Блудница презрительно фыркнула, не дослушав его. — Караван, набитый серебром? Держи карман шире! — А что тогда? — Пушечные ядра и порох, например. В Кантабрии, судя по всему, назревает знатная пирушка, очень уж долго тамошние бароны трепали друг другу перья. Не удивлюсь, если сейчас они вопреки Папским буллам тайно стаскивают туда оружие со всех уголков империи. Как говорится, удачлив тот хозяин, который готовит кушанья заблаговременно. Бражник беспокойно повел плечами. — Оружие? — Вполне вероятно. Но не переживай, — Он не видел лица Блудницы, но, судя по злому блеску глаз, она одарила слушателей ухмылкой, — Даже если эти крынки набиты одним лишь порохом, здесь этого добра столько, что каждый из нас к завтрашнему дню сам сделается бароном. Это определенно утешило Бражника, но ненадолго. — Вижу охрану, — сообщил он, тронув кремальеру прицела так осторожно, будто та могла рассыпаться под пальцами, — Два фургона на конной тяге. И тоже не налегке идут. Чтоб меня сам Сатана кипящей мочой обоссал, ежли там внутри не тяжелая пехота. А может у них там мортирки трехдюймовые, вроде тех, что венецианские мастера делают. Небольшие совсем, с осла размером, а пальбу учиняют такую, что сотню человек враз угостить можно. Как бы не вляпаться, а? Вспомни, как в прошлом году «Свинцовые Фурии» под Валансом караван брали. Тоже небольшой, в пару вагонов. Остановили по науке, голову окружили, уже мошны готовили, чтоб деньги грузить, а тут… Блудница пожала плечами. С учетом того, сколько стали приходилось на каждое из них, даже это простое движение должно было требовать определенных сил. — «Свинцовые Фурии» никогда не отличались умом. — Умом, может, и нет, но силы у них хватало, — проворчал Бражник, — Две сотни человек в отряде. И все полегли в чистом поле как миленькие. Вагоны, которые они окружили, были набиты не персидским шелком, как они ожидали, а солдатами из Второй Алой Конфланской Сотни, возвращавшимися с Поганой Кадрили и пребывавшими не в самом добром расположении духа. Тебе напомнить, что они сотворили с «Фуриями»? Уцелевших солдаты положили на дорогу, вперемешку с мертвыми, и раздавили вагонами. Киселя вышло столько, что хватило бы на целое графство! — У «Фурий» не было Вольфрама Благочестивого. — Вольфрам хитер, — вынужден был признать Бражник, рефлекторно ощупывая флягу, в которой, окруженная мутным раствором, плавала его разбухшая багровая печень, — Хитер, как тридцать иудеев. Беда в том, что все мы хитры, но головой, а не шеей. — Что это значит? Бражник скупо усмехнулся. На его бугристом лице даже улыбка походила на распахнутую рану, которая уже перестала кровоточить. Рану, оставшуюся на месте изъятия очередного его органа. — Как бы ни хитрила твоя шея, палаческий топор ей не обхитрить, вот что. — Заткнись и прикажи своим стрелкам зажечь запальные шнуры. — Они сделали это еще минуту назад. *** Гримберт не вслушивался в их перепалку. Он напряженно наблюдал за приближающимся караваном, который, несмотря на свою небольшую скорость, очень уж стремительно превращался из скопления невесомых серых черточек в вереницу объектов, наделенных зримыми физическими свойствами. Он уже слышал тяжелое пыхтение тягача, похожий на сердитые вопли чаек скрип вагонных сцепок, и еще множество звуков, которые издавал приближающийся караван, это прущее сквозь снег исполинское чудовище, способное, пожалуй, раздавить всадника на полном ходу или упряжку волов — и даже не заметить этого. Но разглядывал он не фургоны охраны, катящиеся перед тягачом, а сами вагоны. Тяжелые, скрежещущие осями, набитые неведомым грузом, они выглядели безликими, и Гримберт с опозданием понял, отчего. На них не было ни флагов, ни гербов, ни прочих обозначений, которые обыкновенно наносятся на транспортные средства с целью уведомить окружающих о том, кто является собственником груза, а заодно убавить их интерес к нему. Ни обозначений, ни символов, ни даже трафаретных цифр на стальных боках, похожих на следы коровьего клейма. Совсем ничего. Кто бы ни собирал этот караван в путь, подумал Гримберт, он явно не желал привлекать к нему лишнего внимания. Быть может, оттого и шел через глухую дорогу Сальбертранского леса вместо того, чтобы воспользоваться многочисленными торговыми трактами, которые Туринская марка готова была предоставить любому торговцу за весьма скромную по меркам империи мзду. Может, груз принадлежит святошам? Гримберт знал, что у Святого Престола