— Ну, надо же, — Райан качает головой, — мне уже показалось, что ты знаешь все и обо всем. Издеваемся, значит? Ладно, мне безразлично. Игнорирую последнее замечание и продолжаю: — Коэн — самопровозглашенный король, его слово всегда последнее, тебя он уважает, но если твое мнение идет вразрез с его собственным, прислушиваться не станет. Тогда почему Пол еще жив? Кажется, мне в очередной раз удается его удивить, потому как ехидное выражение покидает лицо Кесседи, и он снова становится серьезным. — Потому что, как ты говоришь, “волшебных связей” в следственном изоляторе у Фреда нет. Они есть у меня. Один из охранников мне должен, и Коэн хочет, чтобы я попросил его об “услуге”. — И убийство входит в его спектр услуг? — уточняю. Тут речь не в человеколюбии, просто убийство ценного заключенного, способного сдать подельников, может принести неприятности исполнителю, самое меньшее — лишить теплого рабочего места. — Он обязан мне жизнью, — отвечает Кесседи, будто это все объясняет. В Нижнем мире живут по понятиям, ну, конечно же. Мою жизнь никто никогда не спасал, поэтому на эту тему мне задумываться не приходилось. Погодите-ка… — То есть, хочешь сказать, раз я спас тебя вчера, тоже могу попросить тебя кого-то убить? — несмотря на сложившуюся ситуацию и тему, которую мы обсуждаем, мой голос звучит весело. Ты спасаешь кому-то жизнь, а потом он отнимает чужую жизнь за тебя. Круговорот смертей в природе. Маразм какой-то. Райан моего истерического веселья не разделяет и заметно мрачнеет. — Попросишь? — спрашивает прямо и напряженно. Мне становится не по себе. — Я тебя вчера спас, ты меня вчера же прикрыл, — говорю быстро, чтобы закрыть тему раз и навсегда. — Мы в расчете, — при учете того, что сделал бы со мной Коэн, если бы что-то заподозрил, Райан, на самом деле, мне ничего не должен. Его лицо светлеет. Он молчит несколько минут, запрокинув голову и смотря в редкие облака над головой, потом спрашивает: — А ты-то сам, что думаешь, умник? Похоже, так сосед и будет теперь меня звать. Ненавижу клички, но эта не худшая из возможных. Спорить настроения нет. — Я думаю, что судьба Пола меня мало волнует, — нет смысла кривить душой. — Убить его — обезопасить себя на некоторое время. Но, насколько я понимаю, вы здесь давно? — дожидаюсь кивка и продолжаю: — Отсутствие движения — это смерть, просто отсрочка, — четыре однообразных года на заводе почти превратили меня в зомби. — Место все равно нужно менять. Ты сам говорил, что Коэн во всем ищет смысл, так вот, я считаю, что убивать Пола смысла нет. — Именно это я ему и сказал, — соглашается Кесседи. — Только Фред и не подумал слушать. Молчу и раздумываю, как быть. Мне действительно плевать на арестованного члена банды, но и нет причин желать ему смерти. Если Коэн послушает Кесседи, и мы уйдем из дома Рынды и Гвен, мне это определенно на руку. Кто знает, вдруг тогда главарь выйдет на связь с таинственными “богатыми друзьями”. — Коэн не послушал тебя, потому что в первую очередь ты не хочешь убивать Пола, — говорю. — С чего это ты взял, умник? — Ваш спор вывел тебя на эмоции, — это очевидно. Райан достает из кармана сигареты и снова закуривает. Ненавижу запах дыма. Отодвигаюсь подальше. Раздумываю пару мгновений, потом и вовсе поднимаюсь на ноги. Миссия выполнена: информация получена, Кесседи немного отвлекся и перестал психовать, а значит, сможет поговорить с Коэном спокойно и донести до него свои веские аргументы. — Пожалуй, пойду, — говорю, убирая руки в карманы и делая шаг по направлению к дому. — Валяй, умник, — кривится Райан, но вполне себе добродушно. Как старому другу, ну надо же. 13. Возвращаюсь. Рид у дверей интересуется, что там с Райаном, но только дергаю плечом: — Нормально, — и, все так