– Конечно, никого нет, – подтвердила для особо гордых, не желающих спрашивать перед тем, как разбрасываться силой. – Но дом в запустении, а я чувствую, что раньше здесь жили сильные маги, одаренные. Понимаешь, когда люди долго живут где-то, то оставляют там свою энергетику. Невольно, без умысла. Мы сейчас не говорим о заговорах или чем-то подобном. Так вот, здесь стены буквально пропитаны силой, и сам дом стал артефактом. Он просит помощи у меня, как у человека, способного услышать. – А сразу сказать нельзя было? – Боннер съел последний кусок шоколада, но ему явно было мало сладкого. Или слишком много – надоедливой меня. В общем, настроение у некроманта не улучшилось… – Ты не спрашивал, – пожала плечами я. – Но шоу с дымом мне понравилось. Как-нибудь повторим? – Ты становишься язвой, Кэтрин Поук, – отозвался некромант, поднимаясь и отряхиваясь от земли. – Идем в дом, продолжим разговор там. Я дико устал, устраивая для тебя представление. Подхватив чемоданы, Адам прошел мимо меня, даже не предложив руки, чтобы помочь встать. Я чувствовала, что он не в духе, но почему-то казалось, что злость направлена не на меня. Глава 12 – Твоя комната. – Адам ткнул пальцем в запертую дверь на втором этаже прямо напротив лестницы. – Располагайся. – Там хоть кровать есть? – со скепсисом уточнила я. – Не знаю, – отмахнулся Боннер. – Если Донна не забрала, то есть. – Прелесть. Я прошла мимо с каменным лицом и толкнула дверь от себя. Та не поддалась. Покрутив ручку, я таки прорвалась внутрь и тут же чихнула, вдохнув затхлый воздух пополам с пылью. Поискав рукой выключатель, щелкнула им и совсем не удивилась, когда свет не загорелся. – Ты издеваешься? – уперев руки в бока, я смотрела, как Адам уходит куда-то вправо, к последней комнате по коридору. – Ау! Там дышать нечем и не видно ни черта. – Свет, наверное, отключили за долги, – не оглядываясь, сообщил мой радушный хозяин. – Внизу у входа комод, там хранились свечи. – Если Донна не забрала? – спросила, чувствуя, как свирепею. – Умница. Возьми из подвала маринованный огурец. Хлопнула дверь, за которой пропал Боннер вместе с чемоданами, и я поняла, что сейчас от него ничего не добьюсь. Привалившись к стене спиной, я устало вздохнула и, тряхнув головой, пошла вниз. За свечками, ветошью и ведром. По пути вспомнилось, как обалдела, переступив порог дома. Пол квадратного холла скрипел от каждого шага, стены, выкрашенные в непонятный светлый цвет, явно потускнели от времени, а потолок был «украшен» разномастными трещинками… Мебель накрыта пыльной белой тканью, а двери в комнаты заперты. Дом казался ужасно запущенным, в нем пахло сыростью и пылью, и ни один человек в здравом уме не приехал бы сюда жить, тем более не привел бы с собой гостью. И только я хотела высказаться об этом вслух, как заметила стеклянный взгляд Адама. Некромант смотрел вокруг и не видел, потому что был очень далек от настоящего. Я знала такое выражение лица… Так мама вспоминала наш домик на юге, листая старые фотографии, загруженные в визольбомы. Только она при этом улыбалась тепло и искренне, а Боннер сжимал челюсти и вздыхал так, словно вернулся в тюрьму, а не домой. – Сейчас принесу твои вещи, – вспомнив обо мне, заявил некромант, стремительно покинув холл и не возвращаясь дольше, чем могло потребоваться для озвученных им действий. За это время я обошла помещение, касаясь холодных стен и пытаясь хоть немного поделиться с ними своим теплом. Вернувшись к исходной позиции, отдернула в сторону темную гардину, закрывающую одно из панорамных окон у двери. Та поддалась с трудом, и в свете, проникающем теперь в дом, стало видно, сколько в воздух взметнулось пыли. Я чихнула несколько раз подряд, когда от двери раздалось недовольное: – Будь здорова. – Когда здоровья желают таким тоном и с таким лицом, хочется пойти снять с себя порчу, – огрызнулась я. Он ответил тяжелым взглядом, после чего вкатил мой чемодан, удерживая в другой руке сумку с вещами. – Здесь давно никого не было, – проговорил Адам совсем не в тему, снова осматриваясь вокруг. – Не знаю, почему решил остановиться в доме. В гостинице