила большую миску с теплой водой и чистые тряпки. Перевязав мальчику лодыжку, Нина промыла с мылом и обработала йодом ссадины остальным, затем проводила всех наверх и стояла в сторонке, глядя, как Нико и отец семейства помогают всем подняться в укрытие.