Влекомая прекрасной целью, Роза стала погонять Баркиса что есть силы, и он промчался во весь опор вниз по каменистой дороге. Покрасоваться перед дядей, однако, не вышло – Роза уже готовилась остановить пони и поприветствовать доктора, но тут на дорогу с громким кудахтаньем выбежали две заблудившиеся курицы, Баркис испугался и так резко остановился, что незадачливая наездница перелетела через его голову и самым неэлегантным образом приземлилась у ног ошеломленного Соррела. Впрочем, она вмиг вскочила, дядя Алек едва успел вылезти из экипажа, как испачканная в пыли племянница обвила его шею руками и, задыхаясь от восторга, воскликнула: – О, дядя! Как же я рада вас видеть! Вы лучше целой повозки подарков – как мило с вашей стороны приехать! – Ты не поранилась, детка? Упала ты знатно, боюсь, не повредила ли чего… – с тревогой в голосе ответил доктор, с гордостью взирая на воспитанницу. – Пострадала только гордость – кости целы! Вот досада! Я хотела красиво подъехать, а эти глупые курицы все испортили! – удрученно сказала Роза, еще не отошедшая от позорного падения. – Я глазам не поверил, когда спросил: «Где Роза?», а Мак указал на маленькую амазонку, которая спускается с холма на полном скаку! Ты стала прекрасной наездницей, я невероятно горд и рад за тебя! Тетушка Джесси предложила трогаться дальше, потому что остальные уже нетерпеливо махали им издалека. – Ну что, снова поедешь верхом или посадим тебя в экипаж, вместо Мака? – спросил дядя Алек. – Гордыня до добра не доводит, мисс. Вот что бывает, когда хочешь покрасоваться! – сказал Мак – он не смог отказать себе в удовольствии слегка подразнить сестру – слишком удобный представился случай. «Гордыня до добра не доводит, но интересно, обязательно ли она карается вывихом?» – подумала Роза, скрывая боль в лодыжке, а вслух с достоинством ответила: – Пожалуй, верхом. Посмотрим, кто доедет первым! Говоря это, она запрыгнула в седло и, чтобы сгладить впечатление о падении, сидела очень прямо, опустив локти, гордо подняв голову и невозмутимо покачиваясь в такт галопу Баркиса, словно ехала на игрушечной лошадке. Доктор Алек похвалил ученицу, а Мак добавил: – Вы бы видели, как она через изгороди прыгает! И носится быстрей оленя, когда мы играем в догонялки, и скачет с камня на камень, а мяч отбивает не хуже меня! Миссис Джесси, которая и сама в детстве слыла сорвиголовой, добавила: – Боюсь, она стала настоящим сорванцом, Алек! Зато повеселела и поздоровела. Рука не поворачивается ее останавливать. Кто бы мог подумать? Скачет как жеребенок, бегает и кричит, позабыв о приличиях. – Прекрасно-прекрасно! Лучших новостей и быть не может! – радостно потер руки доктор Алек. – Пусть бегает на здоровье и кричит, сколько вздумается – это признак здоровья и нормальное проявление радости для ребенка. Детенышам полагается резвиться – так задумано природой. Из девочек-сорванцов обычно вырастают сильные духом женщины. По мне, для Розы гораздо полезней гонять мяч с Маком, чем попусту переводить время на вышивание бисером в компании чопорной Анабеллы Блисс. – Нельзя вечно гонять мяч! – возразила миссис Джесси. – Ей следует учиться и женским обязанностям! – Маку тоже недолго осталось играть в футбол, однако в игре он зарядится здоровьем и будет более успешен в делах. Детские годы закладывают прочную основу, а остальное – лишь внешний лоск. А если опорные столбы шатаются, никакая позолота не спасет. Я уверен в своей правоте, Джесси, и, если буду и дальше действовать по своему усмотрению оставшиеся полгода, эксперимент будет успешным. – Не сомневаюсь! Посмотри только на ее сияющее румяное личико, а еще недавно оно было бледным и безжизненным – просто сердце разрывалось. Я, кажется, начинаю верить в чудеса! – сказала миссис Джесси, наблюдая за Розой. Та как раз оглянулась и указывала им на чудесный вид впереди – щеки девочки раскраснелись словно яблоки, растущие вдоль дороги, глаза – ясны, как осеннее небо над головой, и от каждого движения ее женственной фигурки исходила жизненная сила. Вдоволь наползавшись по камням, дети с восторгом принялись помогать в приготовлении походного обеда. Мамаша Аткинсон надела фартук, засучила рукава и ловко вскипятила чайник на треножнике из веток, будто готовила на собственной печи, а