Стихи сами по себе жили во мне особой музыкой. Мама дала мне еще две рублевые бумажки. Даже не спросила, на что. Впрочем, наверное, она догадывалась о новой моей страсти… — А где, где книга в зеленой обложке? — спросил я продавца запыхавшись. — Она тут лежала. Продавец удивленно вскинул веки. — Ийе, ее купил один йигит. Смешной такой. Высокий. В очках. Сказал: «Папашка, откуда такой книга?» — А еще есть? — Последний был. Зачем не предупредил, я бы спрятал, йигит сказал: «Замечательный шоир. Жаль, мал-мал жил. Давно его книга не выходил». Такой смешной йигит, совсем грустный. Я брел домой без книги и картошки, забыв, зачем приходил на рынок. А настроение все равно было светлое, но чуточку печальное. «Сергей Есенин» — повторял я новое и навсегда родное теперь имя. Передо мной приоткрылась какая-то тайна. Но как ее разгадать, я еще не знал. ДВУХКОЛЕСНАЯ РАДОСТЬ Мне купили велосипед. Настоящий, взрослый. С кожаным седлом на пружинах. С багажником. И маркой на раме — «Урал». Нет, это был не велосипед, а двухколесная радость. Надо слетать в ларек за хлебом — пожалуйста! Забрать братишку из детсада — мигом! Узнать, какой фильм в кино — с удовольствием! Ведь у меня теперь надежный помощник — велосипед. Я на нем готов был куда угодно гонять, хоть на Северный полюс! Я носился по улицам сломя голову и не знал: то ли ветер за мной гонится, то ли я — за ветром. В глазах все мелькало — дома, калитки, дувалы, цветы вдоль оград… Мама журила: — И не надоело тебе крутить педали? Я ретиво мотал встрепанной головой с застрявшим в волосах ветерком: нет! — и снова мчался по упругой, как мяч, колее. Особенно мне нравилось ездить под вечер, когда спадала летняя жара. Люди открывали окна. Навстречу прохладе, струящейся от политой земли. Я старался почаще мелькать возле окна Женьки Степановой — моей одноклассницы, мировецкой девчонки с редкими веснушками и вздернутым носиком. Вот если бы только не ее гордыня… Видите ли, ей купили аккордеон, и она теперь целыми днями, перебирая клавиши тонкими пальцами, разучивала ноты. Иногда из окна доносился ее не совсем уже детский голос: До завтра, до завтра… Какой-то дурацкий романс. Сколько раз можно повторять одно и то же каждый вечер? До завтра, до завтра… И что с того, что у нее аккордеон? Зато у меня новенький велик! Пускай не задается и смотрит, как я ловко на нем езжу. Хочу — с руками, хочу — без… А еще могу положить на руль ноги, раскинув руки ласточкой, и лететь, лететь… Как в цирке! Вот так… И тут под колесо подвернулся камень. Я кувыркнулся через голову и очутился в пыли. Боль полоснула по плечу. Я открыл глаза и увидел над собой Женьку. Она быстро-быстро моргала ресницами. — Тебе больно? — Пустяк, — солгал я, еле поднимаясь с земли. Расцарапанное плечо саднило. От боли в боку я предательски ойкнул. Женька подняла велосипед с еще крутящимися спицами и прислонила к дереву. — Пойдем, — сказала она и потянула меня за руку к скамейке. Я плюхнулся на теплую доску. Женька вынесла из дома пузырек с йодом и бинт. — Терпи, — приказала она и прижгла ваткой рану. — Ну как, теперь легче? — Так себе, — буркнул я. Она присела рядом. — А почему ты меня никогда не покатаешь? — спросила вдруг Женька. — Это можно. Это я запросто… Хоть сейчас. — Сейчас не надо. А вот завтра… — Что завтра? — Прокатил бы ты меня за кожевенный завод, на клеверное поле. Там, говорят, перепелки поют. — Хорошо, прокачу, — согласился я, втайне радуясь. — Смотри, не забудь, — предупредила Женька. Я однажды забыл вернуть ей тетрадку, которую брал, чтобы сверить свой ответ, поэтому сейчас густо покраснел и ответил: — Постараюсь. Встал и, силясь не прихрамывать, направился к велосипеду. В открытое окно вслед донесся игривый Женькин голос: До завтра, до завтра… Что за дурацкая песня? Будто лучше нет… В назначенный час я посадил Женьку на раму, и мы отправились на прогулку. След от колес змейкой петлял в пыли. Я лихо крутил педали. Позади остались продуктовый ларек, кожевенный завод, водонапорная башня, и перед нами распахнулась ширь. Ветер тугой пахучей волной ударил с поля. Зеленый ковер расстилался до самого горизонта. Мы остановились. Я положил велосипед у обочины.