— Откуда в реке взяться трупу, если только сам его туда не скинешь? — Верно, — хмыкнул Микаэль, отмахнулся от уже спешившего к нашему столу разносчика и потопал вслед за мной. На этот раз оставить Микаэля в ближайшей таверне я не рискнул и велел дожидаться меня в кордегардии. В слишком уж бесшабашном настроении пребывал бретер — запросто мог напиться и ввязаться в дуэль, а лишиться единственного подручного совершенно не хотелось. Впрочем, беспокоиться стоило совсем о другом… В угловую башню, которую занимала канцелярия дисциплинарного совета и кабинеты его сотрудников, я начал подниматься по боковой лестнице, там меня и перехватили. На площадке четвертого этажа вдруг возник незнакомый магистр; он загородил проход, демонстративно заткнув большие пальцы за оружейный ремень. Быстрый взгляд назад позволил убедиться, что поджидают меня и внизу, но только я положил ладонь на рукоять шпаги, и на лестнице возникло новое действующее лицо: Герберт вон Бальгон — вице-канцлер Вселенской комиссии по этике и, так уж получилось, мой смертельный враг. Левой рукой я расстегнул застежку висевшего на плече саквояжа, но атаки не последовало, вице-канцлер сбежал ко мне один, а его подручные не сдвинулись с места, продолжая перекрывать лестницу. — Та-а-ак! — в своей неизменной манере протянул Гепард. — Так! — Ваше сиятельство, — поприветствовал я его легким поклоном, но взгляда при этом от вице-канцлера не оторвал. — Брось, Ренегат! — порывисто отмахнулся вон Бальгон — худощавый, подтянутый и… хищный. — Время дорого, не вижу причин тратить его на обмен фальшивыми любезностями! — Как скажете. — Идешь к Молоту? — спросил Гепард. — Не отрицай! У меня точные сведения! Я лишь слегка склонил голову в знак согласия и ничего отвечать не стал. — Понятия не имею, какую игру затеял Гуго, но предупреждаю сразу — не вздумай впутать в эти интриги меня. Беспокойство собеседника было вполне объяснимо, поскольку больше всего шансов стать преемником нынешнего главы комиссии имелось как раз у него и Молота. Никто из них в сложившихся обстоятельствах не мог упустить возможности подставить подножку другому, а уж воткнуть отравленный нож в спину велели сами небеса. Вот только я прекрасно понимал, что мотивы Гепарда лежат куда глубже, поэтому не стал заверять того ни в глубочайшем уважении, ни в собственном благоразумии. Вместо этого спросил напрямую: — О чем конкретно идет речь? — Мархоф, — последовал немедленный ответ. — В том расследовании я проявил себя не с лучшей стороны и наломал дров, но в силу излишнего усердия, а не по причине злого умысла. При тщательном изучении материалов может возникнуть соблазн превратно интерпретировать некоторые мои шаги, так вот — не стоит позволять личной неприязни влиять на объективность суждений. — Золотые слова, — нейтрально заметил я. Вице-канцлер понимающе прищурился. — Все мы не без греха! — улыбнулся вон Бальгон не особенно тепло и совсем уж неискренне. — В свою очередь, я даю слово, что в самое ближайшее время отзову требование оценить вашу осведомленность о предосудительных наклонностях брата. Скажем, до конца седмицы. И в дальнейшем воздержусь от любых иных шагов на этот счет. И не только на этот… «И не только на этот» произнесено было на редкость многозначительным тоном; невольно даже мелькнула мысль, что Гепард подозревает или даже знает наверняка о моей осведомленности относительно его тайной связи с герхардианцами. Ангелы небесные! Безумно хотелось спросить об этом прямо в лоб, но было слишком рискованно раскрывать карты, прежде чем на руках окажется беспроигрышный расклад. Поэтому решил зайти издалека. — Крайне неосмотрительно позволять эмоциям брать верх над разумом, — уверил я собеседника. — Иной раз хорошее отношение к человеку заставляет закрывать глаза на его проступки, что недопустимо. Герберт вон Бальгон прищурился. — Та-а-ак! — протянул он. — Так! — Далеко не всегда просчеты совершаются по злому умыслу, но ошибка — это всегда ошибка. И если с рядового магистра спрос невелик, то