О чем она? Что за предназначение? Я ерзаю на траве, обнимаю худые ноги, которые с мамиными кажутся просто крохотными. Когда подрасту, у меня, наверное, будут точно такие же… — Ты не можешь сказать сейчас? Мама гладит меня по голове свободной ладонью и перекладывает темную косичку на плечо. — Нет, детка. Слишком рано… — А когда будет не рано? Она медленно разжимает пальцы, опускает их на мое запястье правой руки и поворачивает ее ладонью верх. Теперь я гляжу ладонь, где изображен блеклый знак в виде двух букв «V», соприкасающихся друг с другом остриями. Мама говорит, это родимое пятно, которое приобрело необычную форму. Я верю ей, хотя считаю это странным. — Когда оно станет темнее, — мама проводит длинным пальцем по этому рисунку, я улыбаюсь — щекотно. — Знай, Скай, ты — особенная Ты не такая, как все. В этом твое преимущество и проклятье. В какой ситуации ты бы ни находилась, не вешай рук, ангел. У тебя будет много друзей, но также — врагов — они-то и попытаются сделать все, чтобы ты не смогла исполнить предназначение. Никогда не бойся их, слышишь? Тебя не дадут в обиду, обещаю. Но и, не смотря на это, всегда старайся быть начеку. Иди до последнего, милая. От тебя будет зависеть многое в этом мире — как будущее, так и настоящее. Чувствую капельки, скатывающиеся по щекам. Я плачу? Я провела пальцем по ним — да. А почему это происходит? Я плачу из-за неизвестности, которая меня ждет или из-за того, что мама ничего так и не объяснила? Нет. Я плачу, потому что… — Мне страшно, мам. Утыкаюсь лбом в ее грудь. Рука мамы ложится мне на затылок, гладит, успокаивая. — Не бойся, ангел. Страх делает нас уязвимыми — не поддавайся ему. — Но как? — всхлипываю. — Будь сильнее него. Мы сидим на зеленой траве. Мама прижимает меня к себе, ветер играет с нашими волосами, шелест листвы действует, как успокоительное, и через несколько секунд я перестаю пускать слезы, поворачивая голову к горизонту, простирающемуся за поблескивающим разными цветами прудом «The Pond». Мама целует меня, напевая куплет неизвестной песни: Я иду вперед, Желая свет найти. За мной рушится небосвод, А я продолжаю идти. Смотрю вдаль, шагая, Когда кровью залита земля…. Лишь одно я знаю — Никто не остановит меня. Перед глазами все резко потухает. Нет ничего — ни мамы, ни нашего любимого местечка в парке, ни ее прекрасной песни. Я не ощущаю своего тела, словно состою из воздуха, тишина давит на мои уши, и хочется кричать, чтобы раскрасить ее хоть каким-то звуком, но тут, в толщах тьмы, появляется перевернутая машина — ее освещает свет из неоткуда, она искорежена, почти все окна разбиты, колеса еще продолжают крутиться. Я чувствую, как мое сердце сковывает корочка льда. Я узнала наш автомобиль — белый Nissan. И он… дымится. Мои ноги, которые я стала чувствовать, сковывает невидимыми цепями. Не могу двигаться, а хочу сделать шаг. Судорожный вдох. Я вижу за рулем маму, которая упирается головой в потолок. Она вся в крови. Вся. На ее шеи странный порез — и она сломана. Из груди хлещет кровь. Боже. Прежде чем я начинаю плакать и кричать, машина вспыхивает ярким пламенем. Мне жарко. Очень жарко. Сквозь слезы и вытянутую руку с растопыренными пальцами, смотрю на маму, зову ее. Она не откликается. Нет! Этого не может быть! Опять зову ее. Наконец, мама открывает глаза. Ее слипшиеся губы шепчут мне что-то, рука, обуянная кровью, тянется ко мне. Только потом распознаю, что она говорит: «Помоги мне, Скай». Захлебываюсь слезами, ощущаю, как ноги возвращаются под мой контроль, бегу, думая, что вот-вот упаду и не смогу помочь ей. Пламя разгорается сильнее, и издается взрыв. Я кричу, меня отбрасывает назад ударной волной, падаю на что-то и осознаю, что потеряла самого родного человека. Я почувствовала, как меня кто-то сильно трясет за плечи. Грудь сдавило. Я распахнула влажные от слез глаза и, тяжело дыша, уставилась на папу. Он растерянно смотрел на меня. Я вздрогнула, вспомнив, какой сон видела пару секунд