ответственной, самостоятельной, прилежной, скромной, терпеливой, целеустремленной. И из меня получилась хорошая девочка. Я прилично училась, самостоятельно делала уроки, помогала по дому, была вежливой, опрятной, скромной, исполнительной, любила читать. Ни один учитель в школе никогда не жаловался на меня. Все мамы этого хотят, не так ли? Однако мама не знала, что детей бить нельзя. Тогда этому не учили. Каждый воспитывал детей исключительно так, как подсказывал внутренний голос. Импульсивные родители били и орали, спокойные – читали нотации, кто-то вообще растил ребенка с ключом на шее. Моя же «выбивала дурь» и ругала. В ответ я «зыркала», огрызалась, плохо помогала, над уроками тупила и всякое такое. А еще я была «шуганная». Махни в мою сторону рукой – и я вся сжималась и шарахалась в сторону. А раз шарахаешься – значит, «есть причина бояться». Такие повадки сделали меня объектом насмешек и издевательств в начальной школе. Меня шпыняли те самые дети «с ключом на шее». Я не умела оправдываться, что-то доказывать, драться. Я только читала книги и боялась ходить по улице… У меня не было кошмарного детства, но некоторые события меня убивали. В девять лет ненавистный мне отчим взял меня на рыбалку и завел в самое бурное течение реки, сказав: «Иди сама». После этого я едва ли не каждый день ходила на речку и много-много раз переходила вброд самые глубокие места. Эти хождения стали неким терапевтическим ритуалом: так я прорабатывала страх того, что «чуть было не произошло», убеждаясь в собственной твердости и «безопасности» ледяного течения. Когда учитель музыки почему-то целовал меня в ухо, я не знала, как себя вести. Мне было страшно показаться невежливой и уйти или убежать. Я помню, что улыбалась, как дурочка, а в это время в моей голове проносились все известные мне матерные слова и выражения. Но нет – хорошие девочки не хамят взрослым… Хорошо, что дальше этой мерзости дело не зашло. Друзей и подруг у меня не было. Да и зачем подружки ребенку, если меня нельзя водить в гости и чуть что – я наказана запретом на гуляние. Обойдусь. Невелика потеря. Я плела из бисера и читала книги. А в переходном возрасте у меня стали появляться «настоящие» друзья, те, которых обычно называют дурной компанией. Мне очень хотелось повзрослеть, и я считала годы до окончания проклятой школы, и как только окончила ее, сразу собрала вещи. Мама, увидев сумку, плакала и говорила: мол, неужели так плохо дома? Мне не было ее жалко, и себя я не чувствовала виноватой. Я хотела куда угодно, лишь бы никогда больше не возвращаться сюда, в эту жизнь. Хотя в том, что мама меня любит, не сомневалась никогда. • • • Вы все еще думаете, что ужасы кризиса переходного возраста возникают на пустом месте? Я каждый день посвящаю себя тому, чтобы с детьми не происходило того, что было со мной. Моя мама говорит мне, что хотела бы знать все, о чем я говорю, раньше. Но уже поздно. Откровенно говоря, мама однажды написала нам в письме следующее: «Вот мы и дошли до момента, когда ко мне бумерангом вернулись мои же слова, сказанные маме: „Я НИКОГДА НЕ БУДУ ТАКОЙ, КАК ТЫ!“ А по факту что получилось? История повторилась, только уже в более уродливом виде, и это было со мной, и коснулось непосредственно вас, мои любимые дочери». Ребенок, который мама Родители, которые не ведают, что творят, – это эмоционально незрелые люди. Трудно представить себе взрослых осознанных людей, которые отдают себе отчет в своих словах и поступках, понимают последствия своих действий и чувства своих детей, но при этом совершенно хладнокровно воспитывают их жестокими методами. Вспыльчивый взрослый – как ребенок, который не понимает, что с ним происходит. Этот ребенок или боится чего-то, или злится на что-то, и только кто-то большой, спокойный и любящий может его успокоить. Но кто это, если на самом деле ты уже давно не ребенок? И вот при противостоянии такого не очень взрослого родителя своему ребенку возникает неразрешимая проблема: нет кого-то умного и сильного, способного