кому-то более влиятельному способен сломать карьеру любой неверный шаг. И, возможно, мне придется выбирать между просьбой человека и служебным долгом, поймите меня правильно… Вице-канцлер понял и спросил напрямую: — Есть конкретные пожелания? — Мы не сработаемся, — ответил я без экивоков. — В сложившейся ситуации для меня идеальным выходом станет почетная отставка. Не сейчас, не сразу, а когда все успокоится и уход из комиссии не вызовет лишних вопросов. — С этим проблем не возникнет, — легко согласился на выдвинутое мною условие Гепард. Я прикоснулся кончиками пальцев к шляпе и, не прощаясь, начал подниматься по лестнице. Человек вице-канцлера препятствовать не стал и посторонился, позволяя пройти. Руки он при этом держал на оружейном поясе, резких движений не совершал и был подчеркнуто бесстрастен. В приемной председателя дисциплинарного совета меня уже ждали. Сразу провели к конторке писаря и предложили расположиться там, дабы ознакомиться с материалами дела. Казалось бы, в свете заключенной договоренности с Гепардом в тщательном изучении протоколов уже не было никакой нужды, но слово магистра Вселенской комиссии — это вещь в себе; сначала дал, потом забрал — все во имя целесообразности. Едва ли в документах могли отыскаться улики, изобличающие вон Бальгона в чем-то действительно предосудительном, но и упускать возможность, пусть даже и теоретическую, заполучить рычаг давления на вице-канцлера было никак нельзя. Мало ли что интересного всплывет? И, что характерно, всплыло. В самих протоколах, показаниях свидетелей и объяснительных по известным событиям в Мархофе ничего важного не нашлось, но я копнул глубже и взялся за личное дело косоглазого книжника. Прежде тот находился под следствием в Острихе, и вот там на одном из пожелтевших листов на глаза попалась размашистая резолюция о прекращении следствия по обвинению в торговле запрещенными сочинениями в связи с недостаточностью улик. Удивительно, но магистром-управляющим Острихского отделения ту пору был именно вон Бальгон! В этом приморском городе и началась карьера Гепарда, кто бы мог подумать! Я справился с соблазном дождаться, когда секретарь понесет чай Молоту, дабы вырвать лист из сшива, и несколькими длинными вздохами заставил себя успокоиться и очистить сознание от эмоций. Герберт вон Бальгон знал Эгхарта Новица! Знал, но не обмолвился об этом ни словом. Вкупе с остальными странностями имелась реальная возможность убедить председателя дисциплинарного совета в наличии у Гепарда неких корыстных мотивов для вмешательства в это дело, но даже показания сеньоры Белладонны не могли связать вице-канцлера с орденом Герхарда-чудотворца. А без установления таковой связи все было впустую. Я мог посеять сомнения, но и сам бы оказался камешком, угодившим в жернова подковерных интриг, а участь такового незавидна — перемелют в пыль. Подобного исхода для себя нисколько не хотелось. К тому же оставалась надежда, что успокоенный моей покладистостью Гепард сдержит слово, этот момент упускать из виду тоже не стоило. Без лишней спешки я закончил просматривать документы и сказал об этом секретарю, но в итоге еще битый час сидел в приемной, ожидая приглашения на аудиенцию. Секретарь предложил пройти в кабинет лишь после того, как с улицы донеслось три размеренных колокольных удара. — Магистр! — Гуго Ранит, не глядя, указал на стул, а сам продолжил изучать какие-то бумаги, но при этом отметил: — Мои поздравления, вон Черен! Братство святого Луки отозвало свое требование относительно вашей персоны, заверив, что оно появилось на свет в силу банального недопонимания. Это в значительной степени все упрощает. Я склонил голову, принимая слова собеседника к сведению. — И будет совсем хорошо, если перестанет мутить воду Гепард. — Вице-канцлер оторвался от бумаг и уставился на меня покрасневшими глазами. — Что насчет этого выскочки, магистр? Сегодня председатель дисциплинарного совета отнюдь не в столь благостном настроении, как вчера, но я повременил относить