Пока восстанавливал равновесие, последовала новая атака, ее удалось погасить вовремя подставленным палашом, клинки сцепились, левая ладонь нашарила рукоять кинжала, но вытянуть его из ножен не успел. Позади нападавших возник гвардеец с мушкетом, он пальнул в моего противника и сразу ткнул штыком под лопатку второго из рубак. Последнего достал уже я; зашел сбоку и приложил палашом по голове, развалив ее надвое. Успел заметить искаженное злым оскалом лицо Ганса, но удар не сдерживал. Прости, старина, не видать тебе домика у моря… Шум схватки начал стихать, остатки бунтовщиков прижали к дальнему фургону и добивали без всякой жалости, но из всей нашей процессии уцелело, как мне показалось, не больше двух-трех дюжин человек. — Идут! — крикнул вдруг кто-то. Полог фургона откинулся, и к нам выглянул вестовой капитана Колингерта. — Идут! Я подбежал к проходу между повозками и увидел, что к площади неторопливой трусцой продвигается строй вооруженных мушкетами мятежников — тех, что перебили наблюдателей Кабинета бдительности и отрезали колонне дорогу к цитадели Ангела. — Сеньор капитан! В фургонах — заряженные мушкеты! — доложил Густав, перевалив через борт заколотого в рукопашной схватке стрелка. — Много! Рихард Колингерт завертел головой по сторонам и выругался, потом махнул рукой. — Разбирайте оружие! — приказал он. — Без команды огонь не открывать! Все засуетились; главенство капитана лиловых жандармов приняли даже уцелевшие в бойне гвардейцы. Да ничего иного им попросту и не оставалось — их собственные командиры полегли все до единого. Равно как и архиепископ, император и кронпринц — перевернутые кареты были измочалены картечью и осколками ручных бомб, кругом валялись разорванные на куски тела людей и лошадей, по дождевым стокам струились ручьи крови. Разве что рослый гвардеец в порубленной кирасе и со слипшимися от пота волосами подступил к Колингерту и сказал: — Капитан! Мы должны вынести тело светлейшего государя! — Мы никуда не уходим! — отрезал Рихард. — Занимаем оборону и ждем подкрепления! Его уверенность подействовала наилучшим образом на подчиненных, но только не на меня. Сразу с нескольких направлений доносились звуки стрельбы, кое-где над крышами домов поднимались клубы густого черного дыма, и по всему выходило, что одним убийством императора планы мятежников отнюдь не ограничивались. Подкрепления придется ждать долго. В этот момент мушкетеры с белыми повязками подошли на сотню шагов и начали постреливать вразнобой. Несколько пуль прошили тенты, шальной свинцовый шарик отскочил от орудийного ствола и угодил в руку жандарму; тот охнул и осел на брусчатку, зажимая ладонью рану. Я опомнился, схватил жердь и сунул ее в колесо орудийного лафета. Один из бойцов Колингерта пристроился с другой стороны; мы слаженно навалились и нацелили ствол ровно в центр шеренги мушкетеров. Стрельба пошла гуще, и я поднял с брусчатки еле чадивший запальник, встал рядом с орудием, на стволе которого не серебрилось ни единого завитка магических формул. Мушкеты мятежников также не имели защитных гравировок, именно поэтому поисковые заклинания магов лейб-гвардии и не уловили присутствия огнестрельного оружия. Любой мало-мальски образованный колдун мог подорвать их буквально щелчком пальца, но только не сейчас. Эфир быстро стекался на площадь со всех сторон, и незримую стихию рвал столь жесточайший шторм, что о сотворении чар нечего было и думать. — Вон Черен! — подал голос капитан Колингерт, когда шеренга стрелков дошла до первых тел. Дистанция и в самом деле была близка к идеальной, так что я медлить не стал, сам себе подал команду: — Пли! — и поднес огонек к запальному отверстию. То пыхнуло искрами и дымом, а потом пушка