же фальшиво прихрамывая, плетусь в свой отсек. В подвале тишина, очевидно, все улеглись спать от греха подальше. Отличная идея, мне она нравится. Глаза слипаются. Мало того, что ночка выдалась бессонная, так еще и нервная. Вешаю куртку на крючок и ложусь. Когда Кесседи вернется и переубедит Коэна, меня, наверняка, кто-нибудь разбудит и велит собирать вещи. Поэтому стараюсь выбросить из головы все мысли и заснуть. Если нам придется уходить в спешке, кто знает, когда удастся поспать в следующий раз. *** — А тебе кто-нибудь нравится в школе? Девочка расчесывает свои длинные волосы перед зеркалом, и так и замирает с расческой в руках. — Мама! — восклицает возмущенно, а щеки алеют. — Нравится, — решает мать, стоящая у окна с лейкой в руках, она пришла в комнату дочери, чтобы полить цветы. — А вот и нет! — упирается девочка. Ей, и правда, нравится одноклассник, но признаться в этом матери — ни за что! — Расскажи мне, — женщина улыбается, оставляет лейку на подоконнике и устраивается на краю кровати, застеленной покрывалом нежно-розового цвета. — Первая влюбленность — это так чудесно. Девочка краснеет еще больше. Она даже подружкам не рассказывала о своей тайной симпатии, а тут… — Лаааадно, — сдается, откладывает расческу и поворачивается к матери на крутящемся стуле. — Его зовут Шон, мы в одном классе по математике. Женщина улыбается теплой поощряющей улыбкой. — И какой он? Девочка задумывается. Он… он… — Он красивый! — выпаливает она и сникает, когда улыбка матери превращается в снисходительную. — Разве внешность — главное? Девочка знает, что нет. Но, по правде говоря, кроме внешности, она ничего не знает о предмете своего обожания. Он приглянулся ей с первого дня в одном классе, они даже ни разу не разговаривали, только сидели на занятиях в разных концах одного кабинета. — Еще он умный, — находится девочка, вспомнив, что на математике Шон всегда отвечает правильно на вопросы преподавателя и входит в число отличников по успеваемости. — Но главное — красивый, — усмехается мать, подходит и обнимает дочь, — дурочка ты моя маленькая, душа — вот главное в человеке. — Может, у него и душа красивая, — бормочет девочка, уткнувшись в мягкий свитер. — Вы же с папой красивые. Женщина смеется. — Иногда мне кажется, что ты совсем взрослая, а иногда сущий ребенок… …Ребенок… …Ребенок… Та девочка и была ребенком. Маленьким, глупым, не успевшим увидеть жизнь такой, какая она есть на самом деле… Эти мысли плывут в голове на грани сна и реальности, а потом понимаю, что кто-то трясет меня за плечо. Черт, и где моя хваленая бдительность? Распахиваю глаза. Ожидаю увидеть Кесседи, который вернулся после разговора с главарем и будит меня, потому что пора собирать вещи. Но нет, в подвале тихо, сборы еще явно не начаты, а надо мной склонился взволнованный Мышонок. Мгновенно понимаю, что что-то не так, и рывком сажусь на койке. — Кэм, вставай скорей, — выпаливает мальчишка. — Тебя Райан зовет. Смотрю на Мышонка, пытаясь собрать мысли в кучу и окончательно избавиться ото сна. Чертова девочка, сколько еще она не будет давать мне покоя? Опускаю ноги на пол и начинаю обуваться. — Куда зовет? — неужели на беседу с Коэном? Не вписывается в поведение Кесседи позвать меня на помощь в отстаивании своей точки зрения перед главарем. — Наверх, — Мышонок указывает пальцем в потолок. Ему нет нужды уточнять, все и так понятно. Чертыхаюсь, стискивая зубы, надеваю ботинки и выхожу из отсека, куртку оставляю на крючке — не понадобится. У дверей все еще Рид. — Ты куда? — спрашивает. К дьяволу. Да, так и хочется ответить, но беру себя в руки и говорю спокойно: — К Райану. Позвал. Имя Кесседи снова открывает все двери. Рид не спорит и пропускает меня, не задав ни одного вопроса.