На самом деле оно лечит…ся Я встречала мам, которые уже готовы на все махнуть рукой, потому что «уже поздно», готовы сдаться, так и не попробовав изменить свои отношения с детьми. К сожалению, не редкость, когда мамы и дети друг другу чужие, ничего не знают о жизни друг друга, да и не пытаются узнать. Особенно рискуют мамы «хороших девочек» – тех, которые не доставляют ни малейшего неудобства: хорошо учатся, помогают по дому, не общаются с другими ребятами, живут «на своей волне», но вроде как под приглядом, вот и ладно. Проблемы начинаются потом. Причем не у мам, а у детей, которые чувствуют себя ненужными, начинают искать понимания на стороне и постигать смысл жизни там, где получается быть собой. Ведь когда ты живешь так, будто все хорошо и внимания на тебя никто не обращает, то тебя словно бы и нет вовсе. Более того, если случится какая-то неприятность и ты пойдешь к матери со своей жалобой, проблемой или историей, можешь и на резкую реакцию напороться: мол, «ерунда это все». Ну и какой смысл тогда что-то рассказывать? Подобные ситуации не редкость. И говорят они прежде всего об утрате контакта, влекущей за собой потерю доверия и понимания. Восполнить подобные пробелы можно лишь восстанавливая то самое доверие, к которому мы не знаем, как подступиться. Хорошая новость в том, что доверие можно восстановить. Конечно, в особо тяжелых случаях, когда родители себя полностью дискредитировали, помочь сложно, но такие родители обычно и не ищут способов восстановления какого-то там доверия. Однако обычные среднестатистические родители, которым отношения с детьми нужны и интересны настолько, что они даже готовы читать книги на эту тему, – такие родители в силах все изменить к лучшему. Восстановление доверия – история долгая, но надежная. Начинается она как обычно – с признания своей неправоты, принятия чувств ребенка, аккуратных попыток построить отношения заново в процессе знакомства, узнавания и погружения в ребенка. Люди, которым можно доверять, умеют быть честными и открытыми, предпочитают говорить прямо о своих переживаниях, опасениях. Умеют аргументированно выражать свое мнение и могут ошибаться – конечно же, впоследствии признавая ошибки, а не ища виноватых. Чтобы стать тем, кому доверяют, нужно научиться вести себя как человек, которому можно доверять. Но это про взрослых, а в ситуациях с детьми все несколько иначе. Чтобы дети стали теми, кому можно доверять, нужно им доверять, а не ставить в позицию человека ненадежного и вечно перед всеми виноватого. Доверие «авансом» способно изменить поведение ребенка эффективнее, чем недоверие «на всякий случай». И если ребенок вас обманывает, подличает, то стоит посмотреть на дело чуть глубже: возможно, он просто не может быть искренним рядом с вами. Доверие – это не только то, как люди относятся к нам, но и то, как мы относимся к людям. Сложно быть уверенным в человеке, который вечно всех подозревает и вечно ждет от жизни подвоха. Доверие должно на что-то опираться – на уверенность, знания, опыт, мудрость… а может, и еще на что-то. Подумайте: на что оно опирается лично у вас? IV Про мам, которые боятся всего на свете Мама, ну почему ты тревожишься? Нам кажется, что мы едины, что мы семья, что мы близки. Но живем так, будто «близость» – это про расстояние. Будто жить под одной крышей или в одном городе – это и есть близость. Но где есть близость, там нет страха упустить детей, недосмотреть за ними, потерять связь. Такие страхи чаще всего присущи людям, которые уже недосмотрели и осознают, что никаких понимания, связи и взаимности в принципе нет и теперь только вопрос времени, когда именно последует отдача. Есть родители, потерявшие внутреннее равновесие, хотя с ним и так уже давно плохо. Наши бабушки-прабабушки были вынуждены много работать, и, соответственно, детей приходилось сызмалу приучать к самостоятельности и самодисциплине, поэтому в семьях не обходилось без муштры, запретов, ограничений – эдаких элементов дрессуры, с помощью которых стараются не упустить своих детей. Так постоянное состояние спешки, вечный страх проглядеть что-то важное стали нашим внутренним: – Я не успею. – Я что-то забыла. – Что-то не так, не знаю. – Слишком много всего, я путаюсь. – Да когда же все делать-то? И в итоге в погоне за насущным мы взяли