всегда были свои интересы в светских делах, интересы, о которых святые отцы не торопились объявлять с амвона. Если груз в странных вагонах, из чего бы он ни состоял, принадлежит им… Черт побери, подумал он, ощущая тревожный звон в груди, если так, гиены Вольфрама еще настойчивее ищут неприятностей, чем неизвестные ему «Свинцовые Фурии». Святой Престол известен тем, что безжалостно карает нарушителей заповеди «Не укради», однако только те, кто дерзнул поднять руку на его личную собственность, имеют возможность осознать всю глубину своего греха. Но, как правило, уже не имеют возможности выразить свое раскаянье криком. Дьявол. Даже если вагоны набиты никчемным хламом вроде свечных огарков, нестираных ряс и древних колоколов, Святой Престол, узнав о покушении на его собственность, поднимет такую тревогу, словно речь идет о вторжении сарацин в священные стены Иерусалима. В считанные дни Сальбертранский лес окажется наводнен полчищами монахов-рыцарей, рыщущими по округе, и даже воля маркграфа Туринского уже не станет для них препоной. Воля Господа экстерриториальна и не знает ни границ, ни сеньорских запретов — превратят все вокруг в россыпи тлеющей щепы, но разбойников отыщут и отдадут под церковный суд. И добро еще, если просто выжгут мозг, превратив в сервусов, а не придумают чего похуже… Нет, подумал Гримберт, испытав мимолетное облегчение, кажется не святоши. Те обязательно украсили бы вагоны если не символом своего Ордена, то хотя бы благочестивыми крестами или отрывками из молитв, оберегающими груз в пути. Однако бока вагонов были девственно чисты, если не считать редких пятен ржавчины. — Опий… — пробормотал Бражник в сладком забытьи, блаженно щурясь, — Только представь, Блудница, бочки с двенадцатипроцентным раствором персидского опия. И весь чистейший, как слеза святого, и такого сладкого, что лучший мед после него вроде ржаной каши… Орлеанская Блудница не удостоила его даже взглядом. — Заткнись, — бросила она, — Что, не видишь, уже начинается! *** Караван достиг поворота и снизил скорость, но миновать его не успел. Сразу несколько деревьев, росших в паре десятков туазов по ходу движения каравана едва заметно вздрогнули и стали стремительно клониться к земле, беззвучно сбрасывая с веток комья снега. Не было ни сигналов к атаке, ни трубных звуков горна, ни осветительных ракет, взметнувшихся над заснеженными кронами. Ремесло «Смиренных Гиен» не располагало к лишнему шуму. Должно быть, рутьеры под предводительством Олеандра заблаговременно подпилили деревья, решил Гримберт, и вбив в них клинья, терпеливо выжидали нужного момента, чтоб обрушить их поперек дороги. Все было разыграно удивительно точно, со слаженностью оркестра Туринской капеллы, в котором каждый инструмент, ведомый волей дерижера, безошибочно знает, где и как вступить. Трицикл-тягач лишь казался грозным и способным крушить скалы, он не был боевой машиной и Гримберт даже ощутил к нему подобие сочувствия. Он был вьючным животным, безропотным, упорным и выносливым, как полагается всякой скотине, не рассчитанным на схватку и не спроектированным для нее. Несчастная жертва независящих от него обстоятельств. Едва только деревья накренились над дорогой, тягач натужно заскрипел барабанными тормозами, силясь преодолеть чудовищную, тянущую его вперед, силу инерции. Вагоны, влекомые этой же силой, беспокойно задребезжали сцепками, оставляя за собой в снегу рваную колею. Ловушка захлопнулась, понял Гримберт. Без лязга и грохота, но так основательно, словно путь каравану преградили крепостные ворота. Кто бы ни снаряжал караван, он был достаточно щедр, чтобы обеспечить ему достойную охрану. Гримберт не услышал ни испуганных криков, ни возгласов, которые могли бы свидетельствовать о панике. Не успел стихнуть треск дерева, как из остановившихся фургонов высыпали на снег человеческие фигуры, кажущиеся на фоне вагонов муравьями. Только двигались они не как муравьи, по беспорядочным траекториям, а весьма собрано и дисциплинированно, мгновенно образовав две симметричные шеренги перед тягачом. Значит, внутренне были готовы к чему-то подобному и даже не растерялись. — Ишь, прыткие как голодные блохи, — протянул недовольным тоном Бражник, тоже, должно быть, отметивший выдержку противника, — Ох, угостил бы вас сейчас свинцом, только пух полетел бы… — Это не корсы, — вдруг отрывисто произнесла Блудница. — Чегось? — Не корсы. Построение совершенно не типичное