раздражение хозяина кабинета на собственный счет. — Я лично заверил вице-канцлера в своем искреннем почтении и сообщил, что даже не подозревал об увлечении моего бедного брата запретными практиками. Гуго Ранит многозначительно хмыкнул и бросил бумаги, которые до того читал, на стол. — Что такого чрезвычайно важного случилось в Мархофе? — спросил он. — Я бегло просмотрел материалы дела, но так и не понял, по какой причине на вас ополчились вон Бальгон и епископ Вим. Бегло! Святые небеса, ну кто же изучает подобного рода бумаги бегло? Демоны прячутся в мелочах, уж хозяин кабинета должен это знать лучше других. Я тяжело вздохнул и решил не нарушать данного Гепарду слова, придержав язык за зубами. Возможно, в будущем об этом еще пожалею, но и сейчас от излишней откровенности особо ничего не выиграю, а вот угодить меж двух огней могу запросто. — В материалах этого нет, но тот злосчастный пергамент попал в руки племянника его преосвященства не случайно. Бакалавр вон Дален стал жертвой заговора с целью нанесения урона репутации епископа. Моя трактовка случившегося была отнюдь не лишена логики, поэтому Гуго Ранит моментально подался вперед: — Кто-то не желал видеть епископа Вима одним из курфюрстов? И какое отношение к этому имеет Гепард? — Он поторопился, — прямо сказал я. — Посчитал расследование хорошей возможностью наладить отношения с будущим курфюрстом и своим вмешательством помешал мне выявить кукловодов. Исполнитель был убит сразу после задержания, все ниточки оказались оборваны. Формально вице-канцлер ничего не нарушил, но я не преминул сообщить о его роли епископу. Как теперь понимаю — зря… — Не стоило этого делать, — кивнул председатель дисциплинарного совета. — Это наша внутренняя кухня, она не для посторонних. — Раскаиваюсь. — Я потупил взгляд и, предупреждая дальнейшие расспросы, продолжил: — Еще с моей стороны было крайне неосмотрительно пообещать епископу докопаться до истины… неофициально. След повел в Регенмар, и хоть оттуда пришлось бежать в силу известных событий, на тот момент мне уже удалось выявить связь между погибшим книжником и его коллегой, проживавшим в Кларне. Я пришел с ним просто поговорить, но все закончилось плохо. — Тремя смертями? — припомнил Молот. Я кивнул: — Мне показалось неразумным давать объяснения на этот счет его преосвященству, и я спешно покинул Кларн. Гуго Ранит хмыкнул, грузно поднялся из-за стола, отошел к окну. — Вы сами вырыли себе яму, магистр, — заявил он. — Увы, я не могу просто взять и закрыть на подобный проступок глаза, Скажу честно — я решительно настроен против передачи вашего дела Верховному трибуналу и приложу все усилия, дабы убедить в этом канцлера, но нет никакой гарантии, что его светлость прислушается к моим доводам. Если только… — Да? — Вам придется существенно повысить свою значимость для Вселенской комиссии. — Едва ли это будет просто, — отметил я, воздержавшись от вопроса, кого придется для этого убить. Прямоугольное лицо вице-канцлера исказилось в недоброй ухмылке, не сулящей ничего хорошего тем, за чей счет мне предстояло повышать свою значимость в его глазах. — Я знаю верный способ, магистр, но он годится лишь для тех, кто не боится пачкать рук и действовать неофициально. Разыгрывать оскорбленную невинность мне и в голову не пришло, я просто сказал: — Весь внимание. Гуго Ранит покачал головой: — В семь вечера будьте на площади Первой Проповеди, это в двух кварталах отсюда по улице Книжников. Я поднялся из-за стола и пообещал: — Буду. Пусть и не имелось ровным счетом никакой уверенности, что сочту возможным принять предложение Молота, но выслушать его точно стоило. На встречу я точно приду. Если, разумеется, на то будет воля небес. До вечера ведь еще надо дожить… В приемной меня поджидал сюрприз, и в кои-то веки он оказался приятным. Секретарь не только вернул истребованные вчера документы, но еще и присовокупил к ним приказ, согласно которому я на неопределенный срок поступал в личное распоряжение главы дисциплинарного совета.