рявкнула и отправила в нападавших заряд картечи. Заложило уши, и сразу гулко громыхнуло соседнее орудие. Прицел его расчет взял не лучшим образом, и даже так в шеренге атакующих оказались выбиты две немалых размеров бреши. Мятежники попытались перейти на бег, но стоило дать залп засевшим в фургонах жандармам, вмиг растеряли решимость и залегли, начали укрываться за телами людей и лошадей, прятаться за каменными колоннами галерей. При этом обстреливать нас не прекратили; тут и там ударились о брусчатку, заседали в бортах и дырявили тент, посвистывали над головами тяжелые свинцовые пули. Я вытянул банник из рук убитого гандлангера и кинул его помогавшему мне бойцу: — Прочисть ствол! Сам завертел головой, высматривая зарядный ящик, и обнаружил, что его заменяет простой деревянный сундук. Как и орудие, тот был лишен всякой магической защиты, не имели таковой и картузы с порохом. Я ухватил один из них и поспешил к пушке, засунул в ствол, и жандарм навалился на банник, проталкивая заряд к запальному отверстию. — Сеньор капитан! — позвал вестовой, перекрикивая грохот пальбы. — Смотрите! Колингерт выругался, и было отчего: из монастыря начали выезжать на Староимперский тракт и строиться в шеренги кирасиры; порыв ветра расправил их знамя, то мелькнуло белым и золотым, цветами герцога Лоранийского. И такие же бело-желтые повязки были на рукавах каждого из верховых. Ну и где же отряд, которому полагалось контролировать монастырские ворота? Перебит? Святые небеса! Я опрометью бросился к зарядному ящику и достал из него бомбу. Дотащил до орудия, поместил в ствол зарядной трубкой, и жандарм без подсказки протолкнул ее дальше. — Навались! — распорядился я, и с помощью просунутых в колеса лафета жердей мы перенацелили пушку на отряд кирасир. А только вбитым клинышком я отрегулировал положение ствола по вертикали, прибежал боец от соседнего орудия: — Капитан просит… Договорить жандарм не успел, случайная пуля ударила его в шею и уложила наповал. Меня забрызгало кровью; я отшатнулся в сторону, но сразу опомнился и присел за орудием, вытянул из-за голенища сапога стилет, прочистил запальное отверстие, заодно проткнул картуз. После зачерпнул из валявшегося под ногами мешочка пригоршню пороха, всыпал его в закопченную дырку и спешно приложил запальник. Хлопнуло! Бомба унеслась навстречу набиравшему скорость отряду кирасир и взорвалась в их рядах, заставив сломать строй. А я побежал к соседнему орудию, которое уже перенацелили на новую угрозу и снарядили порохом, но и только. Что делать дальше, крутившийся вокруг него жандарм попросту не знал. Несмотря на удачное попадание, всадники стремительно сокращали дистанцию, поэтому я схватил картуз с картечью, сунул бойцу и приказал: — Забей! Сам занялся прочисткой запального отверстия, а над головой вразнобой все хлопали и хлопали мушкеты засевших в фургонах стрелков. Время на перезарядку они не тратили и вели беглый огонь, хватая новое оружие из заготовленного мятежниками арсенала. Кирасиры вновь понесли потери: начали падать раненые лошади, вылетать из седел убитые всадники. Да еще скакать мятежным кавалеристам приходилось в горку, и это обстоятельство тоже не добавило прыти их скакунам. Я успел. Сыпанул в отверстие пригоршню пороха и сразу поднес к закопченной дырке запальник. Орудие стегануло по всадникам картечью, но это уже не сбило атакующий порыв; кирасиры продолжили стремительно сокращать дистанцию и, подобно рейтарам, на полном скаку открыли ответный огонь. И сразу начали продвигаться к площади по соседней улице мушкетеры. Мы оказались зажаты с двух сторон, единственным преимуществом остались составленные кольцом фургоны. Вот только капитану Колингерту недоставало