не на костре из шишек и еловых дров; девочки тем временем раскладывали на скатерти из мха деревенские яства, а дети вертелись под ногами, пока не прозвучал долгожданный рог, на который все слетелись, словно стая голодных птиц. После веселой трапезы и краткого отдыха было решено играть в шарады. В качестве сцены выбрали зеленую полянку между двумя величавыми соснами, где вместо занавеси натянули шали. Быстро собрали реквизит и разделились на команды. В первой сцене появился Мак – грустный и одетый в лохмотья. Затем к Маку приблизилось диковинное существо с коричневым бумажным пакетом на голове. Сквозь одну дыру посередине виднелся маленький розовый нос, сквозь другую – белые зубы, а в прорезях над ними ярко сверкали глаза. Пучки травы по бокам от рта изображали усы, верхние уголки пакета напоминали уши, а черный шарф, без всякого сомнения, служил хвостом. Далее последовала пантомима – странный зверь, кажется, утешал человека и что-то советовал, и Мак наконец последовал совету, стащил сапоги, надел их на зверя и отдал ему свою сумку. Существо горячо поцеловало руку Мака и удалилось с громким мурлыканием, после чего зрители наперебой закричали: – Кот в сапогах! – Верно! – подтвердили загадывающие, и занавес закрылся. Следующая загадка оказалась посложнее – на сцену вышел еще один зверь, на этот раз на четырех лапах, с другим хвостом и длинными ушами. Лицо актера почти полностью скрывала серая шаль, однако любопытный лучик солнца выдал его, блеснув на стеклах очков. На спине животного сидел господин в восточном одеянии, он с трудом удерживался в седле. Вдруг на пути возник ангел в белоснежных одеждах, с газетными крыльями за спиной и золотыми локонами. Животное сразу узрело небесного посланника и остановилось, однако наездник ничего не заметил и принялся немилосердно хлестать бедного зверя, впрочем, тщетно, ибо тот не двигался с места, потому что ангел стоял прямо на дороге. Далее последовала борьба, в результате которой всадник был скинут в куст комптонии, а благородное животное опустилось на землю у ног светлого духа. Дети терялись в догадках, а мамаша Аткинсон задумчиво сказала: – Ну если это не Валаам с ослицей[15], то я даже не знаю… А Роза-то вылитый ангел! Догадка была верной, а ангел по-земному заулыбался от подслушанной похвалы и удалился за кулисы. Далее последовала сценка из всем известной сказки «Дети в лесу»[16]. Джейми с Носишкой появились вприпрыжку, крепко держась за руки. Им уже приходилось играть эту роль ранее, поэтому они легко справлялись, ощущали себя совершенно свободно и изредка громко давали друг другу указания. Пособирали ягоды, потерялись, пролили горькие слезы, затем успокоились и отошли в мир иной, глядя в небо широко открытыми глазами – лишь трогательно торчали среди ромашек две пары маленьких сапожек. – Где же волобьи? Ты лежи мелтвый, Дзимми, а я подгляжу! – громким шепотом произнес один из погибших. – Надеюсь, они поторопятся, а то подо мной острый камень и муравейник! – ответил второй. На сцену, хлопая крыльями, влетели воробьи с красными платками на груди. В клювах они несли листья, которые возложили на детей, не слишком заботясь о том, куда именно возлагают. Колючий ежевичный листик упал на лицо Носишке, и она так яростно чихнула, что ее сапожки подпрыгнули, а Джейми тем временем воскликнул «Ай!», после чего добросердечные пернатые, хихикая, покинули сцену. В следующей сценке появилась Анетт Сноу в постели, явно тяжело больная; мисс Дженни изображала обеспокоенную мать, которая пыталась развлечь больную веселыми разговорами. Затем появился Мак в образе доктора – он смешил зрителей огромными часами на цепочке, напыщенными манерами и дурацкими вопросами. Он прописал пилюлю с непроизносимым названием, потребовал за краткий визит двадцать долларов и откланялся. Больная приняла лекарство, последовала ужасная агония, встревоженная мать послала добрую соседку за мудрой старушкой. Соседка убежала и вернулась в сопровождении бодрой пожилой дамы в чепце и очках, со связкой трав под мышкой. Пришедшая тут же самым забавным образом облепила пациентку целебным сбором, попутно объясняя свойства. Где-то приложила листок подорожника, где-то кошачьей мяты, а горло страдалицы обвязала коровяком. Умирающее дитя сразу