и полностью растворились в мире вещей. В две тысячи двадцатом наступил карантин. Что мы получили в первую очередь? Люди стремились купить больше продуктов, масок, лекарств. Еще больше вещей, чтобы снять тревогу. Посмотрите, в какое время мы живем: хотя все можно купить, людей не покидает ощущение, что кто не купил, тот останется голодным, тот в опасности. Тревога – это крик души. Крик о том, что неправильно расставлены приоритеты. Мы неверно мыслим, не туда идем. Пока в душе тревожно, внутренний компас не ориентируется в том, что важно. А в это время наши дети ждут, когда кто-то поможет им понять этот мир. Ждут, когда появится кто-то, на кого захочется ориентироваться. Как бы родители ни старались ради детей, если дети не хотят жить так, как живут родители, и тревожиться так же тоже не хотят, у них возникает большое пространство для исследования мира и попыток построить такую реальность, в которой все понятно и безопасно. И вот они – риски. Не желая жить так, как родители, дети начинают искать какой-то иной ориентир, альтернативный путь. И уверенности, что дети будут счастливы, нет. Мы теряем детей. Нам нечего им дать. Дети не ценят и не берегут вещи, потому что детство нематериально. Детство эмоционально. А чем напитано детство ваших детей? И чем было напитано ваше детство? Тревога. Тревога. Дети грызут ногти, плачут ночами, болеют, цепляются за ноги, не отпуская маму ни на шаг от себя. Дети не верят, что они нужны, что они любимы. Дети кричат всем своим поведением о том, что им страшно в этом мире вещей. Они ищут тепла. Ищут любви. А обретают внутреннюю пустоту, которую заполнят так же, как и многие… тем, чего так боятся родители. Риски эти стары как мир: дурные компании и влипание в истории; злоупотребление всякой дрянью; подмена истинной близости сексуальными связями; внутренняя пустота. Вот неизменные спутники детей, неспособных понять ценности мира взрослого. А какие ценности вы предлагаете своему ребенку? Учиться ради того, чтобы стать такими, как вы? Слушаться, потому что слушаться надо? Вести здоровый образ жизни, потому что это правильно? Нельзя заставить человека быть умным, здоровым, мотивированным и взрослым, потому что так надо. Человек хочет быть счастливым по умолчанию. Он хочет быть понятым, услышанным, обнятым. Он хочет быть любимым. Чувствует ли ребенок себя любимым, когда родители «на вечной каторге» ради того, чтобы все обеспечить? Когда не только сами родители, а все их мысли и даже взгляд направлены не на ребенка, а на решение насущных проблем? Что делать? Подумать. Крепко подумать о том, насколько дети ваши вам близки. И близки ли вообще. Детство автора, похожее на многие другие истории Я из семьи, где мама делала все возможное, чтобы в одиночку вырастить двух дочерей «нормальными людьми». Мама очень уставала, вечно работала на износ, заботилась как умела и боялась «запустить» меня – оттого была несдержанной и пыталась все контролировать. В своем воспитании она не была последовательной, кричала и поднимала руку. И посмотрите, к чему это привело. Мы были разные. Очень. Я – мягкий, медлительный, тихий и застенчивый ребенок. Она – быстрая, импульсивная, требовательная и предприимчивая. Жизнь швырнула ее о прибрежные скалы, когда пришлось экстренно, навсегда оторвав от отца, схватить в охапку ничего не понимающий ревущий шестилетний комок, увезти ночным рейсом в далекий холодный Магадан и оставить там у бабушки. Травма разрыва. Я болела, переживала, а бабушка делала все, чтобы мне было хорошо. Но хорошо не было. Я чувствовала себя брошенной и плакала каждый день на протяжении долгих девяти месяцев. Способен ли ребенок понимать, какие там вообще есть сложности, в этой вашей взрослой жизни? Волнует ли это ребенка? Нет. Просто. Я. Настолько. Плохая. Что. Меня. Выбросили. А. Собаку. Оставили. Почему собака осталась там, а я живу здесь, неизвестно где? Много всего нехорошего крутилось в голове той меня. Мама любила меня. И ужасно боялась меня потерять. Сначала оторвала меня от себя физически, защищая от угрозы в виде страшных дядек, вершивших «справедливость» в суровые девяностые. А потом, забрав меня обратно, начала всячески меня воспитывать, чтобы создать тот самый внутренний стержень. И у нее получалось. Она научила меня быть: честной, справедливой,