Хорек присел на корточки перед повозкой. – Один свин сломал упряжку, поэтому они и перевернулись. – Он указал на тело самого дальнего варвара, лежавшего наполовину в болотной воде. – Докатились сюда, а потом их опрокинуло. Троих полукровок, которые управляли повозкой, по-видимому, разорвали раньше, чем они успели встать. – А которые были в патруле, еще отбивались, – закончил Мед, поднимая упавший тальвар. – Но у них было только рукопашное оружие. Вся поверхность была изборождена, но на грязи-таки отпечаталось несколько следов лап. Которые, опять же, уводили в никуда. Колпак взобрался в седло, его бледные глаза коротко обратились к темнеющему небу, и он заметил Блажке: – Нам нужно идти. Ей оставалось только согласно кивнуть и повернуть голову свина в сторону дома. Ко времени, когда они вернулись в Отрадную, солнце уже наполовину скрыло свой лик за горизонтом. Блажка выбралась из седла и послала сопляка, чтобы нашел Дуболома и передал ему идти на общий сбор братьев. А до тех пор ей нужно было поговорить еще кое с кем. Вместе с Медом она направилась в дом башмачника. Ни сам ремесленник, ни его жена давно здесь не жили – они присоединились к Шквалу бивней, когда пало Горнило, – зато перед домом сохранился старый плетеный навес. И теперь в месте, где башмачник когда-то шил обувь, их ждала троица непрошеных гостей, охраняемых Абрилом и Петро. Женщина со шрамами вполне пришла в себя и теперь стояла уверенно, скрестив жилистые руки на груди, словно оскорбленная присутствием вооруженных сопляков. Она была не меньше чем на дюжину лет старше Блажки, хотя, возможно, возраста ей прибавляли шрамы. Человеческая женщина сидела, все еще слабая, но в сознании. На ее голове снова был платок из некрашеного льна. Между полукровкой и хиляком стояла троекровная – прислонившись к дверному косяку, чтобы не задевать головой навес. – Что можете мне рассказать? – спросила Блажка, подходя к ним. – Я Дача, – представилась та, что со шрамами, выступая на заходящее солнце. – Мы пришли с намерением… – Мне плевать, как вас зовут и какие у вас намерения. Твари. Расскажите мне про чертовых псов! Откуда они за вами гнались? Изможденная полукровка никак не отреагировала на Блажкину резкость. – Мы их не видели чуть ли не до тех пор, пока не заметили эти стены. Но слышали много раньше. – Тот смех? Кивок. Блажка обошла ее, вступила под навес и наклонилась к лицу человеческой женщины. – Ты сказала, они не естественные. Эта тоже не дрогнула перед Блажкиным гневом. И неудивительно: шлюхи были приучены к жестокому обращению. Однако воспоминания превратили и без того широко распахнутые глаза в переливающиеся, встревоженные океаны. – Они не умирали. Щерба попадал в них стрелами, но они вставали. И гнались дальше. Блажка глянула через плечо на Меда. Тот побледнел. – У меня на родине есть похожие звери, – словно в оцепенении, заявила хилячка. – Только они меньше. Мы называем их «диба». Они просто животные. Мерзкие падальщики, но просто животные. – Диба? – повторил Мед. Его способность к языкам позволила передать акцент, с которым говорила женщина. Она повернулась к нему, сосредоточила на Меде взгляд. – На вашем языке они известны под названием, которое им дали в старом Империуме. Гиены. Но существа, которые напали на нас, были крупнее любой гиены, что я видела. Это были джинны, я уверена. Дьяволы в зверином обличье. Блажка не обладала талантами Меда, но когда при ней заходила речь о каких-нибудь тюрбанах, она это понимала. И то, как это звучало, ей не нравилось. – Откуда ты родом? – спросила она. – Из Сардиза. Блажка утвердительно хмыкнула и сощурила глаза. – Это в Тиркании. – Империя, может, и захватила мой город, – ответила