– Это глупо. – Я не спал более тридцати часов. Теперь во мне вовсе нет ничего умного… Габриэль остановился, и Пейтон наткнулась на его спину. Перед нами появилась дива службы безопасности, и мы втроем уставились на него, словно малыши, попавшиеся с рукой в банке печенья. – Блейзон! Я искал тебя повсюду, – проворчал мужчина, с трудом сдерживая гнев. В отличие от Джорджа он был тощим, как бобовый стебель, с длинными, собранными в косу волосами. – Очень простой план: ты дожидаешься в гримерке, пока мы не поедем в отель. Что из этого ты не понял? И где ты, черт возьми, шлялся? – Он одарил нас пронзительным взглядом. – Я был… эээ… – запнулся Габриэль. – …в секте трансвеститов, – дружелюбно помогла Пейтон. – …которая поклоняется святому сифилису, – добавила я вдогонку. – Да, именно так, – нерешительно подтвердил Габриэль, поморщившись, когда мы фыркнули. Телохранитель, имя которого я до сих пор так и не знала, нахмурился. – Почему у меня такое чувство, что ты… скажи, здесь пахнет горелым? – внезапно проговорил он, повернув голову, чтобы принюхаться. Теперь и мы это заметили. Действительно пахло горелым, а если точнее, жженым пластиком. В тот же миг мы услышали возбужденный крик, который волнами разнесся по всем палаткам. – Диван горит! Мы одновременно повернули головы. На вершине громадины, посреди мягкого сиденья, занялся огонь. Потрескивающее сине-желтое пламя взметалось все выше, в то время как густой черный дым поднимался в утреннее небо. – Ой-ой! – воскликнул Габриэль с округлившимися глазами. – Кажется, я оставил наверху окурок. 23 Три часа спустя, после операции по тушению пожара, проведенной пожарной командой и чрезвычайно неудобного телефонного разговора с Кельвином, мы, совершенно измотанные, наконец вошли в номер отеля «Белладжио». – Чувак! – тут же раздалось в комнате. – Это правда? Ты спалил диван? Почти истерически смеясь, Питер поднялся с одного из пушистых кресел. Его, Ксандера и Джорджа уже доставили в отель, когда мы устраивали фиаско с диваном. Мой брат тоже вскочил, но с таким злым выражением лица, что вполне мог бы соперничать с дивой безопасности. – У тебя что, не все дома? – проревел он, бросаясь к нам и хватая Габриэля за воротник. – Скажи, что ты не сжег этот диван с моей сестрой! – Я не сжег этот диван, – невозмутимо процедил Габриэль, убирая руку Ксандера с воротника. – Так да или нет? Габриэль пожал плечами. – Спроси у нее. Брат выглядел так, словно хочет сломать Габриэлю нос, но тут же спохватился и вместо этого схватил меня за руку. Словно орел свою добычу. В этот миг он так невероятно походил на нашу маму, что я не знала, пугаться мне или смеяться. – Ты ранена, Саммер? Ты в порядке? – Определенно лучше, чем диван, – отозвалась я. Габриэль и Пейтон тем временем уже упали в кресла, и я последовала их примеру. Питер снова рассмеялся и опустился в кресло рядом с нами. – Чувак! Выходка эпическая! Горящий диван гоняют туда-сюда по CNN. Габриэль фыркнул. – Не знаю, почему из-за этого подняли такой шум. В любом случае эта штука сгорела бы. – Да, но только в конце недели и под присмотром пожарных. И в идеале в нем бы сгорел ты, а не моя сестра, – вздохнул Ксандер. Габриэль закатил глаза. – Успокойся, Прайс-Икс. Во-первых, она не сгорела, а во-вторых, в худшем случае воскресла бы вместе с парой-другой драконов. Я усмехнулась его отсылке к «Игре престолов». Да и вообще, диван не столько горел, сколько просто тлел. Дым адски вонял, и палатки в непосредственной близости пришлось эвакуировать и демонтировать. От нас все еще несло резким запахом гари. Но больше ничего не произошло. Тем не менее я была рада, что пожарная команда вмешалась, прежде чем случилось что-то плохое. – И? – Питер по-идиотски ухмыльнулся нам. – Как сильно Кельвин надрал вам задницу? Мы с Габриэлем обменялись измученными взглядами, прежде чем он пожал плечами. – Мне запретили посещать фестиваль следующие несколько дней, пока мы не отправимся в Лос-Анджелес. Судя по лицу Питера, он ни капельки не жалел Габриэля, скорее, собирался снова рассмеяться. – Хватит! – Ксандер, который продолжал стоять, вдруг взорвался. Мы с Пейтон вздрогнули, а Габриэль даже замер с открытым ртом посреди зевка. – Хватит! – снова крикнул Ксандер и схватил меня за запястье. – Как вы можете сидеть и отпускать глупые шутки после всего, что сегодня натворили? – Ксандер… – попыталась я его успокоить, заметив, что он дрожит. Брат стиснул зубы и резко посмотрел на меня. – Я хочу, чтобы в будущем ты держалась подальше от Блейзона, Саммер, – произнес он с едва сдерживаемой яростью. – Я не допущу, чтобы он снова подвергал тебя такой опасности. Оставшуюся часть тура ты держишься от него не меньше чем на десять метров, или… – …или что? – громко спросил Габриэль, тоже вставая. Два мальчика скрестили взгляды, словно рычащие собаки, готовые вцепиться друг другу в глотки. Джордж сложил руки на груди и выглядел так, будто готовится схватить их за шеи, как