— Дела… — пробормотал маэстро Салазар. Узнав о жертвоприношении, Франсуа де Риш тотчас объявил: — Эберт, отведи фрейлейн Мирей в мою комнату и обеспечь всем необходимым! Лицо подмастерья явственным образом перекосилось от плохо скрываемого возмущения, но стальные интонации в голосе магистра заставили крепыша промолчать и поспешить на помощь сарцианке. Только сарцианке ли? Хоть девица и обладала смуглой кожей и характерным разрезом глаз, но при этом уступала Франсуа всего лишь на полголовы, а пухлые губы и прямой крупный нос скорее подошли бы коренному уроженцу Средних земель империи. Полукровка! Как есть полукровка! Только, в отличие от покойной Герды, красивая. Эберт протянул руку фрейлейн Мирей, и та с благодарностью приняла помощь, хоть, как мне показалось, не особенно-то в ней и нуждалась. — Сеньоры, поспешим! — взмолился подручный Рыбака, и мы последовали за ним на задний двор. Пока слуги взнуздывали лошадей и затягивали подпруги, Франсуа де Риш раздобыл кувшин с водой и в несколько мучительно длинных подходов его осушил. — Знаешь, братец, — обратился он к маэстро Салазару, — а ведь тебе не позавидуешь. Нужно быть лошадью или даже верблюдом, чтобы каждый день выдувать столько вина. У обычного человека на это никакого здоровья не хватит. — Дело привычки, — ответил Микаэль, косо глянул на меня и явно с превеликим трудом удержался от своего очередного стишка, полного ядовитого сарказма. Я показал бретеру кулак и без всякой охоты взгромоздился в седло. Голову ломило, и самочувствие оставляло желать лучшего, а с хмурого неба еще, как на грех, посыпал нерадостный весенний дождик; выходить из дома в такую погоду не было ни малейшего желания. Но чего уж теперь… Поначалу ехали знакомой дорогой к Белым воротам и даже миновали оцепленный стражниками переулок, где вчера схлестнулись с одержимыми псами; там за жиденькой толпой зевак мелькали черные рясы священнослужителей. А вот дальше провожатый направил нас в объезд застроенного особняками холма, и старые кварталы Риера мы покинули через соседний таможенный пункт. Тогда-то и разверзлись хляби небесные и на город обрушился самый настоящий ливень. Плащ и камзол вмиг промокли насквозь, рубаха прилипла к телу. Сточные канавы переполнились, по улицам понеслись мутные ручьи, в них замелькали крысы, конские яблоки, солома и прочие нечистоты. К счастью, ливень стих так же внезапно, как и начался, темную тучу отнесло от города, и лишь откуда-то издалека продолжали доноситься гулкие раскаты грома. Мы свернули вглубь квартала и пробрались его узенькими переулочками к заброшенному складу. Перед ним толпились мокрые и продрогшие подручные Рыбака, стражники и чиновники ратуши. Рыбак при нашем появлении взмахом руки указал на неказистое строение: — Вон Черен, проходи! — а сам продолжил что-то втолковывать дюжему детине в кожаном плаще и островерхой шляпе, который держал на поводке здоровенного кудлатого пса. Судя по всему, ищейка должна была выследить убийцу, но внезапный ливень поставил на этих планах большой жирный крест. Сунувшегося было следом Уве я оставил на улице, а маэстро Салазар и Франсуа де Риш и сами не проявили к месту преступления никакого интереса. Первый прикрыл глаза и задремал в седле, второй созвал своих головорезов, выслушал отчет и принялся раздавать приказы, указывая рукой то на один соседний дом, то на другой. Внутри всем заправляла Сурьма. Она кружила у распятого на засыпном полу трупа и расставляла в нужных местах светильники, но пока что их не зажигала, и в полумраке склада ее белое лицо решительно ничем не отличалось от бесстрастной фарфоровой маски. Магистр-эксперт по алхимии и, как оказалась, всяческим языческим верованиям не обращала