бойцов, чтобы помешать мятежникам ворваться в круг и смять нас числом. И куда — святые небеса! — запропастился он сам?! Почему не командует бойцами? Самый лихой кавалерист направил скакуна в проход, заставив того перескочить через завал из мертвых тел, и с ходу рубанул палашом жандарма. Шлем смягчил удар, но соскользнувший с него тяжелый клинок пробил кирасу и сломал ключицу. Я без всякой жалости подсек лошади ноги, и та покатилась кубарем, сминая седока. Подбежав к пытавшемуся высвободиться кирасиру, я без затей ударил его палашом по шее и вытянул из седельной кобуры длинный кавалерийский пистоль. Тут же в проход между фургонами ворвались сразу три мятежника, сумевшие оттеснить от орудия державших там оборону жандармов. Прилетевшая невесть откуда пуля сбила с ног одного из них, но из-под ближайшей повозки уже полезли новые головорезы с белыми повязками на рукавах. Через прорехи в тенте по бунтовщикам ударили из мушкетов, и все окончательно заволокло сизым дымом, выстрелы смолкли, и разгорелась рукопашная схватка. Прежде чем меня заметили, я пригнулся и метнулся к ближайшему шатру. Только укрылся в нем, и в круг фургонов ворвался второй кирасир; стоптал кого-то и сам свалился на землю с вогнанным под мышку штыком. Следом через баррикаду из тел перескочили еще двое верховых, и послышалась частая стрельба с противоположного края цирка, так что я не стал ввязываться в безнадежное противостояние, перебежал на другую сторону шатра, распорол его боковину и столь же незатейливым образом забрался в соседний. А там горело солнце. Пусть много меньше и не столь яркое, как наше небесное светило, но в остальном ничем не уступавшее настоящему. Живое… ГЛАВА 10 Солнце! Солнце заливало все кругом мягким теплым свечением небесного эфира, рвавший незримую стихию шторм остался за пределами шатра, внутри царило благостное умиротворение. Ангелы небесные, до чего же хорошо! Сгинула головная боль, перестали крутить левую руку приступы острой ломоты, стихло жжение ангельской печати на спине. Я просто стоял и наслаждался согревавшим душу теплом, да еще щурился и разглядывал зависший под куполом кусок янтаря с кулак величиной, который испускал золотистое сияние и плавился от переполнявшей его мощи, беспрестанно менял форму и кипел, но не сгорал. Небесный эфир принял материальное воплощение, соединившись в единое целое с окаменевшей смолой, и этот удивительный союз ломал разум невозможностью и немыслимостью своего существования. Но мне было хорошо. Янтарь плавился и сиял, не в силах удержать влитую в него силу, и та постепенно выплескивалась в пространство, чудесным образом наполняла мое тело бодростью, а сознание — эйфорией. Я бы и вовсе отрешился от неприглядной действительности, зажмурился и позабыл обо всем на свете, но мешала болезненная пульсация, вбивавшая, вбивавшая и вбивавшая незримые гвозди в левое запястье, — это в такт биению сердца пульсировали четки святого Мартина. Я опустил взгляд, впервые оторвав его от рукотворного светила, и только тогда осознал, что вся немалых размеров арена исчерчена сложной вязью магических формул. Символы, письмена и фигуры сплетались друг с другом воедино так, что невозможно было с ходу разобрать, где заканчивается один элемент схемы и начинается другой. А в центре… В центре под солнечным камнем, испускавшим такое ласковое и теплое сияние, изломанными лучами свастики замерли восемь детских тел. Всем — от двух до трех лет, у всех кожа покрыта глубокими старческими морщинами, словно нечто не просто выпило их жизни, но пожрало само отмеренное небесами время. Мне многое довелось повидать и в Лаваре, и на службе во Вселенской комиссии, но тут к горлу подкатил комок тошноты. Я согнулся в приступе