двух щенков. – Успокойтесь! – Я вскочила и встала между парнями. – Вы устроили здесь драму почище, чем в «Хоре», – прошипела я и ткнула указательным пальцем брату в грудь. – Я в курсе, что ты желаешь мне только добра, но хочу прояснить одно, – я стиснула зубы, – я не позволю никому указывать мне, с кем проводить время, а с кем нет. Понял? – Глаза Ксандера сузились. – Пожар – просто глупый несчастный случай, – продолжила я. – Мы все переутомились и несем чушь. Выключи брата-мачо и давай… – Я больше не позволю тебе иметь с ним что-то общее, – прорычал Ксандер, а потом снова схватил меня за руку и потащил через вестибюль к лифтам. – Ксандер! – громко протестовала я. – Останови их, Джордж! – крикнул Габриэль позади нас. – Это называется похищением! Что на это ответил телохранитель, я не услышала, потому что двери лифта уже закрылись за нами. – Ксандер, – строго произнесла я, вырывая руку из его хватки, – перестань вести себя как придурок. – Я просто хочу защитить тебя, – проворчал он. – Защитить? Ты? – гневно вырвалось у меня. – Тогда скажи, где ты был, когда я звонила тебе вчера? Где ты был, когда от паники я не могла дышать? И где ты был, когда я с кровоточащими ушами потеряла сознание? Я знала, что несправедливо обвинять его в этом. Из-за громкой музыки у Ксандера не было ни единого шанса услышать меня. И все же… Пейтон-то нашла меня. Брат сжал челюсти, и в его глазах отразилось чувство вины. – Я пришел к тебе. Сразу, как только узнал. Но ты спала, и когда я вернулся сегодня утром, ты уже исчезла. – Одни отговорки, Ксандер. Тебя не было рядом, – прошипела я. Двери распахнулись, но никто из нас не вышел. – Дело в том, что ты разыгрываешь из себя старшего брата, только когда тебе это удобно. А когда мне действительно нужен, ты всегда подводишь меня. Всегда. С самого детства. – Это не так. Я делаю все… – Ты оставил меня наедине с мамой! – внезапно рявкнула я ему прямо в лицо. Эта вспышка оказалась такой сильной, что мы оба съежились. – Ты оставил меня наедине с ней, хотя знал, насколько она ужасна. Ты пожертвовал мной ради своей карьеры, и прекрасно это понимаешь! – С… Саммер, – запнулся Ксандер, становясь бледным, как стена позади него. – Просто оставь это! – прорычала я. – В какой мы комнате? – Триста одиннадцатая, – пробормотал он и дрожащими пальцами достал из кармана штанов ключ-карту. Я вырвала ее у брата из рук. Больше не удостоив его взглядом, ворвалась в комнату и захлопнула за собой дверь. Номер в отеле оказался потрясающим и ничем не уступал номеру в Орландо, но я так расстроилась, что бросила на него лишь беглый взгляд, прежде чем отправиться в ванную и принять прохладный душ. Я воняла! Я злилась и в душе могла не притворяться, что не плачу. Мне не хотелось обвинять Ксандера в истории с мамой. Однако это не отменяло факта, что я таила эту обиду в себе уже много лет. Расти с моей мамой – настоящий ад. А после ухода брата все ее внимание, помимо фортепианных концертов, сосредоточилось на одном-единственном – на мне. Она ведь садистка, помешанная на контроле, а я всегда слишком боялась уйти от нее, как Ксандер, и жить собственной жизнью. По правде говоря, я завидовала его мужеству. Мне потребовалась целая вечность, чтобы смыть и вонь, и злость, и горечь. После этого я завернулась в пушистое белое полотенце, закрутила волосы в тюрбан и бросилась на диван в гостиной. На случай, если Ксандеру придет в голову дурацкая идея открыть дверь прямо сейчас, у меня имелись подушки, которые я могла бы бросить ему в голову. Ощущая покалывание в пальцах, я подавила желание где-нибудь в этом отеле поискать пианино и постучать по клавишам. Мне хотелось сыграть что-нибудь дикое и гротескное. Мне, словно дрессированной обезьянке, дома и на концертах приходилось играть мелодичные произведения. Но теперь пальцы дергались сами собой, словно играли на невидимых клавишах, а в голове ноты начали сплетаться в бравурную мелодию. Она получалась простой, но эмоции за ней стояли яростные, дикие и свободные. Я рывком села и нашла на столике рядом с дверью бумагу и ручку. Первые ноты я вывела уже по дороге обратно к дивану. В ушах шелестело. Черно-белый вихрь из коротких нот, быстрых ритмов и резких пауз. Пальцы шарили по бумаге, пока я перебирала символы, заменяя их новыми, только чтобы снова написать что-то совершенно иное на следующей странице. Все это не имело ни начала, ни конца. Мне казалось, что сейчас на лист бумаги изливается моя душа. Это было одновременно самое страшное и самое лучшее, что я когда-либо сочиняла. Но, прежде всего, самое честное. – Вероятно, ты злишься, или почему еще ты насилуешь бедную музыку? – внезапно прошептал голос мне в левое ухо. – Ох! – Я была так потрясена, что ручка соскользнула и оставила на бумаге смазанный след. – Габриэль! Ты в своем уме? Ты когда-нибудь слышал о том, что нужно стучаться? И как ты вообще сюда попал? – прошипела я, прижимая ладонь к бешено колотящемуся сердцу.