удобней. – Ты так и не сказал, что здесь произошло, – напомнила я, уловив ностальгическое настроение у хозяина дома и решив испытать удачу. – И кто здесь жил. – Моя семья. – Он кивнул головой влево и, чуть помедлив, продолжил: – Там большая гостиная, малая гостевая и кабинет отца. Справа – кухня-столовая. Прямо санузел, но я не уверен, что все работает исправно. Сверху спальни. – Много? – Пять. И шестая – моя. – А твоя что, какая-то особенная? – ляпнула я, уловив, как он выделил наличие собственной комнаты наверху. Боннер вскинул брови, посмотрел на меня и, открыв рот, собрался что-то сказать… потом выдохнул и, передумав, понес мой чемодан вперед, к лестнице. Я растерянно осталась стоять у двери, пораженная знаменитым южным гостеприимством. – Адам, – позвала его, как только тот спустился и взялся за свои вещи, – а мне что делать? – Что хочешь, – пожал плечами он. – Можешь ходить здесь, смотреть и трогать, что вздумается. Ценное и важное Донна давно вывезла, а мне плевать на то, что осталось. В машине – пакеты с едой, но давай перекусим позже, я устал. – Кто такая Донна? – затаив дыхание, бросилась за ним по лестнице, размышляя, даст ли он ответ или заставит гадать на кофейной гуще. – Сестра, – донеслось до меня. – Твоя сестра? – Нет, твоя! – громко и раздраженно ответил Адам, показывая мою комнату. Спустившись по лестнице, я проверила комод и действительно обнаружила там связки свечей со спичками. Удовлетворенно кивнув, отправилась туда, куда тянуло со страшной силой, – в большую гостиную. Подходя к двери, уже знала, что меня там ждет… Тот самый камин, облицованный голубым мрамором. Стянув ткань, я погладила выпуклую объемную лепнину и медленно подняла взгляд туда, где в неясном свете комнаты висел семейный портрет Боннеров, явно защищенный магией от выгорания и других повреждений. Я сразу догадалась, кто изображен на фото, обрамленном тяжелой позолоченной рамой. Супружеская пара стояла в обнимку на фоне цветущего яблоневого сада: статный мужчина – вылитый Адам, только лет на десять постарше и с голубыми, полными жизни глазами, и женщина – стройная, красивая и высокая, со сдержанной улыбкой на бледном лице. Оба блондины, как и дети, жмущиеся к ним с обеих сторон. Точнее сказать, обнимала отца девушка лет пятнадцати. Очень похожая на мать, с длинными волосами и хитрой улыбкой. А вот с другой стороны стоял Адам. Он почти не изменился за прошедшие годы, разве что возмужал и обзавелся татуировками. Мама обнимала его за плечи, но он не отвечал ей взаимностью, стоя чуть дальше, чем предполагал снимок подобного рода. Держался отстраненно и даже холодно. Я нахмурилась, приподнялась на цыпочки, коснулась полотна кончиками пальцев и замерла, прислушиваясь к ощущениям. Здесь было сердце дома. И семейный портрет не менялся под натиском времени лишь потому, что в нем и было средоточие силы этих стен. Столько любви, поддержки и нежности исходило от него, что последние сомнения отпали, – эти люди очень любили друг друга. Но почему же тогда Адам стоял отдельно, держась особняком, сторонясь собственной матери? Спустя пару часов я все еще терзалась вопросами, но уже другого рода: мне хотелось понять, когда кончатся комнаты этого дома. И хотя пока я обошла только первый этаж, его же пытаясь привести в божеский вид, устала как собака. Сняв ткань со всей мебели в гостиных и кухне-столовой, я вымыла полы, набирая воду в ржавое ведро из колодца. Водопровод сказал мне свое «фи», брызнув ржавчиной и грозно рыча, больше к нему я не подходила. Окна помыла только в большой гостиной, вставая на стремянку, обнаруженную в небольшой кладовой. Гардины сняла и, вытряхнув часть пыли, сложила в холле дожидаться маг-химчистки. К моему удивлению, мебель, обнаруженная в доме, была качественная, массивная и явно дорогая. Когда-то семья Боннеров жила хорошо, не отказывая себе в комфорте. В кабинет отца Адама я вошла уже без сил и сразу уткнулась глазами в стену, где между стеллажами с бумажными книгами висели старые фотографии. И чем больше я осматривалась вокруг, тем сильнее появлялось ощущение, будто вошла в ретромузей. Так, наверное, выглядел