Коша неуместно усмехнулся. Женщина до сих пор верила мне, но на этих словах перестала – в появившейся улыбке отразилось: – Он никогда не предаст хозяина, не надо заливать. Так чего ты добиваешься, Лиза? У этого плана есть только один способ реализации – чтобы никто нас не выдал. Права она, черт ее дери, права, мне ли не знать… И Кошу убедить будет сложно, но Ирина Михайловна не знает, что все-таки возможно – если каким-то образом выставить, что иначе мне не жить. Может, он участвовать в расправе над Иваном и не будет, но вряд ли сможет смотреть, как тот расправляется со мной. Но для этого разговора надо сначала выбраться из общей беды, а уже потом думать, как повернуть. – Развяжите ему руки и верните телефон, – я продолжала давить. – Коша, вали отсюда, позвони Вере – узнай, что происходит в доме. Я выберусь чуть позже, ведь мы все равно теперь договоримся. – Не договоримся, – Ирина Михайловна тоже позиций не сдавала. – С тобой – да. С ним – никогда. Ты знаешь, что чувствует мать, когда ей сообщают об искалеченном по чьей-то прихоти сыне? Максим сейчас за границей. Прошло много времени, но прежним мальчик уже не станет. Кого ты защищаешь, Лиза? Монстра, который методично ломал человеку кости? Тот от страха и боли обмочился, но разве это повод останавливаться? Ты на секунду просто представь и ответь себе на вопрос – кого ты защищаешь? Она вообще упускает из виду, что Максим сам нарвался. И если бы не Коша, до того добрался бы кто-то еще – потому что есть Иван, а у Ивана много людей. Но и нельзя игнорировать, что она эту ненависть выстрадала, вынесла, для нее нет других путей. Да, я выберусь одна, или мы не выберемся вообще. Развернула дуло вправо и выстрелила Коше в колено. Он не ожидал и рухнул со сдавленным: – Сука… Боль должна быть невыносимой. И такие травмы не проходят бесследно – в худшем случае он вообще никогда больше не сможет согнуть ногу. На лучший исход я надеялась, поскольку пистолет попался мелкокалиберный. Но такое ранение – это не сквозная пуля сквозь плечо, как устроил когда-то Саша. Однако меньшим я никого бы не уговорила. – Теперь он тоже не будет прежним, – констатировала под стоны боли. – Квиты? Наконец-то, вызвала должный шок. Все изменились в лицах. А Ирина Михайловна распахнула рот, наблюдая за корчащимся на полу Кошей. Поинтересовалась не сразу: – И после этого ты надеешься его уговорить сотрудничать? – Уговорю, – я пожала плечами. – Ну, если он вообще со мной когда-нибудь будет разговаривать, то уговорю. У меня есть для него аргументы, нас связывают отношения, о которых Иван не знает. А если не смогу – оставьте мне этот пистолет, я закончу дело. После демонстрации в моей решимости уже не сомневались. Ирина и смотрела совсем иначе – ничего общего с предыдущим высокомерным снисхождением. Теперь уже я в ее глазах выглядела монстром, способным на что угодно. Но, к счастью для меня, она решила, что для ее мести в союзниках нужен именно монстр. Подошла ко мне, не обратила внимания на нацеленное дуло и прошептала: – Прекрасно, Лиза. Тогда вы заявляете, что вас похитил Алаев, но удалось сбежать. Такое ранение – прекрасное доказательство слов. Но если ты решишь меня поиметь, тогда Иван узнает об этих самых отношениях. Ты или со мной, или с ним. – Я сама по себе. Но когда будут зарывать Ивана, я окажусь в первом ряду. – Прекрасно, – повторила она. – Тогда доверюсь тебе, бессердечная куколка. Ваша машина во дворе, телефоны там же. И уже через секунды комната опустела. Спустя минуту раздались крики и хлопки дверьми машин – вся банда куда-то уезжала. Чей это дом? Наверняка не ее. Может, просто чья-то дача? Может, владельцы даже не знают, что в их отсутствие происходит? Я сразу кинулась к Коше, ухватывая его за плечи. – Слишком больно? – тупой вопрос. – Лиза, блядь! – он наконец-то смог внятно говорить. – Ты совсем ебнулась?! Не могла в бедро выстрелить? – Этого было бы мало, – я не извинялась – констатировала. Хромота до конца жизни в моих глазах оправдывает возможность этой самой жизни. – Попробуй подняться, нам надо срочно ехать к врачу. – Куда ехать?! – снова заорал он. – Куда, блядь? Ты крышей двинулась? Я, по-твоему, действительно буду участвовать в этой херне? Не будет – по болезненным глазам видно. Я торговалась за его жизнь, но до сих пор и не верила, что смогу чем-то убедить. Потому опустилась рядом на колени, продолжая держать за плечи. – Вдвоем не выберемся, Коша. Сообщай Ивану что хочешь. А я не выжила. – Что? – он смог чуть сбавить громкость. – Нас похитили – об этом он уже должен знать. Тебя ранили, а я не выжила. Сможем устроить здесь какой-нибудь взрыв или пожар? – Что? – еще тише. – Сбежать под шумок решила? – А выход-то какой? Ты сам говорил, что живой я от мужа не уйду. Так вот – меня нет, убили. – А тело? – Взрывом все разнесло к