назад, и прижала его к себе, рыдая. Почти каждую неделю меня мучили такие кошмары, и я просто не знала, откуда они брались. Причины могли быть разнообразны. В большей степени, из-за того, что не переставала думать о ней. О ее гибели. Я сильно скучала, и часто раздумывала, почему на самом деле случилась авария, ведь мама являлась отличным водителем и не могла не справиться с управлением. Казалось, тут таилось нечто другое. — Ты кричала, ангел, — папа обнял меня в ответ, поцеловал в макушку, выдыхая. — Опять кошмар? — Да, — только удалось выдавить через приступы паники — на секунду показалось, словно я вернулась в тот день, когда папа рассказал о случившемся с мамой. Он знал о моих кошмарах, поэтому перестал забегать в мою комнату с битой в руках, ожидая наткнуться на грабителя или маньяка, с которым предстоит бороться. Папа вздохнул, прижимая меня ближе. — Ничего. Скоро это закончится. Ты просто еще не смирилась. Я всхлипнула, вытирая слезы и отдаляясь от него. Разве когда-нибудь можно смириться с тем, что родного человека, вырастившего и воспитавшего тебя, больше никогда не будет? Говорят, время — лечит. Не правда. Оно лишь немного приглушает твою внутреннюю боль, которая никогда не уйдет. — Этого и не будет, пап. — Я тоже по ней очень скучаю, ангел, — признался он. Его голос прозвучал тихо и печально. Я вытерла слезы и уставилась на папу. Кроме него, у меня не осталось никого. Он моя поддержка и опора. После ухода мамы многое изменилось, и если бы не отец, не знаю, как бы я справилась с этим горем. — Прости меня. За все. Знаю, я не идеальная дочь, о которой ты, наверное, мечтал, но я такая, какая есть. И ты должен меня понимать. Я не прошу, — осеклась, вздыхая, — точнее, уже не буду просить тебя бросать все ради меня одной. Просто знай, что я скучаю по тебе, и бывают дни, когда ты мне очень нужен. Самое удивительное, что извинилась я, а не он. Как бы гордость ни сжимала меня в своих крепких объятиях, но я сумела высвободиться из них. Надоело ждать от него первых шагов, пора бы уже делать их самой. Папа не ожидал смены темы и слегка улыбнулся, прижимая меня к себе. Я уткнулась носом в его ночную рубашку — она пахла корицей и порошком. — И ты меня прости. За мой срыв и… за все. Я буду стараться не задерживаться на работе долго, — его губы оставили на моем лбу поцелуй; я прижалась к папе плотнее. — Представляю, как тебе было одиноко… — Да. Но я стараюсь не унывать. — Держись, ангел. Как-нибудь я возьму отпуск, и мы с тобой съездим отдохнуть. — Как насчет Франции? — Его черная бровь вопросительно взметнулась вверх. — Ты всегда хотела увидеть Эйфелеву башню. — Звучит неплохо, — я уже представляла наш совместный отдых, улыбаясь во весь рот. — Мама тоже мечтала туда съездить. Тут мое хорошее настроение мгновенно улетучилось. Папа пробежался рукой по коротким волосам и, увидев мое поникшее лицо, прижал к себе. Я готова была заплакать, вновь вспомнив о маме и о несбывшихся ее мечтах. — Как думаешь, она в Раю? — Я с надеждой взглянула на папу. Он робко улыбнулся, смотря мне куда-то за плечо. — Если не там, так в лучшем месте… *** Поговорив с папой и дождавшись его ухода, я села на кровати и включила ночник, затем поднесла к нему правую ладонь. Света было достаточно, чтобы разглядеть знак в виде двух соприкасающихся остриями букв «V». В детстве я верила (по словам мамы), что это родимое пятно или что-то вроде того, но повзрослев — перестала. Разве может этот… необычный рисунок им быть? Я чуть ли не задохнулась, обнаружив, как некогда светло-коричневые линии знака потемнели. Мама говорила, что когда он будет сильно отличаться от цвета моей кожи, я узнаю о чем-то, о… каком-то предназначении, вроде бы. То воспоминание, где мы отдыхали в Нью-Йоркском парке, любовались красотою горизонта, она пела мне необычную песню и потом говорила какими-то загадками, почти постоянно доводилось мне видеть во снах. Снова и снова. Я помнила каждое ее сказанное слово, каждое