Я внимательно изучил предписание, ухмыльнулся и отправился в канцелярию. Нужно было прояснить один немаловажный момент… Мои изыскания затянулись надолго, но Микаэль не скучал; когда я заглянул в кордегардию, он увлеченно резался с дежурной сменой в кости и даже особо не горел желанием никуда уходить. Совсем уж полного доверия обещанию Гепарда прекратить охоту у меня не было, поэтому, покинув здание Вселенской комиссии, мы какое-то время крутились по окрестным улочкам, а под конец нырнули в открытую арку и пробежали тесный сырой дворик насквозь, дабы уж точно сбросить с хвоста возможных соглядатаев. Дальше мы завалились в одну из харчевен поприличней и плотно отобедали фаршированным чечевицей поросенком, томленным на медленном огне. Не обошлось и без вина, и это обстоятельство привело Микаэля в столь благостное расположение духа, что он даже не попенял мне за неосмотрительно данное Молоту обещание встретиться с ним вечером. Лишь спросил: — Как думаешь, чего он попросит? — Да уж точно не положить в ноги грелку, подоткнуть одеяльце и прочитать сказку на сон грядущий! — съязвил я. Маэстро Салазар скривился, словно представил себе эту картину воочию, и повторил свой вопрос: — Тогда что? — А какие могут быть варианты? Сто к одному, что придется кого-нибудь убить. — Другое дело, — усмехнулся бретер и потянулся потереть расчертивший лоб шрам, но сразу опустил руку, поскольку этой своей новой привычки не одобрял и по мере возможности с ней боролся. — Ты согласишься? Я предпочел не ссылаться на отсутствие выбора — выбор, хвала небесам, есть всегда! — просто сказал: — Вице-канцлер считает именно так, иначе не стал бы даже затевать разговор, а люди, подобные ему, обычно не ошибаются при выборе исполнителей. Понятия не имею, что именно он задумал, но это определенно не сведение личных счетов. Для таких дел есть ближнее окружение и наемники. — О да! — приободрил меня Микаэль. — Людей со стороны, готовых работать не за страх, а за совесть, обычно подряжают на самые грязные дела! — Совесть — это не про нас. Маэстро Салазар хмыкнул и спросил: — Куда сейчас? — Пройдемся по университетской округе, поговорим с людьми, — ответил я, встал из-за стола и крутанул левым запястьем, привычно наматывая на него четки святого Мартина. Хорошие отношения с кардиналом Роганом еще могли пригодиться, совсем уж откровенно игнорировать его просьбу не стоило. И раз у нас выдалось несколько часов свободного времени, почему бы и не потратить его с пользой? Маэстро Салазар поднялся вслед за мной, но без всякого энтузиазма. — Филипп! — вздохнул он. — Почему не зайти с другой стороны? Разве не проще выяснить, с кем из твоих коллег общался тот бдительный педель, прежде чем его отправили на небеса? — Уж поверь на слово — не проще, — усмехнулся я. Микаэль вопросительно изогнул бровь, и я развел руками: — В журналах регистрации за прошлое воссияние визит некоего мастера Юберта не отражен. — Хочешь сказать, уже проверил этот след? Я кивнул. Рядовому магистру потребовалось бы как минимум половину дня обивать пороги высокого руководства, дабы получить санкцию на ознакомление со списком визитеров за определенный день или тем более — с реестром зарегистрированных осведомителей, а вот подчиненные Молота ни в каких дополнительных разрешениях для этого не нуждались, и я без зазрения совести воспользовался полученным от секретаря вице-канцлера предписанием. Мой статус в бумагах упомянут не был, поэтому дежурному клерку даже в голову не пришло усомниться в праве магистра вон Черена просмотреть журнал регистрации посетителей. Маэстро Салазар пожевал губами и предположил: — Он мог представиться другим именем. — В прошлое воссияние последний посетитель был зарегистрирован в четыре часа пополудни, — разочаровал я подручного. — Думаешь, журнал подделали? — Не думаю, — покачал я головой и двинулся к выходу. — Большинство осведомителей работает с магистрами-надзирающими напрямую. Погибший едва ли мог рассчитывать застать своего куратора на службе, скорее он заглянул к нему домой. — А магистры имеют обыкновение снимать квартиры вблизи отделения, — сообразил Микаэль, немного помолчал и спросил: — Разве не ведется общий реестр осведомителей? — Мастер Юберт в нем не значится, — сказал я, поскольку не менее часа выискивал в картотеке любое упоминание убитого педеля, но безрезультатно. — Обычное дело, Микаэль, доложу тебе. Зачастую мои коллеги не раскрывают личности своих осведомителей вовсе и уж точно не трудятся официально оформлять тех, от кого получают информацию только от случая к случаю. — Но должны же они как-то отчитываться за потраченные средства! — фыркнул бретер. — Деньги всегда оставляют следы, Филипп! Всегда! С этим утверждением я спорить не стал, только махнул рукой: — Увы, Микаэль, понадобится целая армия клерков, дабы проверить все отчеты