Сапоги хлюпали и чавкали в грязных лужах. Кирпичные здания Якимы остались позади. Я шёл по окраине, где стояли только сараи и редкие домишки. С одной стороны тянулась железная дорога. Ливень хлестал всё сильнее, грязь прилипала к сапогам, засасывала их, и каждый шаг давался с трудом. Я тяжело дышал, а сердце бешено стучало в груди. При этом казалось, что я топчусь на одном месте. В третий раз за сегодня к глазам подступили слёзы. Я пытался их подавить, но они меня пересилили. Лицо всё равно было мокрое от дождя. Слёзы смешивались с ним и терялись. Я и сам не знал, отчего плачу: от грусти, обиды, одиночества или отчаяния. Наверное, от горькой смеси всего сразу. Слёзы застилали глаза, и я ничего перед собой не видел. По холму я поднимался, увязая в липкой жиже, и на каждый шаг вперёд приходилось два назад из-за того, что я соскальзывал. Наконец ноги у меня подкосились, и я рухнул в грязь, увязнув до запястий, замарав рубашку и штаны. Я поднялся на колени, но дальше идти не мог. Так и сидел, едва сдерживая свежие слёзы. Какой же я дурак. Совсем мальчишка, брожу по незнакомым местам, ищу лошадь, на которую у меня даже не хватит денег. Да и если я догоню и выкуплю Сару – что потом? У меня нет ни дома, ни семьи. Ни близких, ни места, куда я могу вернуться. Ни стойла, ни сена. Я остался один на свете, и Сара этого не изменит, как бы я её ни любил. Больше нет ни мамы, ни папы, ни Кэти. Даже А-Ки нет. Одиночество сжимало меня в своих крепких, холодных тисках. Только жизнь – штука забавная. Она продолжается несмотря ни на что. Через несколько минут моё дыхание выровнялось. Ливень превратился в лениво накрапывающий дождик. Неподалёку вспорхнула птица, села на обочину дороги футах в десяти – пятнадцати от меня и принялась прыгать туда-сюда, кося глазами. А потом ударила в землю клювом, вытащила жирного, склизкого червя и улетела вместе с добычей. Я огляделся. Вдалеке петляла по долине, извиваясь и сверкая, река Якима. Голос её сюда не доносился, и я не слышал историю, которую она рассказывала. Из города Якимы у меня за спиной, шипя и пыхтя, выезжал паровоз, из его трубы вылетали чёрные клубы угольного дыма. Он двигался в мою сторону, по рельсам, проложенным вдоль дороги. И вот, когда я стоял на коленях в мокрой грязи, меня словно пронзило. Да, я остался один. И перенёс немало испытаний. С тех пор как мамы и Кэти не стало, ничего радостного в моей жизни не происходило. И всё же вот он я. Чувствую, как воздух наполняет мои лёгкие. Кровь бежит по моим венам. Воспоминания и голоса живут в моём сердце. Добрые, родные. А вокруг бурлит жизнь. Со мной или без меня – она продолжается. Вопрос не в том, бежит ли жизнь вперёд. Она всегда бежит вперёд. Вопрос в том, готов ли я подняться на ноги и решить, какую роль мне предстоит в ней сыграть. Я из тех, кто легко сдаётся? Или нет? Я такой, каким меня хотели вырастить мама с папой? Или нет? Я выпрямился и постарался счистить грязь с одежды. – Сара всё равно станет чьей-то лошадью, – сказал я себе. – И я в лепёшку расшибусь, чтобы она стала моей. Я отважно шагнул вперёд и едва не шлёпнулся обратно на землю. В своей вновь обретённой решимости действовать я совсем забыл про грязь. Я-то готов был двигаться вперёд, но грязь меня не пускала. За спиной засвистел поезд. В голове сверкнула мысль, словно метнувшаяся к мухе форель. Я оглянулся на поезд. Он двигался медленно, но постепенно набирал скорость. Нас разделяла всего четверть мили. Я собрался с силами и бросился вверх по холму, ругаясь и проклиная всю эту грязь и слякоть. А на вершине отдышался и вгляделся в размытый дождём пейзаж. Рельсы бежали параллельно дороге, далеко-далеко, насколько хватало глаз. Я оглянулся на ускоряющийся поезд. Скоро он со мной поравняется. Я закусил щёку изнутри. Цепляться за поезд – это преступление. Если кто-то из работников железной дороги увидит, что ты прыгаешь на