— Ух, как здорово! — обрадовалась Женька и раскинула руки, будто хотела поймать и ветер, и эту даль, и солнце над холмами. В сухих комьях глины перетирали крылышками цикады. Из-под ног пружинками выскакивали кузнечики. Женька находила в траве редкие васильки и ахала. Потом она сорвала несколько цветков кашки и один протянула мне. Крохотный, с наперсток, с белыми пушистыми крапинами. — Съешь и загадай желание, — улыбнулась Женька. — Обязательно сбудется! Я, зажмурив глаза, проглотил цветок. — Трусишка-зайчишка, — заметила Женька. — У него же вкус меда… Она собирала какие-то неизвестные мне травы, и скоро из них получился душистый букет. Женька опустилась на траву, видимо устала, и мне предложила взглядом сесть рядом. — Тебе кто-нибудь из наших девчонок в классе нравится? — опросила задумчиво Женька. — Нет, — соврал я (хотя мне втайне всегда нравилась она), и уши мои предательски запылали. — Ну и напрасно. Вон Нелька-гимнастка — красавица! — Подумаешь… А может, я никогда не женюсь! — гордо заявил я. — Ну и дурак, — засмеялась Женька. И белые ее зубки дразняще перекусили пополам сочную травинку. Солнце наполовину село за холмы. Вместе с сумерками повеяло прохладой. — Пит-пит-лык, пит-пит-лык! — брызнул звук откуда-то из травы. Женька приложила палец к губам. — Поть-пилык, поть-пилык! — отозвался перепел с другого конца поля. Над далекой проселочной дорогой поднялось облачко пыли. Это шли женщины. Они несли охапки срезанных ветвей тутовника. Для гусениц шелкопряда. Мы с букетом трав и цветов возвращались на велосипеде домой. Я не знаю, как пахнет солнце, и вообще имеет ли оно запах. Но в тот вечер, чувствуя близко загорелые Женькины плечи, я почему-то подумал, что они пахнут солнцем. И еще чем-то, чему нет названия. К НАМ ПРОВЕЛИ ТРАМВАЙ Как-то Рахмат объявил: — На соседней улице рельсы кладут! Скоро и у нас будут… Новость была ошеломляющей и приятной: не надо будет ходить далеко-далеко узкими переулочками к конечной остановке, где трамвай под номером восемь, натужно скрипя колесами и сыпля искрами, описывал круг. Посмотреть на укладку рельсов побежали втроем: Акрам, Рахмат и я. Здоровенные парни-работяги, раздетые до пояса, загорелые, облитые солнцем, с капельками пота на туго выпирающих мускулах, клали на гравий шпалы, стыковали рельсы, забивали кувалдой костыли. Было так интересно, что Рахмат первый не выдержал, подошел к одному из рабочих. Тот мусолил самокрутку, опершись на кувалду. Рахмат оценивающе оглядел великанский молоток и робко попросил: — Можно я… это… попробую забить? — Валяй, — усмехнулся парняга. Рахмат с трудом приподнял кувалду… Кувалда всей своей тяжестью потянула его в сторону и… уткнулась в землю, хорошенько встряхнув незадачливого «забойщика». Мы рассмеялись. Рабочий, однако, осуждающе посмотрел на нас и пояснил Рахмату: — Кто же так обращается с инструментом? Вот как надо держать. — Он, словно перышко, поднял над собой кувалду — бац! — и огромный костыль-гвоздь «утонул» в дереве. Рахмат снова поднял кувалду — на этот раз она подчинилась спружиненной мальчишеской силе — тюкнул по костылю и тот наполовину вошел в шпалу. Второй удар поставил гвоздь на место. — С почином! — поздравил рабочий. — Молоток! — Еще бы ударить, — вдохновился удачей Рахмат. — Я тоже хочу попробовать, — сказал Акрам. — Дайте и мне, — подвинулся я к кувалде. — Э, так дело не пойдет, — развел нас в стороны рабочий. — Где дисциплина? Надо по порядку. Ух, с какой радостью мы вбили по костылю! Сначала Акрам, потом я. Рельсы еще на несколько метров продвинулись вперед. Была в этом и частичка нашего труда. Как тут не гордиться! Через несколько дней две стальные ленты протянулись так далеко, что осталось гадать: куда они приведут? Одни говорили — к будущему заводу, другие — в соседний колхоз… Гадать можно долго, но лучше самим посмотреть. Акрам первым отправился на велосипеде в разведку. Даже не захватил никого с собой. Вернулся и сообщил: — Рельсы уложены, кольцо у колхоза. Первый трамвай пустят вот-вот… Мы каждое утро бегали к линии, уходящей за горизонт, за низенькие домики, утопающие в садах, — не покажутся ли долгожданные вагоны? Наклонялись ухом к холодному еще рельсу — не послышится ли стук колес? Вглядывались в чуть провисающие медные провода — не подрагивают ли? Но пока повсюду дремала тишина. И вдруг… — а это случилось в субботу, — Рахмат первым отпрянул от рельса. — Что, едет? — насторожился Акрам. Но спрашивать было не нужно. Рассеянно-счастливое лицо друга выдавало долгожданный праздник. — Еде-е-е-ет! — закричал Рахмат. — Еде-е-е-ет, ур-ра! — закричали мы на всю махаллю. Из-за поворота вынырнул трамвай. Солнце ослепительно полоснуло по чистым его стеклам. Трамвай приближался, стуча колесами: та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум! Словно невидимый музыкант бил по звонкой коже дойры. — Та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум! — Рахмат, щелкая пальцами, пустился в пляс. Мы — за ним. Трамвай отчаянно зазвонил. Мы прыснули в стороны. Из открытого окна высунулся вагоновожатый — и кто бы вы думали? — наш сосед Сали-арбакеш! — Он погрозил увесистым кулаком: мол, не бегайте рядом с рельсами. Вот тебе и Сали-арбакеш. Всю жизнь развозил на арбе уголь, саксаул, сено, а тут — вагоновожатым! Когда только выучился? Мы-то и не подозревали, но были рады за него. Кулак — не в счет, ведь Сали добрый человек, это он шутит. Теперь у нас не только свой трамвай, но и свой вожатый. Наши ожидания подтвердились: не зря мы зачем-то остались дожидаться трамвая… И точно, на обратном пути трамвай остановился. На подножке показался Сали. — Садитесь, соседи, — пригласил он, весело подмигнув. — Платить не надо. Сегодня пробная обкатка. Мы козлятами запрыгнули в трамвай, не дожидаясь повторного приглашения. Пустые вагоны качнулись, и колеса под нами весело запели: та-ка-та-ка-тум, та-ка-та-ка-тум. Мы толкались за спиной Сали-арбакеша и радостно вопили: — Но-о! Еще давай! Будто это вовсе был не трамвай, а пегий конь Сали.