хилячка, сверкнув глазами, – но это не значит, что я должна ее принять. Блажка безразлично выпрямилась и вышла, уводя Меда за собой. – Пора поговорить с братьями. – А как же мы? – окликнула их полукровка со шрамами. – А как вы? – ответила Блажка, повернувшись только наполовину. – У нас есть намерение. – Лучше бы вам пригодиться там, где вы были. Когда будет безопасно, мои ездоки сопроводят вас обратно в бордель. – И снова повернулась уходить. – Мы не шлюхи. Терпение Блажки совсем иссякло еще в начале дня, и она не имела никакого желания выискивать сейчас неиспользованные его капли. – Нет, полагаю, что нет, – ответила она, повернувшись. – Вы прибирались. А трикратка ваша что, проламывала черепа мужчинам, когда они позволяли лишнее? Или Ресия выставила ее, когда она даже не показалась тем дезертирам на глаза? А то я что-то не помню, чтобы ее видела. – Блажка махнула в сторону сидящей миниатюрной женщины. – А хилячка, такая свежая на вид, я готова спорить, она просто потеряла самообладание. Уверена, Ресия быстро ей с этим поможет. Здесь для вас ничего нет, ни для одной, поверьте мне. Вы пришли зря. Полукровка со шрамами смотрела на нее, не отводя глаз. – Мы пришли, чтобы стать ездоками. Блажке потребовалось мгновение, чтобы осознать услышанное. Но даже осознав, она замешкалась. – Вы хотите вступить в копыто? Еще кивок. – Хотим. Блажка метнула острый взгляд на Меда, и ее гнев привел его в замешательство. Черт, да она сама не знала, почему так сердится. Она снова посмотрела на незнакомку. – Как там тебя, говоришь? – Дача, – ответила полукровка. Затем махнула рукой на навес. – Большую зовут Инкус, а малую… – В копыте полукровок не может быть хиляков, – отрезала Блажка. Дача натянуто улыбнулась. – Выйди-ка, Аламра. Дай вождю получше тебя рассмотреть. Стройная женщина плавно выскользнула из-под навеса. Как и Дача, она была в штанах и рубашке, только куда менее поношенных. Она опустила шарф, показав золотистые локоны, спадавшие чуть ниже ушей, – совсем не те черные волосы, что были у большинства жителей Востока. Она вышла, не поднимая подбородок, а когда оказалась прямо перед Блажкой – вскинула на нее ясные глаза. Медовая кожа Аламры была под стать волосам, только ее золотой оттенок отливал безупречным оливковым румянцем. И этот еле заметный тон говорил об орочьей крови, пусть ее было и мало: у девушки не виднелось и намека на нижние клыки. Если саму Блажку считали красивой и она по жизни удостаивалась похотливых взглядов мужчин, то существо перед ней вовсе не имело себе равных. – Моя бабушка была хилячной, – сообщила она в ответ на подозрительный прищур Блажки скромным, но не кротким тоном. – Это копыто полуорков, жердина, – ответила ей Блажка. – Мой тальвар весит больше тебя. – Пусть эта возместит разницу, – сказала Дача и дала троекровной знак выступить вперед. Из тени показалась кожа стального цвета, обтягивающая грубые мышцы и набухшие вены на неприкрытой коже рук трикратки. Поставить бы рядом с ней Овса – они были бы одного роста. – И тебя зовут Инкус? – спросила Блажка. – Да. Голос, раздавшийся где-то в черной гриве, был звучным и низким. – Она слабоумная? – спросила Блажка у Дачи. – Нет, – ответила Инкус. – Но я глухая. Блажка наградила ее шутку смешком и, раскаиваясь, подняла руку к лицу. – Прекрасно. Прошу прощения, что была сукой. – Она говорит правду, – сказала Дача. – Инкус не слышит, даже когда гремит гром. У Блажки отвисла челюсть. – Как глухая, нахрен? А как отвечает мне? – По губам понимаю слова, – последовал гулкий ответ. – Дуболом немой, вождь, – заметил Мед. – Вот и веди себя, как он! – рявкнула Блажка. Затем посмотрела на троекровную. – Ты не можешь быть в копыте, если не слышишь.