поправилось и село на постели, требуя тушеной фасоли. Благодарная родительница предложила пятьдесят долларов за услуги, которые мудрая старушка с негодованием отвергла, заявив, что пришла помочь по-соседски и не будет брать за это денег, как всякие шарлатаны-доктора. Зрители покатывались со смеху и сразу разгадали персонажа. Роза превосходно скопировала манеру миссис Аткинсон, и целебный сбор также попал в точку – добрая женщина искренне верила, что ее «травки» лечат любой недуг. Сама мамаша Аткинсон тоже оценила проделку и смеялась громче всех. – А теперь давайте загадаем пословицу! – воскликнула Роза. Она кое-что придумала, чтобы отличиться перед дядей Алеком. Все, кроме Мака и Розы, устроились на камнях и делились впечатлениями. Носишка бесхитростно заявила, что сценка с ее участием была «точно самой-самой». Через пять минут занавес снова открылся; на сцене не было ничего, кроме большого листа коричневой бумаги, прикрепленного к дереву – на бумаге был нарисован циферблат, стрелки показывали четыре часа. Небольшая надпись под циферблатом подсказывала «четыре часа утра». Не успела публика понять смысл послания, как из-за пня медленно выползла длинная змея. Вернее гусеница, потому что передвигалась она, горбя спинку, а не как вышеупомянутая рептилия. Вдруг появилась деловитая птица; она щебетала, рьяно скребла лапами и поклевывала землю. Веер зеленых листьев на голове изображал гребень, пышный пучок поросли служил хвостом, а крыльями были разноцветные платки. Величавая птица важно переступала длинными ногами и зорко поглядывала вокруг, от ее звонкого голоса несчастная гусеница (если это действительно была она) очевидно пришла в ужас. Она сжалась, задергалась и поползла прочь изо всех сил, однако напрасно. Важная птица догнала ее, издала короткий, похожий на карканье звук, схватила гусеницу и, победно хлопая крыльями, улетела прочь. – Кто рано встает, тому бог подает! – наперебой выкрикивали разгадку дети. – Червячок-то великоват для ранней пташки! – рассмеялась тетушка Джесси. – Это одна из любимых дядиных пословиц, поэтому мы ее и загадали! – сказала Роза, появляясь в сопровождении червячка Мака, который уже шел на двух ногах. – Очень умно! – похвалил дядя, когда девочка уселась рядом. – А что у нас дальше? – Братья Доув представят «Сцену из жизни Наполеона» – так они выразились. Малыши от нее в полном восторге, – снисходительно заметил Мак. На сцене оказалась палатка, а перед ней ходил взад-вперед дозорный и разговаривал сам с собой; из его монолога стало понятно, что военная часть в бедственном положении, а сам он прошел около сотни миль за день и безумно хочет спать. Затем часовой остановился, облокотился на ружье и задремал. Потом нерадивый постовой медленно осел и, в конце концов, растянулся на земле рядом с оружием. Широкой театральной походкой вышел на сцену Наполеон в шапке набекрень, сером мундире и высоких сапогах; он шагал, мрачно скривив рот и скрестив на груди руки. Фредди Доув всегда блистал в этой роли, его наполеоновские замашки вызывали бурные аплодисменты и приводили публику в восторг, ибо Фредди, заносчивый по натуре, с квадратным лбом и мрачным взглядом черных глаз, был, по выражению мамаши Аткинсон, «маленькой копией мерзавца Бонапарта». Он явно вынашивал в голове коварные планы – путешествие через Альпы, пожар в Москве или заварушку в Ватерлоо, так как хранил глубокомысленное молчание, пока тихий храп часового не нарушил императорские раздумья. Наполеон заметил спящего солдата и воскликнул грозным голосом: – Ах так! Спит на посту! Это преступление карается смертью! Наполеон вытащил мушкет и уже собирался без промедления исполнить приговор, как часто поступают императоры, однако что-то в лице усталого часового тронуло его. Немудрено – Джек был невероятно мил в роли бойца – кивер съехал набок, большие черные усы сползли на розовые губки, он морщился, силясь сохранить серьезное выражение лица. Любой Наполеон растрогался бы – маленький капрал проявил великодушие, смягчился и, махнув рукой, даровал несчастному прощение: – Измучился солдат! Пусть спит, а я понесу вахту вместо него. Далее благородный муж закинул мушкет на плечо и принялся с необычайным достоинством ходить туда-сюда, вызывая восхищение юных зрителей. Страж