и квитанции и отыскать в них нужное имя. И это если оно там есть, если наш недель не фигурирует под псевдонимом, что тоже не редкость! Мы вышли на небольшую площадь, маэстро Салазар внимательно ее оглядел и раздраженно подергал себя за ус. — Сколько магистров-надзирающих отвечают за медицинский факультет? — зашел он с другого бока, как видно, в силу врожденного упрямства. — Не меньше полудюжины, — ответил я. — Только не обязательно мастер Юберт работал с кем-то из них. Люди переходят с места на место, но передают своих осведомителей другим обычно лишь в случае отставки или переезда в другой город. — Дохлого осла уши! — в голос выругался Микаэль, сверх всякой меры раздраженный обрисованной мной ситуацией. — Уши, хвост и зад! За разговорами мы дошли до площади у главного здания университета, там оказалось немноголюдно, что было куда характерней для времени летних вакаций, нежели царивший тут ажиотаж перед игрой в мяч. — Согласно показаниям педеля неизвестные шли с этой стороны, — сказал я и указал на один из выходов с площади. — Нам туда! Мы прошли меж расступившихся фасадов трехэтажных домов и двинулись по узенькой улочке, внимательно посматривая по сторонам, а я так еще и считал про себя шаги. Галерей здесь не было, но солнце пряталось за крышами особняков и особо не припекало. В большинстве зданий располагались бурсы, где-то сдавали квартиры преподавателям и состоятельным школярам. Хватало и винных погребов, пивнушек и недорогих закусочных, тут и там встречались боковые проходы и переулки. А в целом — ничего необычного, отметил лишь, что многие встречные повязали тульи шляп белыми лентами, а у кого-то выделялись белые же розетки на груди, словно все они входили в некое школярское сообщество. Проходя мимо медицинского корпуса, мы замедлили шаг и огляделись, Микаэль указал на небольшую нишу, в которой должен был стоять мастер Юберт. — Семьсот тридцать пять! — негромко пробормотал я, дабы запомнить пройденное расстояние, а затем мы двинулись дальше и некоторое время спустя очутились перед зажатой соседними зданиями церковью Святой Зелды, на паперти которой клянчил милостыню одинокий нищий. — Девятьсот сорок восемь! — объявил я, перехватил недоуменный взгляд подручного и пояснил: — Отсюда до главного корпуса примерно девятьсот пятьдесят шагов. — И что нам это дает? — фыркнул Микаэль. Я усмехнулся: — Тебе повстречалось много преподавателей в мантиях? — Ни одного, — признал маэстро Салазар. — Но тут все просто — летом занятий нет… — Он замолчал, хмыкнул и дернул себя за ус. — Вот ты к чему! Тот лектор был в мантии! — Именно, — кивнул я. — Вижу только одно объяснение: перед этим он посещал какое-то официальное мероприятие. Был вечер воссияния, наверняка проводилось заседание кафедры. Учитывая маршрут, лектор покинул либо главный корпус, где заседают грамматики, либо, что представляется мне куда более вероятным, здание факультета тайных искусств. — И что нам это дает? — хмыкнул Микаэль. — Как во всей этой ораве выявить нужного нам преподавателя? Даже если не брать в расчет грамматиков, на одном только факультете тайных искусств их не меньше сотни! И это без учета приглашенных лекторов! И каждый второй носит парик! — Выявим, так или иначе, — пожал я плечами и двинулся к нищему. Не чинясь, присел на ступень по соседству, кинул на камни грешель. Монета зазвенела на камне, но кудлатый мужичок, изображавший из себя одноногого калеку, и не подумал за ней потянуться. Промышлявшие в университетской округе побирушки были публикой чрезвычайно своеобразной, немалая их часть на полном серьезе причисляла себя к ученому сословию, а кто-то и в самом деле относился к таковому, прежде чем опуститься на дно из-за пьянства, азартных игр, беспутного образа жизни или долгов. Отсюда проистекала определенная цеховая солидарность, которая предельно затрудняла получение любых мало-мальски достоверных сведений. Да и никто не хотел прослыть доносчиком, это было чревато самыми серьезными неприятностями. — Поговорим? — предложил я. — Не о чем нам разговаривать, магистр, — хрипло и сипло ответил нищий. — Когда не о чем разговаривать, обычно говорят о погоде, — заметил я и предупредил: — Бери монету, не менжуйся. Она твоя в любом случае, не важно — сможешь помочь или нет. — Деньга моя? Точно моя? — Твоя. Нищий косо глянул на меня и сграбастал грош. — Тогда пойду, — сказал он после этого и поднялся с лестницы: обе ноги у него ожидаемо оказались в полном порядке. Я не стал протестовать, лишь предупредил: — В этом случае моему человеку придется проткнуть тебя шпагой. Но грешель забирать не станем, как и обещал. Нищий хрипло закашлялся и уселся обратно: — Спрашивайте, магистр. — Был здесь в прошлое воссияние вечером? — Я всегда здесь. — Сильный в тот день шел дождь? Побирушка запустил пальцы в грязную шевелюру и поскреб голову.