рвоты, а выпрямился уже собранным и отрешенным, с жгучим желанием сжечь на медленном огне устроившего эдакую пакость выродка. Сияние сотворенного в ходе ритуала философского камня больше не вызывало противоестественной эйфории, а его лучи скорее опаляли кожу, нежели согревали. Не знаю, сумела бы эта чудовищная волшба заточить в куске янтаря всю святость Сияющих Чертогов, но ей без труда удалось собрать небесный эфир со всех окрестных кварталов и лишить сил колдунов из свиты императора. Профессор Граб — наивный глупец! Официал ордена Герхарда-чудотворца не собирался посягать на оплот истинной веры, он лишь обрел оружие, способное взломать любую магическую защиту. Ангелы небесные! Я ведь подозревал подвох! Подозревал! Я окинул внимательным взглядом схему, затем разбил заполненный магическими формулами круг на несколько секторов и попытался запомнить каждый элемент. Едва ли справился с этим должным образом, понял лишь, что ритуал не довели до конца. Но спугнула заклинателя наша контратака или так и задумывалось изначально — это уже не имело никакого значения. Затянутые на запястье четки пульсировали все сильнее, да и долетавший с улицы шум схватки начал понемногу стихать, и я сорвался с места, пробежал напрямик через арену, вспорол боковину шатра и осмотрелся. С этой стороны — никого. Но куда бежать? Я крутанул четки, стиснул их в кулаке и уловил, как пульсацию собственного сердца перекрывает дрожание чужой ауры. Капитан Колингерт был где-то неподалеку, но вовсе не там, где отбивались от мятежников остатки гвардейцев и лиловых жандармов. Выскочив из шатра, я сразу поднырнул под фургон и выбрался за кольцо цирковых повозок к паперти церкви Святого Марка. Проще всего было обежать ее и нырнуть в переулок, да только Рихард невесть с чего решил искать убежища в храме, и я метнулся по его следам, ориентируясь на дрожание четок. Только взбежал по каменным ступеням, и на площадь из приглянувшегося мне прохода между домами вылетели два кирасира. Грохнули пистоли, но на полном скаку взять точный прицел мятежникам не удалось; одна пуля вышибла искры из лестницы, вторая угодила в приоткрытую дверь церкви. Я тотчас нырнул за нее, сомкнул створки и задвинул засов. Капитан! Куда он подевался?! Биение четок повело к алтарю, а там на глаза попался спуск в подвал. Я скатился по стертым ступеням, наступил на что-то мягкое и едва не упал, лишь в последний момент сумел опереться о стену. Под ногами обнаружилось тело с белой повязкой на руке, я отступил от него и рванул по темному коридору, в изнеможении хватая воздух распахнутым ртом. Ангелы небесные! Избавиться бы от кирасы, но нет времени. Бежать! Бежать! Бежать! Под церковью оказался разветвленный лабиринт ходов с казематами, кельями и залами с саркофагами, стены которых были выложены человеческими костями и черепами. Находить там дорогу было непросто, даже несмотря на помощь четок, и я начал подумывать, не укрыться ли в темном углу, но все же продолжил двигаться вслед за Колингертом и несколько минут спустя вывернул к длинному коридору, терявшемуся в непроглядной тьме. Побежал по нему, заметил впереди блеклый отсвет и заставил себя ускориться, несмотря на горевшие огнем легкие и катившийся по лицу пот. В судорожном рывке я взлетел по лестнице и буквально вывалился в распахнутую настежь дверь, за которой тянулся глухой проход между домами. Тот вывел в узенький переулок с натянутыми меж окнами веревками с бельем, но куда именно меня занесло, оставалось только гадать. Подозреваю, на другую сторону Староимперского тракта. В любом случае район был незнаком, а местные обитатели попрятались, напуганные стрельбой, поэтому я припустил вдогонку за капитаном лиловых жандармов.