проснулся, понял, что произошло, и подумал, что пропал. Однако император вернул солдату оружие и с улыбкой, растопившей сердца зрителей, указал на большой камень, где по удачному совпадению сидел ворон, и произнес: – Служи храбро и неусыпно и помни, что на тебя смотрят потомки! Произнеся напутствие, император удалился, оставив благодарного солдата стоять по стойке «смирно» с выражением бескрайней преданности на юном личике. Аплодисменты, которые последовали за прекрасным представлением, еще не успели стихнуть, как раздался громкий всплеск, а затем визг; все кинулись к водопаду, который мелодично журчал неподалеку. Носишка решила попрыгать по камушкам и свалилась в мелкую запруду, а Джейми галантно попытался ее вызволить, и теперь оба барахтались в воде, испуганные, но все же довольные внезапным купанием. Происшествие положило конец пикнику, потому что промокших насквозь детей нужно было немедленно доставить домой; компания погрузилась в экипажи и отправилась обратно в самом веселом расположении духа. Мак сказал, что чувствует себя, как будто пил шампанское, а не смородиновую настойку, которую тетушка Изобиллия положила в корзину с угощениями вместе с глазированным тортом, украшенным сахарными розами. Доктор Алек ответил, что горный воздух – «наисладчайшее из лекарств». Роза принимала участие во всех забавах и ни словом, ни видом не выдавала приступов боли в лодыжке. Правда, вечером она не пошла играть, а осталась поболтать с доктором. Изумляя и радуя его живостью, она поведала, как вместо лошади запрягалась в повозку, проходила ученья в легкой пехоте, лазила по деревьям и делала другие вещи, от которых тетушки взвыли бы в голос – если б только узнали. – Мне ничуточки не важно, что они скажут! Главное, что вы не против, дядя! – сказала девочка, когда доктор Алек обрисовал огорчение добропорядочных дам. – Бунтарство – это, конечно, хорошо, но, если так дело пойдет, не перестанешь ли ты и меня слушаться? Что я тогда буду делать? – Нет-нет, дядя! Я не посмею! Вы же мой законный опекун – чего доброго велите надеть мне смирительную рубашку! – рассмеялась Роза, смело глядя дяде в глаза, а сама доверчиво подсела поближе. – Ей-богу, Розочка, я как тот бедняга, который купил слона и не знает, что с ним делать! Я-то думал, что ближайшие годы буду опекать малышку, а ты растешь не по дням, а по часам, я и оглянуться не успею, как моим заботам будет вверена девушка с решительным нравом. Тут любой дядя озадачится! Пока доктор Алек шутливо предавался отчаянию, на лужайке перед домой заплясали огни – дети устроили прощальный сюрприз, нарядившись гномами и отплясывая с фонариками из тыкв. Ложась в постель, Роза обнаружила, что дядя не забыл про нее – на столике стоял маленький изящный мольберт с двумя миниатюрными портретами в бархатной оправе. Розе оба были хорошо знакомы, она стояла и смотрела глазами, полными слез – ей было и грустно, и радостно видеть лица отца и матери, искусно срисованные с поблекшего семейного портрета. Затем она опустилась на колени и, сжав в руках маленький памятник, одно за другим поцеловала изображения и серьезно сказала: – Я буду стараться изо всех сил, чтобы вы мной гордились! Такова была молитва перед отходом ко сну в день четырнадцатилетия Розы. Два дня спустя Кэмпбеллы отбыли домой в слегка расширенном составе – к ним присоединился доктор Алек, а также кошка Комета, которая путешествовала в корзине со всеми удобствами – бутылочкой молока, несколькими маленькими бутербродами, кукольным блюдечком для воды и ковриком, устилающим пол ее комфортабельного купе, откуда она то и дело высовывала любопытную мордашку. На прощанье все долго целовались, обнимались, говорили друг другу хорошие слова и махали платками, а когда экипаж уже тронулся, мамаша Аткинсон побежала следом с горячими пирожками с пылу с жару – «ведь малютки устанут от хлеба с маслом за целый день дороги». Затем они снова пустились в путь и снова были остановлены – дети семейства Сноу потребовали вернуть котят, которых Носишка пыталась умыкнуть, засунув в дорожную сумку. Бедные, слегка помятые котята были извлечены и возвращены законным владельцам, невзирая на бурные протесты похитительницы, которая утверждала, что «они сами плосили поехать с сестлой Кометой».