поезд без билета, огреет древком топора. Если тебя поймают, могут даже упечь за решётку. Только выбора у меня не оставалось. Нас с Сарой разделяла всего пара часов. Наверняка мистера Кэмпбелла тоже задержали дождь и слякоть. А вот когда закончится ливень, мне их будет уже не нагнать. Это мой последний шанс. Иначе Сару увезут на восток, и я больше её не увижу. А пока она здесь, я готов на всё, лишь бы её вернуть. Я сбежал с дороги в заросли кустарников. Как раз рядом с путями росла раскидистая дикая маслина. Я спрятался за ней. Стальные рельсы гудели и дрожали, предвещая приближение поезда. Я сунул птичку А-Ки в сумку и проверил, что она крепко застёгнута и плотно сидит на плече. В ней лежали папин револьвер, деньги на Сару и память о друге, и я не хотел ничего из этого потерять. Тяжёлую плеть проклятого Эзры Бишопа я отбросил в кусты, надеясь, что её никогда не найдут – а если и найдут, будут не лошадей ею стегать, а спасать утопающих. Я сидел скрючившись под моросящим дождём, ждал поезд и думал о Саре. Вспоминал, как, бывало, свистел ей в утренних сумерках и она бежала ко мне по лугу. Сначала слышался лишь стук её копыт, потом в темноте проявлялись белые пятна, и наконец она оказывалась совсем рядом, тычась гладкой мордой мне в шею. Я думал не о дожде, не о дороге или одиночестве. А о том, что мы теряем, за что держимся и за что готовы сражаться. Я вытер руки о рубашку, отыскав место, где она была не так измазана в грязи, и начал произносить молитву – не знаю, маме или Господу, – но тут свист поезда перешёл в оглушительный рёв, и все слова вылетели у меня из головы. Он поравнялся со мной, обдав паром, выбившим воздух из лёгких, а от грохота заложило уши. Я стиснул зубы и зажмурился, пытаясь удержать свою решимость, не дать поезду вышибить её из меня. Долго стоять с закрытыми глазами было нельзя. Поезд ускорялся. Если он пройдёт мимо – я его не догоню. Я выглянул из-за кустарника. До тормозного вагона оставалось ещё пять. Зато прямо перед ним шёл грузовой. С металлической лестницей сбоку, привинченной болтами. Я облизнул губы, размял ноги и приготовился. Стоял и ждал, затаив дыхание. Три. Два. Один. Я помчался вдоль поезда. Подошвы сапог стучали по гравию железной дороги. Поезд ускорялся, но я не отставал. Когда грузовой вагон почти поравнялся со мной, я поднял взгляд. До лестницы оставалось футов десять, и она стремительно приближалась. Ноги у меня одеревенели, а лёгкие готовы были разорваться. Я посмотрел вперёд и оторопел. Там стоял деревянный столб с каким-то знаком для машиниста. Прямо у меня на пути. Времени на размышления не было. Я прыгнул. Высоко и немного в сторону. Чтобы ухватиться за лестницу. Вот она! Я вытянул руку. Железо ударило меня по ладони, и мои пальцы сомкнулись на балке, как пасть капкана на бобре. Нога нашла перекладину, но меня мотало туда-сюда и грозило оторвать от поезда, поскольку я держался только одной рукой и ногой. Железнодорожный знак приближался, готовый размозжить мне череп. Я издал дикий вопль и c невероятным усилием подтянулся к лестнице, схватился за неё второй рукой и вжался в стенку вагона. Знак просвистел мимо, царапнув мою куртку, но пожалев меня. Я припал к холодному железу, хватая ртом воздух, как только что вытащенный из воды утопающий. Теперь я двигался вперёд – и очень быстро. Жизнь по своему обыкновению неслась дальше – но и я вместе с ней. И мчался я в нужном направлении. Глава 18 Земля так быстро мелькала под ногами, что у меня в животе всё переворачивалось. Пришлось зажмуриться, чтобы не попрощаться со своим завтраком. Я вцепился в стойку изо всех сил, поставив обе ноги на перекладину, и прижался к этой лестнице, как к родной матери. Переведя дыхание, я немного расслабился. Ровно настолько, чтобы открыть глаза и посмотреть вперёд. Сбоку от меня тянулась дорога – раскисшая от слякоти тропа через холмы. Я впился в неё