взять на себя ответственность за ситуацию. Ведь ребенок не в состоянии стать «родителем», испытывающим эмоции взрослого. И в таком мире, где все непредсказуемо и нестабильно, очень страшно находиться: ведь что это за мир такой, где один ребенок (во взрослом теле) воспитывает другого ребенка? И что это за кошмар – нести совершенно непосильную для ребенка ответственность? Страх не равно любовь Воспитание страхом осуществляется с помощью следующих методов: наказания; запреты; гиперконтроль. Такие инструменты нацелены на то, чтобы воспитать ребенка как можно лучше. И представляют собой, по сути, дрессуру. Обычно такой подход выражается в бездумном повторении поведенческих паттернов людей, служащих примером: собственных родителей и старших наставников, убежденных, что детей надо воспитывать непременно в строгости, чтобы не посадить себе на шею. Вот только строгость эта незаметно переходит в жестокость, но говорить об этом не очень принято. Да, от некоторых родителей только и слышишь, как у них получается выращивать шелковых детей черными методами. И вот после очередного разочарования в своем педагогическом мастерстве вы пускаете в ход репрессивные инструменты, цель которых – не добиться от ребенка хорошего поведения, нет. А наказать за что-то, уже произошедшее. Такая эмоциональная разрядка на некоторое время снижает и тревогу, и страхи: ведь «теперь-то ему точно неповадно будет». Вот только и то и другое в стократном размере перемещается в душу, мысли и сердце самого ребенка. Честно ли это? Родительские страхи не имеют никакого отношения к детям, и только работа со своими тревогами способна дать опору и снизить градус важности постоянного контроля и постоянного поиска способов доказать свою значимость силой. А вдруг что-то случится? И случится непременно, если бесконечно говорить ребенку о том, какой он неуклюжий и как бездарно и глупо попадает в неприятные ситуации. Гиперопека, при всем ее позитивном проявлении в виде неусыпной заботы, чаще других подходов мешает человеку взрослеть. Но мамам (и бабушкам, конечно) гораздо спокойнее, когда все под таким строгим контролем, что ничего плохого просто не может случиться. • • • Мой самый большой страх – не оказаться рядом в нужный момент. Не успеть подставить руки, когда она будет падать. Не защитить, когда на нее будут нападать, наезжать, будут ее обижать. Очень хочется, чтобы взросление произошло «без лишней крови». Чтобы меньше шрамов осталось на душе. Но быть рядом всегда – абсурдное желание. Оно неосуществимо. Уже сейчас, когда Настя пошла в школу. А впереди – пубертат. Чем старше она станет, тем будет дальше от меня. Во всех смыслах. Выход один – продолжать формировать привязанность. Именно она даст уверенность в том, что между нами не будет секретов. Если привязанность между вами и вашим ребенком существует и он вам доверяет, то по привычке, закрепленной с младых ногтей, он будет делиться с вами всем, что с ним происходит. Причем не только хорошим, но и плохим. Особенно плохим. Глубокая эмоциональная связь между ребенком и его личностно значимым взрослым – родным или приемным родителем – это тот резиновый канат, что позволит всю жизнь незримо быть рядом. Резиновый потому, что как бы далеко от вас ни был ребенок, в случае опасности он по инерции вернется к вам: растянутая резинка сокращается до исходной длины. И в нелегкий для ребенка момент вы окажетесь рядом. В объятиях друг друга. Или ухо в ухо – через ставшее горячим стекло мобильного телефона. И все вам расскажет ваш ребенок, и попросит совета, и не наломает дров. (#Та_Же) Кому должна, перед кем виновата и что подумают люди? Привычка оглядываться на других зародилась в нашем детстве, когда так и говорили: – На тебя смотрят. – Не показывай пальцем. – Что о тебе подумают люди? – Кто так ходит? И было еще много «мотивирующих» фраз, которые заставляли оглядываться и задумываться: а как я вообще выгляжу – в чужих-то глазах? К сожалению, многие из нас так и не научились смотреть глазами собственными. И тогда: