Михо чувствовал, что без настоящей войны с чеченцами не обойтись. Но разве может победить армия, во главе которой стоит слепой полководец? Кутузов имел один глаз, но здоровый, зоркий. Михо мог ослепнуть на оба глаза. О том, что он летит в Москву, не знал никто, кроме Вики, двух верных телохранителей и знаменитого офтальмолога. В клинику Михо ложился под чужим именем. Для него была приготовлена отдельная спецпалата с решетками на окнах и пуленепробиваемыми стеклами. – Лечение будет долгим, поэтапным, – предупредили его в клинике. Он занервничал. Он рассчитывал, что все сделают быстро. – Ты хочешь видеть? – спросил профессор. – Я «смотрящий»– усмехнулся он в ответ. – Тогда не возражай. Ты должен думать сейчас только об одном – о своем зрении. Расслабься, иначе ничего не выйдет. Легко сказать «расслабься ». Там, в Приморье, горит под ногами земля, никому нельзя верить. Здесь, в Москве, все чужое, и тем более никому нельзя верить. – Ты знаешь, меня, кажется, ведут, – сказала Вика, когда приехала к нему в клинику. – Менты? – спросил он с надеждой. – Если бы, – она грустно усмехнулась, – боюсь, это чеченцы. То есть я их совершенно не боюсь. На фиг я им нужна? Им нужен ты. Они уже знают, что ты здесь и убрать тебя в Москве им удобней, чем во Владике. Так что сиди, не рыпайся. Здесь хорошая охрана. Он вызвал из Владика еще двух своих телохранителей, самых верных, и приставил их к Вике. Но все равно не желал признать, что она была права, когда говорила про Канаду. *** Москва, 1998 В Москве Артурчик снял уютную двухкомнатную квартиру в Сокольниках, в новом доме. Выросший в грязи, в нищете, он с возрастом становился все более брезгливым и требовательным к бытовым мелочам. В гостиницах он жить не любил, даже в самых лучших. Его тошнило, когда он замечал в раковине чужой волосок. Ему не давали уснуть шаги и голоса в коридоре. Ему казалось, что горничные роются в вещах, а если и не роются, то трогают своими руками, пахнущими хлоркой. Квартиру он подбирал очень тщательно. Разумеется, дверь должна быть железной, замок нужен специальный, неподвластный отмычке. И, конечно, стерильная чистота. Если он замечал отколотый уголок плитки в ванной, пятна на обоях, дырки в стенах от выдернутых гвоздей, если подтекали краны и скрипели половицы, он раздражался и не мог по-настоящему отдыхать. А при его напряженной нервной работе необходим здоровый, полноценный отдых. Квартира в Сокольниках была в этом смысле идеальным местом. Там только что закончили ремонт, еще пахло свежей краской, мебель была новой, все сверкало чистотой. Вечером, лежа на тахте перед телевизором, потягивая темное пиво и похрустывая картофельными чипсами с укропом, он перебирал в голове все свои московские связи и пытался сообразить, с чего начать. Он знал, что Михо уже в Москве, в клинике. Но это была вся его информация. Он нанял двух молодых бездельников следить за женой Михо. Ему необходимо было выяснить, сколько времени «смотрящий » проведет в столице, три дня, неделю, месяц, собирается ли он лечиться стационарно или будет ездить в клинику на процедуры. Можно было выйти на профессионала, на киллера из бывших спецназовцев, с высшим образованием и разрядом по стрельбе, который взял бы на себя сразу все. Сам выяснил бы сроки пребывания клиента в Москве, узнал, где, когда, с кем Михо бывает, подобрал бы наиболее удобное место и время для ликвидации. Настоящему профессионалу достаточно иметь фотографию и знать имя клиента. Но все каналы, по которым можно было связаться с профессионалом, казались Артуру ненадежными. Московские связи шли через Приморье. Люди, к которым он мог бы обратиться здесь, являлись людьми Коваля и после его гибели автоматически стали людьми Михо. Артуру нужен был стрелок-одиночка, не отягощенный никакими связями, совершенно автономный киллер, но при этом специалист высокого класса. Однако найти профессионального убийцу, не имеющего связей в криминальном мире, не задействованного ни в каких группировках и структурах, практически невозможно. Человек, способный грамотно убивать, вряд ли останется без работы в наше время. Если хорошего стрелка никто не знает, значит, он просто никому не