внимания ни на распоротую брюшину несчастного, ни на забрызганную кровью и непонятными бурыми ошметками стену и валявшиеся под ней внутренние органы. Гудевшие в воздухе мухи ее тоже нисколько не волновали. Не стал акцентировать внимание на этих неприятных вещах и я, вместо этого присмотрелся к надписям на староимперском и решил, что те целиком и полностью соответствуют виденным на реконструкции предыдущего места преступления. Я не стал путаться под ногами, отошел в сторону и закрыл глаза. Несколько размеренных тягучих вздохов помогли погрузить сознание в легкий транс, и незримая стихия открылась во всей своей красе и заиграла неведомыми простецам красками. Вот только служебное рвение оказалось вознаграждено лишь приступом головной боли и ничем сверх того. Эфирное поле на складе было однородным и предельно стабильным, в нем не ощущалось ни малейших отголосков недавнего ритуала. Обряд и в самом деле носил исключительно религиозный характер и не имел никакого отношения к тайным искусствам. Я вышел на улицу, где вновь заморосил дождь, и стер с бороды натекшую из носа кровь. Вскоре Мориц Прантл закончил препирательства с хозяином ищейки, подошел и спросил: — Что скажешь? — Все как ты говорил. Ни убавить, ни прибавить. — Мы вернулись на склад, и я счел нужным заметить: — Только обряд проведен по другому сценарию: сердце и мозг не тронуты. Сурьма услышала мое высказывание и покачала головой. — Это не ритуал, это обычное гадание. Вам доводилось слышать о гаруспиках? — Здесь гадали по внутренностям? — удивился Рыбак. — Уверена? Вместо ответа эксперт молча повела рукой. — Смотрите сами. Посмотреть и в самом деле было на что. Склад теперь заливало сияние дюжины светильников, темных мест почти не осталось и были четко видны все надписи, кровавое пятно на стене и лежавшие под ним внутренние органы жертвы. — Из нас в этой мерзости разбираешься только ты! — сварливо отметил Мориц Прантл. — Рассказывай! На Сурьму вспышка раздражения не произвела ни малейшего впечатления, она лишь пожала плечами и сказала: — Дело плохо. — Почему это? — Результаты гадания сулят убийцам успех. Даже полные профаны должны были по состоянию печени жертвы прийти к выводу, что задуманное ими предприятие свершится в установленные сроки и наилучшим образом. — Магистр-эксперт без какой-либо брезгливости подняла с пола печень и продемонстрировала ее нам. — На редкость правильная форма, при этом щель, считающаяся гаруспиками дружественной, гораздо тоньше обычного, что выступает добрым знаком. Состояние сосудов также должно трактоваться аналогичным образом. Смуглое лицо Рыбака потемнело еще больше из-за прилившей к нему крови. — Ты сулишь нам неудачу на основании каких-то диких суеверий? Ты в своем уме?! — Мориц, иногда создается впечатление, что мы говорим на разных языках, — вздохнула Сурьма. — Послушай еще раз: убийца верит в гадание на внутренностях, и печень жертвы сулит ему успех. Разве после этого он станет откладывать ритуальное убийство? Как ты считаешь? Мориц Прантл изменился в лице. — Со дня на день случится новое убийство! — сказал он и с шумом выдохнул. — Экая незадача! Незадача?! Ангелы небесные! Я бы отпустил по этому поводу куда более крепкое словцо, но решил не сотрясать впустую воздух и промолчал. — Непонятно только одно, — произнесла вдруг Сурьма. — Зачем понадобилось плескать на стену кровью? Гаруспики не практиковали ничего подобного… — Какие только бредни не придут в голову неофитам! — отмахнулся Рыбак. Эксперт кивнула и в задумчивости закусила нижнюю губу. — И все же есть в этом нечто странное… — пробормотала она. Мы ее замечание проигнорировали, поскольку с улицы зашел Франсуа де Риш. Он с интересом огляделся и сообщил: — Мои люди прошлись по окрестным домам, никто ничего не видел и не слышал. — Этого бедолагу, должно быть, опоили. Надо проверить ближайшие кабаки, — приказал Рыбак. — А еще следует узнать обо всех проживающих в округе хирургах и школярах-медиках. Возможно, кто-то припозднился и задержался у друзей, снял комнату или заночевал в таверне. Через соседние ворота никого подозрительного ночью не пропускали, это сужает круг подозреваемых. — Не все так однозначно, — хмыкнул Блондин и позвал нас за собой: — Идемте, сеньоры! Мне есть что вам показать. Мы покинули склад, обогнули его и подошли к дощатому забору соседнего дома. Франсуа хозяйским движением распахнул лязгнувшую сорванным засовом калитку и запустил нас на задний двор. За черным ходом в дом, между дровяным сараем и поилкой для лошадей обнаружилась арка. Когда-то ее заложили кирпичной кладкой, но та частично обвалилась, и дыру заколотили досками. Сейчас большинство их валялось на земле, и в образовавшееся отверстие вполне мог пролезть человек; мы так и поступили. На той стороне обнаружился узкий проход между почти смыкавшимися стенами, он привел нас к спуску в подвал, а оттуда удалось попасть в небольшой двор-колодец, где между окнами тянулись бельевые веревки. Франсуа направился к очередной арке и толчком распахнул створку ворот, выпуская нас на тихую улочку. — Вуаля! — улыбнулся Блондин. — Мы в Старых кварталах! — Дерьмо! — выругался Мориц Прантл. — Это все меняет. Это меняет решительно все… 2 К нашему возвращению на складе оказалось не протолкнуться от людей Рыбака, которые с дотошностью муравьев производили осмотр и составляли опись улик. Сразу несколько человек переносили на бумагу надписи, по возможности стараясь сохранить особенности начертания букв. Все суетились, даже невесть что забывший внутри Уве. Одна лишь Сурьма так и стояла перед кровавым пятном на стене. — Ничего странного не замечаете? — спросила она у нас, не дождалась никаких предположений на этот счет и повела пальцем по контуру бурой кляксы. — Не напоминает очертания Риера? — Теперь, когда ты сказала… — задумчиво протянул Мориц Прантл. — Да, некоторое сходство с картой имеется. И о чем это говорит? — Здесь заложено место грядущего ритуала. Уверена в этом! — заявила Сурьма. — Если присмотреться, видно, что края подтирали и форма пятна не случайна. Остается только понять, какой из сгустков крови был воспринят как знак свыше… Я в подобных толкованиях силен не был и потому начал разглядывать надписи и символы на стенах, нисколько не смущаясь тем, что перекрываю обзор рисовальщикам. Почти сразу мое внимание привлекло изображение незнакомой птицы. Нечто подобное присутствовало и на реконструкции места первого ритуала, но там с подачи не слишком искусного художника изображение больше напоминало раскинувшего крылья безголового орла. В оригинале же присутствовала явственная округлость тела, а куцый хвост лишь наметили двумя небрежными дугами. — Что это за птица? — поинтересовался я, указав на рисунок. Лицо Сурьмы исказилось, словно треснула фарфоровая тарелка, и отнюдь не сразу удалось понять, что так выглядит ее улыбка. — Это не птица, а жук, — поправила меня эксперт. — Скарабей. — А похоже на птицу! — не согласился Франсуа. — Таково символичное изображение скарабея, неразрывно связанного с культом поклонения солнцу в Полуденной империи, — просветила нас Сурьма, и у меня в голове будто что-то щелкнуло. Всплыла в памяти похвальба застигнутого в подземелье Рауфмельхайтена чернокнижника, и я произнес вслух: — Ложа Скарабея! — При чем здесь это? — удивился Мориц Прантл, которому озвученное название оказалось, как видно, знакомо. — Что ты знаешь о них? — ответил я вопросом на вопрос.