движение, смех. Тогда я не понимала, о чем рассказывала мама, и боялась правды — хотя дико желала ее услышать. Она бесконечно твердила про то, что я — особенная, и у меня великое предназначение, какие помешают исполнить враги. Меня словно осенило. Пусть я не до конца вникала в «загадки» мамы, но некоторое отчетливо понимала — тот «призрак» в «Мо», вломившийся в мой дом незнакомец, никогда не знавший о существовании душа, и недавнее топанье ног, преследовавшее меня до самой двери, все это имело какое-то отношение к недоброжелателям, о которых она говорила. И да, я никогда не считала свою мать съехавшей с катушек женщиной, любящей запугивать собственного ребенка выдуманными байками. Я верила ей. Всегда. Особенно в тот момент, когда она рассказывала мне об этом. Она… предупреждала меня. Она знала о чем-то и не хотела говорить. Твердила, будто я узнаю обо всем (сама или нет), когда придет время, когда знак на моей руке станет темнее. Сейчас он приобрел почти… грязно-коричневый оттенок, и… я до сих пор не имею понятия, что значила ее речь. Знаю лишь одно — мама скрывала от меня все ответы, которые я так жаждала услышать, пусть и немного побаивалась. Она не хотела расшифровывать свои слова по одной причине — я была слишком юна, чтобы знать наверняка страшную правду. А что сейчас? Я запуталась и потихоньку схожу с ума. У тебя будет много друзей, но также — врагов — они-то и попытаются сделать все, чтобы ты не смогла исполнить свое предназначение. Никогда не бойся их, слышишь? Тебя не дадут в обиду, обещаю. Итак, у меня есть какое-то предназначение, и я не имею о нем ни малейшего понятия, мне пытаются помешать его исполнить враги (хотя я почти никогда в жизни никому не переходила дорогу) и еще одно — кажется, меня кто-то будет защищать или защищает уже. Я жадно втянула воздух, вспомнив того отважного незнакомца, спасшего меня от пробравшегося в дом ворюги (или кого там?). Возможно, желающий оставаться в тени парень и является одним из тех, кто оберегает мою задницу. Пусть оно так, я все равно собираюсь нырнуть в свое прошлое и открыть все потаенные сундуки. *** Я смотрела на вывеску нашего отстойного кафе «Эдем на Земле» и хотела убежать, куда подальше. Хотела, но не могла. Нужно было работать. Я измученно вздохнула, войдя внутрь и натягивая на лицо улыбку. Как всегда, пришла самая последняя. Хорошо, что мистер Джердж пока не высовывался, не очень-то хотелось объяснять ему, почему за меня пахал бедный Брэндон — кстати, как он? Когда я переоделась, принялась искать моего чересчур смелого друга. Он кружил возле столиков, расставляя специи, и выглядел… не совсем довольным. Небольшой синяк под оттекшим глазом, лопнувшая губа, разодранные руки. Господи… Да Габриель тот еще псих! Заметив меня, Брэндон уронил кетчуп, затем резко поднял и, вставая, ударился головой о столик. Я прищурила глаза, представляя, как это больно, и помогла подобрать упавшие из его рук пакетики с сахаром. — Спасибо, — тихо прохрипел он, затем устремил взгляд на меня и замер. — Я, наверное, должен извиниться за… — Нет, — я положила пакетики на красный поднос в его руке. — Просто больше не лезь не в свои дела, если мне не нужна помощь. Правда. Потом проблем не разгребешь. Он молча прошествовал за мной к Райану, который натирал стаканы и с любопытством глядел на нас, словно сейчас должно было произойти что-то грандиозное. Брэндон кинул поднос на барную стойку и вновь таращился на меня, сжав кулаки так, что вены под кожей набухли. Его лицо помрачнело, отчего я немного испугалась. Редко можно увидеть Брэндона не в настроении. — Ты знаешь его, Скай? — поинтересовался он, очевидно, имея в виду Габриеля. Я застыла, резко отведя взгляд в сторону. Вопрос весьма… необычный. Я как бы знаю его и одновременно — нет. И что мне отвечать? Я вздохнула, переминаясь с ноги на ногу. Райан весело улыбнулся, отложил стакан и подпер ладошками подбородок, облокотившись на стойку. Как некстати, он тут один улыбался.