интересен. Он бросовый товар. Такой Артуру, разумеется, был даром не нужен. По НТВ шел эротический триллер. Артур не следил за действием фильма. Вопли ужаса, перемежавшиеся со сладострастными стонами, не мешали ему думать. Его постоянно мучила одна каверзная мыслишка. Он пытался прогнать ее прочь, но не получалось. По договору он должен был отдать исполнителю пятьдесят тысяч долларов. Это много. Средняя цена ликвидации такого рода – тридцать. И он считал, что будет справедливо к своим посредническим десяти добавить хотя бы еще десяточку. В самом деле, глупо упускать такую возможность. Белокурая красавица в телевизоре вопила как резаная. Ее действительно собирались резать. Кровавый маньяк с выпученными глазами шел на нее, поигрывая гигантским, как буденновская сабля, кухонным ножом. Телевизор был включен на всю громкость. Деликатное ремесло Шпона приучило его разговаривать под гремящий звуковой фон. Он всегда опасался «жучка» или посторонних ушей. Постепенно он привык даже думать под грохот телевизора или магнитофона, ему так было спокойней. Техника ушла далеко, мало ли, вдруг уже успели изобрести «жучок», который фиксирует не только слова, но и мысли? К воплям красотки прибавилась жуткая, подвывающая музыка. Шпон не услышал тихого скрипа в замочной скважине. Через минуту надежная стальная дверь бесшумно распахнулась. – Как у тебя дела? – спросил лощеный усатый чеченец, присаживаясь на тахту рядом с Артуром. Еще ни разу в жизни заказчики не приходили к нему с предварительной проверкой. Это было так дико и странно, что Шпон не успел даже испугаться. И хорошо, потому что гости могли истолковать его испуг превратно. – Все нормально, – ответил он, удивленно хлопая глазами, и добавил с любезной улыбкой: – Кофе хотите? Они не отказались. Прошли на кухню. Их было всего двое. Одного, маленького, круглого, с глянцевой лысиной и масляными заплывшими глазками, Артур знал. Второго, усатого стройного красавца, видел впервые. – Где он? – спросил усатый, закуривая. – В Москве, – пожал плечами Артур, – лечится. – Он уже во Владике, – оскалился толстяк, – живой и здоровый. – Это нехорошо, Шпон, – вздохнул красавец, даже с некоторым сочувствием. Артур почувствовал, как бледнеет. Он был уверен, что Михо еще здесь, в Москве. Ладони стали мокрыми, между лопаток, под теплой ковбойкой, пробежала ледяная струйка пота. Что это? Блеф? Проверка? Или Артура подвели его информаторы? Нет, не мог Михо улететь таким образом, чтобы Шпон не узнал об этом. Если бы он появился во Владике, Шпону бы тут же сообщили. Были у него свои надежные люди в аэропорту. Значит, это все-таки блеф. Чеченцы торопят Шпона, пугают, хотят показать, какие они крутые. Хорошо, что гости не видели лица Артура. Он стоял к ним спиной и помешивал кофе на плите. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя. – Клиент в Москве, – произнес он, развернувшись к ним со спокойной улыбкой, – лечение только началось. Даже если он слетает во Владик на пару дней, все равно вернется. Никуда не денется. Спешить не стоит. Я свое дело знаю. Гости не сочли нужным возражать. Не стали задавать вопросов. Они поверили, но не столько словам, сколько интонации, твердому прямому взгляду. Люди агрессивные, амбициозные, они легко поддавались внушению. Для такого тонкого психолога, как Артур, это было очевидно. Ну и, кроме того, они знали, что обмануть их, вольно или невольно, мог лишь самоубийца. Шпон не был похож на самоубийцу. *** Москва, 1998 Наверное, если бы Кирилл не так сильно волновался и рассмотрел ее лицо внимательней, то заметил бы, что она все-таки изменилась. Не могла не измениться. Столько лет прошло. Но у него перед глазами была все та же рождественская девочка. Они столкнулись во дворе. Вика шла от подъезда к своей машине, опустив голову, глядя под ноги. Шла одна, без охраны. В последнее время ее постоянно сопровождали два мрачных мордоворота. «Скотина, – думал Кирилл о ее муже Михо, – ты ведь ее подставляешь, сволочь. Ты понимаешь, что делаешь? Как только возле человека появляются такие вот тупые качки-телохранители, он становится страшно уязвимым. Это как желтый сигнал светофора. Это даже не первый, а второй