кабинет моего дедушки… И тем не менее мне нравилось. Особенно порадовал массивный стол из мореного дуба – черный, монолитный и дышащий дороговизной пополам с благородством. Еще один артефакт, передающийся из поколения в поколение и теперь забытый, брошенный в увядающем доме. – Кэтрин! – Боннер распахнул дверь раньше, чем я отозвалась. Посмотрев на меня, облегченно вздохнул и выдал неожиданное: – Нашел тебе пару покрывал. Ночью будет прохладно. Я смотрю, ты не скучала. – Куда там! – Я взмахнула ветошью, зажатой в руке. – Надо же было так запустить имение! И почему твоя сестра не приводит его в порядок вместо того, чтобы увозить отсюда все ценное? – Не хочет, – просто ответил он, – она отказалась от него в мою пользу. – Так нельзя, – только и сказала я, подходя к стене с фотографиями. – Скажи, почему тебя почти нет на общих снимках, Адам? – Слишком много вопросов. – Он поморщился, подошел и встал сзади. Теперь я чувствовала его запах, кожей ощущала, что он рядом, и жаждала хоть какого-то продолжения. Хватило бы даже легкого прикосновения… И он не разочаровал. Осторожно расслабив и без того сбившуюся вниз резинку на волосах, снял ее и… заплел простую косу, ловко перебирая длинными пальцами и пробуждая толпу мурашек на затылке и шее. Замерев от невероятного удовольствия, я вдруг подумала, насколько интимным этот жест Боннера выглядел бы со стороны… Роджер никогда бы не позволил себе ничего подобного. Для него ласка была напрасной тратой времени, хотя в первые годы нашего брака, мне казалось, все было иначе… Стоило вспомнить мужа, его ментальный контроль и восемь потерянных лет, как очарование момента пропало, и я отстранилась от Адама, злясь на саму себя, но не в силах продолжить столь близкое общение. – Идем на кухню, ты, должно быть, голоден, – пробормотала, заметив его недовольство. Это было странно – бежать от мужчины, который так нравится. И неправильно. Но остановиться и расслабленно продолжить разговор я просто не могла. И в тот момент вдруг особенно остро осознала, что мне и правда нужен специалист, способный вернуть не только старые воспоминания, но и уверенность в себе. Долго заниматься самокопанием не смогла – на кухню вошел Адам, прислонился к столешнице, провел подушечкой пальцев по вымытой поверхности и вдруг бросил: – Он неплохо тебя вышколил, да? Я хотел нанять специалистов для приведения дома в порядок, но, вижу, ты и сама справишься. Я сложила руки на груди, вскинула брови и, пытаясь говорить ровно, спросила: – Что доставляет тебе наибольшее удовольствие: унижать меня или видеть, как я злюсь? – А тебе? – Он вскинул на меня свои черные глаза, и я поняла, что Боннер зол. – Что тебе больше нравится? Если быть дрессированной собачкой, то нужно ли разводиться? У вас неплохой тандем. Я молча сверлила его ненавидящим взглядом. – Нечего сказать? – Боннер не собирался останавливаться. – Ты делаешь то, чего хотел бы твой муж, если бы привез сюда. Он сказал бы – наводи уют и готовь мне. И старайся не попадаться на глаза, ведь у меня много дел. Он выработал в тебе комплекс отличницы, и ты готова на все ради дешевой похвалы. Теперь его нет рядом, но ты продолжаешь вести себя так, будто Поук дышит в спину. Я пожала плечами и уставилась в окно. Там темнело, и мне хотелось спрятаться в этой темноте. Чтобы не видеть Боннера и не отвечать на его провокационные вопросы. – Кэтрин. – Он едва заметно шевельнулся, и я вздрогнула, обернулась. – Я пугаю тебя? Хотелось сказать ему гадость, крикнуть «Да!» прямо в лицо и убежать в ту комнату, что он мне выделил. Пыльную, грязную, с закрывающейся изнутри дверью… Но я точно знала одну истину – люди не должны бежать, как бы страшно им ни было, особенно от правды, иначе они рискуют перестать себя уважать. А без самоуважения мы превращаемся в пыль под громоздкими сапогами толпы. – Пугаешь, – максимально честно ответила я. – Потому что постоянно говоришь правду. А в остальном… не больше, чем все остальные мужчины. Похоже, мне и правда нужен менталист-психолог. Он нахмурился, несколько секунд осмысливая мой ответ, после чего недоверчиво уточнил: