Баловали их за явную принадлежность к серьёзным кланам. Несмотря на то, что раскрывать инкогнито, как бы, не разрешалось, некоторые поспешили похвастаться знатностью происхождения в первый же день. Причём наказывали за это в единичных случаях, и не сказать, чтобы серьёзно. Других вычислили по семейному сходству, по оговоркам, некоторым деталям, или просто находились знакомцы, где-то когда-то их видевшие и неспособные удержать языки за зубами. Причём стоило опознать одного из нас, как слухи об этом тут же разлетались по всем корпусам. В итоге уже спустя десять дней около половины учеников потеряли «ширмы». Я же, по понятным причинам, так и скрывался под маской Чака Норриса. Попытки прощупать, что под ней, против меня не срабатывали. Я крепко держался за свою анонимность обеими руками и следил за словами. Знать меня в лицо никто не знал, по поведению и вещам принадлежность определить невозможно, вот и получилось, что никто не смог накопать на меня ничего конкретного. Паксус – один из ключевых сплетников школы, беззастенчиво использовал положение соседа, чтобы разговорить всех нас на всю катушку. А уж в меня вцепился, будто оголодавший клещ. Особенно после той ночи активизировался. Очень уж его огорчил мой отказ обучить его искусству «ночного лазутчика-любовника», перед которым у недотрог-аристократок одежда сама по себе слетает, предательски цепляясь за мой карман. Но все его поползновения на моё инкогнито – зряшная потеря времени. Однако неудачи соседа не смущали. Оставленное девочкой одеяние привело Паксуса в состояние, близкое к умопомешательству. Он совершенно неверно интерпретировал мою ночную отлучку. Причём это тот случай, когда рассказывать правду – пустая затея. Ни поверит ни на грош. Поэтому я лишь поначалу пытался как-то оправдаться. Быстро осознав, что это пустая потеря времени, дальше отмалчивался и всячески отшучивался, стойко держась под натиском, усилившимся в стократ. Мне это ничего не стоило, потому как тень на репутацию не наводило, и репутации незнакомки тоже вред не причиню, поскольку Паксус не знает, кому принадлежит худи. Вот так и получилось, что сосед, не прекращая допытываться, заодно решил во что бы то ни стало раскрыть загадку моей личности. Возможно, предположил, что это как-то поможет узнать всё о моих ночных похождениях. Теперь даже в уборную в тёмное время не выйти без того, чтобы Паксус следом не увязался. Следил бдительно, спал одним глазом, и куда только подевалась его привычка отключаться первым и подниматься последним. Явно на все сто уверен, что под покровом ночи я единолично предаюсь запретному в стенах школы разврату, и всеми силами стремился стать соучастником. Ладно, это я отвлёкся от главной темы. В общем, утром ты в районе вершины пирамиды, а уже вечером можешь любоваться ею из глубоких низов. Всё течёт, всё меняется, кроме направления потока. Он сносит вниз и самых отстающих, и лидеров. Даже Дорс и ему подобные скатываются, просто не так быстро, как остальные. От начальной сотни баллов у главных неудачников мало что осталось, лидеры же не добирали до неё несколько десятков. Я уже не сомневался, что вот-вот начнутся отчисления, и вдруг так совпало, что именно после моей ночной вылазки ситуация поменялась. Вначале, первую пару дней, это мало кто замечал. Даже сам полагал, что мне просто временно везёт с необычно-медленной потерей завоёванной позиции. Но дальше потери начали компенсироваться приобретениями. В какой-то момент я надёжно затормозил на двенадцатом месте. Потеряв единичку, тут же приобретал новую, сохраняя равновесие. А по итогам недели приподнялся на шесть баллов, причём не в одиночку, так как оставался на двенадцатом месте. И чем дальше, тем явственнее вырисовывался рост. Штрафовали меня редко и понемногу, зато награждали чуть чаще и достаточно щедро. Не только единички доставались, а и пары. И это притом, что Злобыш после той ночи дышал ко мне неровно. Не в том смысле, что я ему нравиться начал – совсем наоборот. По любому поводу придирался, не забывая ставить минус за минусом. Возможно, тем поступком я его как-то подставил, вот и отыгрывался. Плюс обучение стало одинаково-сложным для всех, изначальные поблажки с различными испытаниями на выбор сходили на нет. Хотя я бы этот процесс обучением называть постеснялся. Методика преподавания здесь не просто хромала на обе ноги, она представляла собой нечто близкое к хаосу с бледными проблесками даже не зачатков педагогики, а здравого смысла. Ни малейшего намёка на стройную систематизацию. Никакой свободы мысли. Никто не требовал от нас анализа подаваемой информации. И мысли свои мы должны были придерживать при себе. Зубрёжка, зубрёжка и ещё раз зубрёжка. Основные аргументы при ответах – не собственные выводы, сделанные по результатам усвоения, а цитаты из авторитетных источников. Слова здешних мастеров – высший закон и абсолютное знание, сомнению они не подвергались ни под каким соусом. Что касается практических занятий, картина, по сути та же самая. В основном нас раз за разом силами отдельных корпусов или полным составом отправляли получать тумаки от кукол на арене. Сложной тактикой головы не обременяли, но пытались не одни лишь рефлексы в нас вдолбить. Вырабатывали чувство строя, где все связаны воедино, прикрывая друг дружку, и ошибка одного способна навредить всем. А когда мы, избитые и измученные поднимались наверх, нам снова и снова зачитывали скучнейшие трактаты великих полководцев и мудрецов, но не в качестве «снотворного», а для того, чтобы мы заучивали наизусть избранные отрывки. Разве что в одном намёк на систему просматривался. Редкий день проходил без того, чтобы нам в той или иной форме не преподнесли лекцию о величии императора и благословенности его семьи. Весьма предсказуемый ход, но предсказуемость не умаляет возможную пользу от него для правящей семьи. Подростки – удобный материал для закрепления в мозговых извилинах разного рода идей. И если в них вбивать правильные мысли день за днём, неделя за неделей, они зачастую способны их принять, даже если изначально настраивались категорически против. Таким вот нехитрым способом в нас пытаются воспитать лояльность к правящему клану. Аристократическую молодёжь с рождения обучали не реагировать на куда более хитрые формы внушения, но вот было ли это обучение одинаково-качественным у всех? К тому же за один год капля способна проточить немаленький камень. Раз на нас давят в этом направлении столь настойчиво, смысл в такой «накачке» определённо есть. Надеюсь, неполный год «идеологического прессинга» моя психика выдержит. Даже не надеюсь, а уверен. Мне неоднократно доводилось наблюдать в действии массовое «зомбирование» в мире высоких технологий, и должен сказать, что в сравнении с «передовой накачкой» местная обработка выглядит, как попытка отучить кота любить мясо при помощи просмотров веганских телепередач. Но я не показывал, что не поддаюсь столь наивному давлению. Посматривал на остальных и копировал реакцию середнячков. То есть ни симпатии, дабы выслужиться, ни антипатии – инертная реакция. Это чересчур скользкая почва. Пытаться показать, что без ума влюблён в императора и всю его родню – предпоследнее дело. Выказывать неприязнь или ненависть – последнее. Из средней массы я старался выбиваться лишь в вопросе набора баллов. И, разумеется, мне они требовались не ради красивой цифры. Баллы – это возможность и дальше находиться в школе. Пока они у тебя в минус не ушли, исключение не грозит. Об этом мне сообщили в самом начале. Впрочем, эту информацию я заполучил ещё года полтора назад. Повезло заполучить парочку полезных книг. О том, что высокий балл – это возможность пользоваться некоторыми привилегиями, узнал также из книг. И здесь сведения подтвердились. Например, по истечении некоего начального срока успешные ученики могли выйти в город на один световой день, или даже на полные сутки. Для большинства счастливчиков это дозволяется не чаще одного раза в две недели для первого случая, а если воспользоваться вторым, ворота для тебя закрываются на целый месяц. К тому же за всё полагается платить, в том числе и за это. Не деньгами, а баллами, причём немалыми. То есть те, кто любят побродить за стенами, рискуют скатиться в рейтинге. Простое и эффективное средство отбивать у нас тягу к гулькам. Я гульнуть не прочь. Точнее, не для забавы, мне ради важного дела надо бы выйти в город. Однако без выхода прожить могу спокойно, ведь основная задача моего великого плана на такие отлучки не завязана. Второстепенные задачи – это да, хорошо бы пройтись, но это уже другой вопрос. Мне от бальной системы требуется нечто другое. Даже миллион прогулок по столице ничего не значат в сравнении с возможностью, которую можно реализовать с её помощью. Потому что эта возможность, скорее всего, уникальная. Если я не ошибаюсь, ни у кого во всём мире сейчас её нет. К сожалению, точно установить факт уникальности невозможно, лишь по косвенным сведениям сужу. Но это тот случай, когда им можно доверять. Сами посудите – как долго можно скрывать факт наличия атомного оружия на Земле? Даже не будь Хиросимы и Нагасаки – это вопрос считанных лет, если не меньше. Вот и здесь что-то подобное. Эта возможность – краеугольный камень моего великого плана. И ради неё я готов зубами грызть бронзовых истуканов за каждый балл. Неудивительно, что в последнее время настроение моё улучшалось с каждым днём. Начиная с того самого, когда я попытался втайне от всех пройти испытание с безногими куклами. * * * Ярко светило утреннее солнце, задорно щебетали птички, ласковый ветерок нагонял приятную