для варваров, очень уж ловко рассредоточились. Кроме того, корсы обычно ходят в кольчугах, а эти… Что за черт? Как будто рясы какие-то напялили… Гримберт был вынужден максимально приблизить изображение, и вынужден был заметить, что у Орлеанской Блудницы чертовски острый взгляд. Из кого бы ни состояла охрана загадочного каравана, она не отягощала себя доспехами, все были облачены в глухие рясы некрашеной шерсти. Может, под ними скрываются панцири и кольчуги? Не похоже, прикинул он, очень уж легко двигаются охранники, совсем не так, как двигаются люди в доспехах. А еще они были безоружны. Ни страшных пик, которыми пугал Вольфрам, ни переносных мортирок, ни даже обычных аркебуз. Может, держат в рукавах ножи? Курам на смех… Бражник беспокойно засопел, щуря глаза. — Уж не святоши ли? И заслужил презрительный смешок Орлеанской Блудницы. — Чтобы святоши — и охраняли караван? В своем ли ты уме? Что он, по-твоему везет, святые дары? Тихо ты. Ждем сигнала. Гримберт ожидал, что из обрамлявшей дорогу чащи навстречу охранникам каравана ударит слаженный залп аркебуз, легко раскидав их ломанной шеренгой по снегу, точно игрушечных солдатиков. Но вместо этого произошло нечто куда более странное. Отделившись от деревьев, в сторону остановившегося каравана двинулись разрозненные фигурки в маскировочных одеяниях, в которых Гримберт безошибочно узнал засадный отряд «Гиен». Возглавлял их высокий узкоплечий рутьер, двигавшийся так легко и изящно сквозь глубокий снег, будто ступал не по снежному покрову, а по твердому камню. Гримберт узнал бы его даже если бы тот не опирался небрежно на люцернский молот. Олеандр Бесконечный. Молчаливый воин Вольфрама Благочестивого. — Чего он хочет? — спросил Гримберт через динамики «Убийцы», предельно понизив уровень громкости, — Почему не стреляет? У вас преимущество внезапности, вы могли бы скосить их, прежде чем… Орлеанская Блудница фыркнула. От взгляда, которым она мазнула по «Убийце», Гримберт отчего-то ощутил тревожную щекотку где-то глубоко в животе, хотя ничего особенного этот взгляд не выражал, только холодное презрение. — А вы хотели, чтоб мы расстреляли их еще на подходе? Мы рутьеры, а не разбойники, мессир. И мы чтим императорские законы. Из груди Гримберта едва не вырвался нервный смешок, который микрофоны «Убийцы» не замедлили бы превратить в громкий рык. Чтят законы? С тем же успехом сам Сатана мог бы убедить Папу Римского в том, что соблюдает Великий Пост! Сущая нелепица, но… — Вольфрам никогда не действует оружием там, где можно действовать хитростью, — Блудница, забыв про «Убийцу», повернула шлем в сторону замершего каравана и рассыпанных по снегу фигур, — Он в первую очередь делец, а не разбойник. — Значит, вы остановили караван не для того, чтобы выпотрошить его груз? — не сдержался Гримберт. И чуть не прикусил язык, когда Блудница кивнула с самым непринужденным видом. — Так и есть. Сейчас Олеандр от лица Вольфрама Благочестивого делает охранникам этих вагонов весьма щедрое предложение. — Мы никогда не нападаем из засады, — вставил Бражник, — Мы вам не дикари не дикие звери! — Верно. Почти никогда. Чаще всего мы лишь делаем предложение. Эти господа в рясах имели неосторожность заключить с хозяевами каравана договор охраны. Детали его нам неизвестны, но и не требуются. Дело в том, что этот договор, как полагает господин Вольфрам, нарушает его собственные права и права третьих лиц, посему он должен быть незамедлительно расторгнут. — Какой-то… — Вздор? — Гримберт готов был поклясться, что Орлеанская Блудница улыбнулась под шлемом, — Возможно. Но здесь, в Сальбертранском лесу, не так-то много толковых законников. А господин Олеандр может быть достаточно красноречив, когда того требуют обстоятельства. — Но ведь он же… — Нем, — согласилась рутьерка, — Да, как рыба. Но я не помню случаев, чтоб это мешало ему вести дипломатическую деятельность. Вот и сейчас он делает охране крайне любопытное предложение. Сознавая, что разрыв договора причинит сторонам определенные неудобства, господин Вольфрам Благочестивый как добрый христианин согласен частично оплатить охранникам недополученную выгоду и, в придачу, понесенный ими репутационный ущерб. Тяжеловесными словами из лексикона имперских законников и дельцов Орлеанская Блудница жонглировала легко, точно мальчишки орехами на ярмарке. Но сейчас Гримберт не обратил на это внимания, он был поглощен другими мыслями. — Он… он заплатит им?