звонок. Нет, я тебя точно убью, гад, бандюга безмозглая!» Кирилл не знал, что утром Вика отправила двух качков к мужу в больницу, заверив их и его, что выходить из дома сегодня не собирается. А ему, Михо, дополнительная охрана не помешает. Пусть двое постоянно дежурят в палате, и еще двое у дверей клиники. В конце концов, ее никто пока убивать не собирается, а его могут, в любой момент. Было скользко, грязно, как бывает в Москве зимой, когда сначала метель, потом оттепель, а за ней мороз, и дворники не успевают разгрести ледяные комья. Она ступала очень осторожно в своих белых сапогах на тонких шпильках, и все-таки поскользнулась. Кирилл едва успел подхватить ее. Секунду они смотрели друг на друга. Глаза ее потеплели, ему показалась, она узнала его и даже обрадовалась. Или просто была благодарна случайному незнакомому человеку за то, что поддержал, не дал свалиться в ледяную грязь? – Спасибо, – произнесла она, мягко освобождая локоть. – На здоровье, Вика, давайте я провожу вас до машины. – Откуда вы знаете, как меня зовут? – она удивленно улыбнулась. – Я живу здесь, в этом подъезде. У вас когда-то была собака, белая салюки. – Грета. Она давно умерла. А у вас… погодите, дайте вспомнить… овчар, здоровенный такой, но очень добрый. Дик, кажется. Женщина, которая с ним гуляла, ваша мама? – Бабушка. Дик тоже умер, еще раньше вашей Греты. Кстати, меня зовут Кирилл. – Очень приятно. Простите, Кирилл, мне пора. Они уже дошли до ее машины, белой «Тойоты». Она достала ключи из сумочки, отключила сигнализацию. – Еще раз спасибо. Всего доброго, – она опять улыбнулась, села в машину, захлопнула дверцу. «Только бы у нее не завелся мотор, – подумал он с детским отчаянием, – только бы она не смогла сразу уехать!» Но мотор завелся. Машина у жены воровского авторитета Михо была отличная. Выезжая в переулок, она оглянулась и помахала ему рукой в белой перчатке. Кирилл не сразу вспомнил, зачем вышел из дома, а, вспомнив, побежал, тяжело топая по ледяной грязи. Ему срочно надо было в аптеку. В кармане его куртки лежал длинный список лекарств. Бабушка болела. Наверное, она умирала, но он не хотел себе в этом признаться. Он не отдавал ее в больницу, ухаживал сам, иногда его сменяли тетки, двоюродная Зоя и троюродная Вера. Но они были уже старые, быстро уставали. А никого чужого бабушка к себе не подпускала. Кирилл несколько месяцев назад вернулся из Чечни. Эта война сожрала пять лет его жизни и закусила остатками юношеских иллюзий. Он знал, что разобраться с чеченской проблемой можно было в три дня. Имелось достаточно сил, чтобы погасить конфликт раз и навсегда. Однако долгая война была источником огромных доходов. Кровь восемнадцатилетних русских мальчиков из Тулы, Орла, Саратова становилась пачками долларов, чистым золотом в чьих-то банковских сейфах. Политические лозунги, борьба свободолюбивого народа Ичкерии за независимость, права русскоязычного населения, безопасность границ – все было блефом. На самом деле, происходила зверская криминальная разборка на государственном уровне. Дело было не в демократии и диктатуре, не в религиозных противоречиях, а в рынке наркотиков и оружия, в дележе сфер влияния, в банальном бандитском беспределе, за который почему-то проливалась кровь. Кирилл отправился в Чечню уже без всяких иллюзий по поводу своей профессии. Просто другой профессии у него не было. Он умел только воевать. В Чечню отправляли тысячи новобранцев, обреченных стать пушечным мясом. Он учил воевать их. А точнее, он учил их выживать на войне. Его величество Государство может быть окрашено любой краской – красной, белой, коричневой. Не столь важно, какого цвета флаг развивается над твоей головой, под музыку какого гимна положено стоять, вытянувшись в струнку. Для Кирилла с детства существовала одна простая формула: государство – залог стабильности. Это не обсуждалось даже с самим собой. Человек, приученный с семилетнего возраста подчиняться приказу, должен верить во что-то. Пусть эта вера слепа и глуха, но без нее жить невозможно. После Таджикистана вера в государство дала глубокую трещину. Потом была Москва, октябрь 1993-го. Капитан Петров служил в спецназе «Омега».