прохладу. В общем, всё прекрасно, за исключением моего настроения. Ну а чему тут радоваться? Только что я потерял двенадцать баллов. Да-да – двенадцать! А ведь даже сейчас, с новыми послаблениями, они зарабатываются со скрипом. Получается, все успехи четырёх, а то и пяти дней слил за один миг. С седьмого места в рейтинге вылетел на двадцать девятое. Причём делю его с парочкой учеников с такими же текущими показателями. То есть, учитывая дубли не самой удачной системы подсчёта, впереди меня не двадцать восемь, а куда больше. И скатился я по своей воле. Ну а куда деваться, если право выхода в город стоит именно столько? С одной стороны, я поставил под удар главную задачу ради второстепенной. С другой, я почти не сомневаюсь, что легко наверстаю упущенное, и совершенно не сомневаюсь в том, что успешное выполнение второстепенной задачи облегчит работу по главному направлению. В общем, к воротам я шёл в мрачном настроении. И его ничуть не улучшало присутствие Паксуса. Соседу «увольнительная» не светила, потому как давали её только тем, кто успели вернуть все выданные изначально сто баллов. Ученическими успехами он не блистал, поэтому прилично не дотягивал. А за город ему очень хотелось. Вот и увязался, хотя бы так примазываясь к недоступной возможности. И заодно в который раз закидывая всё те же удочки. – Чак, ну как ты не понимаешь! Это же тупость! Ты сглупил. Ты, наверное, из такой глуши приехал, где такие вещи не понимают. Я ведь прав, да? Ничего про большие города не знаешь? – сосед выдержал паузу, надеясь, что я отвечу, и дам, наконец, хоть какой-то намёк на расположение своего родного края. Какая наивная попытка… Видимо сам это быстро поняв, Паксус продолжил, как ни в чём ни бывало: – Идти надо на сутки, а не на световой день. И даже так маловато будет, чтобы нормально оторваться. Я, как только сотню получу, возьму на сутки. Я, думая о своём, бросил в ответ уже в который раз: – Паксус, ты быстрее в ноль уйдёшь, чем до сотни доберёшься. – Доберусь, не сомневайся. Теперь у меня есть цель, а я упрямый. – Ты учти, что за полные сутки придётся отдавать двадцать четыре балла, а не двенадцать. – Да я бы и все сто отдал, лишь бы на полный денёчек вырваться, – мечтательно протянул сосед, после чего, спохватившись, с мольбой спросил: – Ну ты хотя бы расскажешь, как там всё прошло? – Паксус, если ты насчёт увеселительного квартала, то рассказов не будет. Я туда заглядывать не планирую. – Ну да, ну да, верю, конечно же верю. И в то, что тебе женская одежда сама в карман упала, тоже верю. То есть ты хочешь сказать, что целых двенадцать баллов отдал, чтобы просто навоз на улицах понюхать и пожрать в дешёвой таверне тухлятины жареной, вместо школьных специй? – Угу, именно этим и собираюсь заняться. – Чак, хватит уже врать, здесь все знают, какой ты бабник. – И снова ошибаешься. Хотя что тут говорить, тебе как ни объясняй, не поверишь. У тебя мания находить во всём какие-то пошлые намёки. – Да какие намёки, Чак?! Я ведь сам видел, как ты ночью в женские корпуса бегаешь! – Вот прям своими глазами видел, как в эти корпуса захожу или выхожу их них? – уточнил я. – Может всё и не видел, зато видел, что у тебя в кармане сам знаешь что лежало. Только хватит уже мне лапшу вешать, что ты просто нашёл тряпку по пути в нужник. Ну хоть намекни: блондинка или брюнетка?! Ну давай же, Чак! Ну не зажимай! – Паксус, ты безнадёжный фантазёр… На этих словах я повернул на кратчайшую тропку, ведущую к воротам. Протягивалась она в окружении зелёных стен из художественно подстриженных кустарников. Немудрено, что лишь оказавшись за углом я увидел, что там кто-то есть. Девочка стояла в конце тропы, глядя в сторону ворот. Причём даже со спины я сразу опознал старую знакомую по характерной причёске: укороченные волосы частью заплетены в подобие конского хвоста, частью развесились в стороны не очень-то послушными прядями. Вообще-то насчёт знакомства – это я преувеличиваю. Даже прозвища не знаю. Да, мы не очень-то тесно пересекаемся с ученицами, лишь на некоторых испытаниях и совместных подобиях лекций. Однако все примелькались, лишь именно эта – будто невидимка. Очень нечасто на глаза попадается. Правда, надо признать, что её появления хоть и редки, но при этом часто эффектны. Вспомнить хотя бы то первое испытание с куклами, когда она продержалась немногим меньше, чем я. Но я-то был в группе, а ей приходилось в одиночку выкручиваться. Голова моя была слишком сильно озадачена горестью от только что случившейся потери баллов и перспективами достижения некоторых целей, ради которых я решился на такие траты. Лишь этим могу оправдать то, что печально расслабился, не просчитал последствия, отреагировал импульсивно, совершенно не думая о том, что услышанное и увиденное могут неправильно интерпретировать.