глазами. Нельзя было проглядеть мистера Кэмпбелла и мою лошадку. Несмотря на липкий страх, по моему лицу расползлась улыбка. Мир буквально пролетал мимо. На своих двоих я бы не сумел мчаться так быстро. Даже бегом. И лошадь не угналась бы за поездом – по крайней мере, по такой грязи. Я становился всё ближе к своей Саре. Я понимал, что нас разделяет ещё не одна миля, но всё равно не сводил глаз с дороги. Порой она опасно отдалялась от меня и почти терялась вдалеке, но всё равно я не прозевал бы пятьдесят лошадей и крытую повозку. Секунды бежали, складываясь в минуты. Кажется, прошёл целый час. Страх постепенно перешёл в радостное нетерпение, затем в скуку и, наконец, тревогу. Вдруг я их всё-таки пропустил? Или они поехали по другой дороге? Живот сводило от волнения. Конечно, скорость – это здорово, но нестись не в ту сторону ещё хуже, чем просто стоять на месте. В конце концов тревога сменилась жуткой усталостью. Пальцы немели, и приходилось менять руки, держась то одной, то другой, чтобы дать им немного отдохнуть. Спина болела, а узкая металлическая перекладина врезалась в ступни, как пила. Я приседал, пытаясь размять затёкшие ноги, когда вдруг увидел его. Всадника на лошади. Он на всех парах мчался обратно в Якиму. Я резко выпрямился и пригляделся. Он казался испуганным. Даже слишком. Хлопал лошадь по боку шляпой и гнал быстрее, чем стоило бы по этой грязи. Я мрачно сглотнул. Если он так мчится в дождь и слякоть, ничего хорошего это не сулит. От чего бы он ни убегал, я спешил именно туда, а моя Сара уже была там. Я бросил приседать и крепко вцепился в лестницу обеими руками, не обращая внимания на протесты измученного тела. Я стоял прямо и неотрывно глядел на дорогу. И увидел. Под серым небом, среди голых холмов. Округлый белый верх крытой повозки. Я затаил дыхание и вытянул шею. Вскоре я понял, что вокруг повозки лошади. Целый табун. Среди них были и пятнистые. Я задышал быстро и отрывисто. Мистер Кэмпбелл. И Сара. Моя Сара. Наконец-то. Я ослабил хватку и подался назад, готовый прыгать, но поезд давно разогнался и теперь мчался как молния. Это всё равно что прыгать с лошади, несущейся галопом, на каменистую землю. Только выбора у меня не было. Не мог же я проехать мимо своей Сары! Я всмотрелся в полотно дождя и увидел, что мы приближаемся к большому кусту. Он рос недалеко от путей. По крайней мере, так мне казалось. Нужно было только как следует оттолкнуться. Может, он не такой уж и мягкий, но точно лучше камней. Долго размышлять времени не было. Вот он, куст, совсем близко. Я пригнулся и напряг ноги, готовый к прыжку. Убрал одну руку с лестницы и откинулся в поток воздуха. На секунду я вспомнил А-Ки и подумал, как было бы здорово, если бы он прыгал сейчас вместе со мной. Наконец я поравнялся с кустом и резко оттолкнулся от поезда обеими ногами, отпустив лестницу. Я пронзил воздух, как пущенная стрела. Куст приближался быстрее, чем я ожидал. Я успел только зажмуриться и закрыть лицо руками. Раздался хруст, треск веток и глухой удар. И вот я уже лежал на твёрдой земле, чуть дыша, весь исцарапанный и с листьями во рту. Не знаю, как они туда попали. Наверное, я орал, но от испуга сам этого не заметил. Я тряхнул головой и выплюнул листья. Я быстренько себя оглядел, отряхнулся, пошевелил пальцами на руках и ногах и резво вскочил с земли. Кое-где кожу саднило, но в целом всё обошлось. Я вытер кровь с поцарапанного лба и побежал к лошадям и крытой повозке. Душа у меня пела. В животе щекотало, как в утро Рождества. Скоро я увижу Сару, поглажу ей шею, загляну в её нежные карие глаза! Я выбежал из кустов на раскисшую дорогу, футах в двадцати от повозки, и сразу понял: что-то не так. Меня охватило недоброе предчувствие. Повозка стояла на месте. Лошади нервно переступали с ноги на ногу и мотали головами. Они окружали повозку, стреноженные группками. Сары среди них я пока не заметил.