чертовой матери. Ищите потом тело. Он был бледен и трясся от боли, но говорил уже привычно ровным голосом: – И куда ты пойдешь? – Какая разница? Ты ведь сам видишь, что вместе мы вернуться не можем. У нас легенды разные. Секунда, две, три. Ответ – совсем сухой, Коше не нравились мои манипуляции: – Допустим. А я что? Лиза, я ведь остаюсь. Один. Никто не поверит, что во время взрыва ты была в здании, а я сбежал. Иван Алексеевич не поверит. Если ты хотела меня спасти таким образом – не получилось. И я подалась еще ближе к нему, пытаясь поймать своими зрачками его. – Тогда давай вместе погибнем во взрыве. Пусть они тут остаются, разбираются, глотки друг другу рвут, плевать. Плевать даже на то, что моя месть останется не закрытой. – Я… не могу. Я кивнула, хотя сердце, только развернувшееся мечтой о таком исходе, снова до боли сжалось. – Знала, что ты так скажешь. Тогда расходимся. Пожар-то можно устроить? Я хочу умереть реалистичнее. Если тебе не плевать хотя бы на мои поиски. – Стоять, – Коша смог приподняться. – Хорошо. Ну, Лиза, ты и стерва… Но давай поступим так. В конце концов, я Алаева ненавижу. Пусть будет война. А там посмотрим. – Серьезно? – я не могла поверить, что уговорила. – Серьезно, – подтвердил он. – Но при одном условии, Лиза. Я никогда, ни при каких обстоятельствах не соглашусь на смерть Ивана Алексеевича. И эта бывшая сука ошиблась – мы сможем прижать Алаева, не хватало только повода. А ты ошиблась в том, что мы попадемся прокуратуре. Попробуем вырулить, но на большее я не подписываюсь. Я соврала, глядя ему в глаза: – А я тоже ему смерти не желаю! Максимум, чего хотела – посадить в тюрьму. Мне кое-как удалось дотащить его до машины. С места тронулась тоже не сразу, вспоминая старые уроки. Коша сначала хрипел на заднем сиденье, а потом затих. И лишь отъехав на безопасное расстояние, я схватила телефон и заорала в трубку, добавив в тон истерики: – Ваня! Нас пытались похитить, везли к Алаеву! Коша вытащил нас, но сам он плох… Вань, он без сознания! – Ранен? – голос напряженный, но без удивления. Похоже, Иван уже был в курсе нашей пропажи и рассчитывал на подобный звонок, хотя боялся надеяться. – Где вы? Глава 27 Иван оказался умнее всех нас вместе взятых. Уж я точно его действий не ожидала, а Ирина Михайловна ожидала подобного еще меньше. Во вмешательство Алаева он поверил без труда – слишком синхронно мы с Кошей заливали, ему и в голову не пришло, что вмешаться могло третье лицо – как никому из нас это не приходило в голову. Потому Иван объявил войну, но… неожиданно унял свою ярость и вспомнил о преследованиях Нимовского. И решил действовать медленнее, но вернее – так, чтобы самому остаться в безопасности. Он сам пошел в прокуратуру. Человек, который до сих пор мое вмешательство считал лишним, а привлечение властей к своим проблемам – отстоем, уделом слабаков. Он сам пошел давать показания – и взамен, разумеется, потребовал свидетельской неприкосновенности, иммунитета против уголовного преследования. Понятия не имею, в чем состоял его доклад Нимовскому, но подозреваю – тот просто не мог отказаться от такого шага к сотрудничеству. Вряд ли в стенах правоохранительных органов появлялся настолько важный свидетель очень многих преступлений за последние двадцать лет – не только одной группировки, а также всех, кто в памяти всплывет. Заодно Иван этим шагом подписывался, что сам больше не прибегнет к криминальному разрешению споров, – он не просто привлекает к себе внимание, он привлекает внимание с высоко поднятой головой теперь законопослушного гражданина, полностью изменившего свои позиции. Таким маневром он загнал в тупик не только меня, Ирину Михайловну, но и самого Нимовского. А ведь это я сделала, – понимала с ужасом. Я! Сначала спасла прокурора, потом сама же показала короткую дорожку к сотрудничеству и недооценила изменения Ивана в последнее время. Он, как оказалось, вовсе не врал по поводу кристаллизации своей биографии – он был готов. Не сейчас, правда, когда-нибудь позже, его «подтолкнул Алаев». Теперь у нас в доме появлялись следователи – они и открыли дело о похищении, Коша назвал даже каких-то двух доверенных лиц Алаева, которые якобы и участвовали в преступлении. Конечно, те будут отрицать – а какой преступник не отрицает свое участие? Они каким-то образом даже смогли объяснить незаконный ствол в бардачке Коши, благодаря которому нам и удалось сбежать. Сама я изображала шоковую истерию – для того, чтобы первым ситуацию нашего спасения описал Коша, а я после лишь подпишусь под его показаниями. Да, теперь мы ставили и подписи, полностью перейдя на официальное сотрудничество. У меня руки тряслись от осознания: Ивана и раньше было сложно утопить, но мы сами вынудили его на такую меру, которая автоматически сделала его вообще непотопляемым! А потом постепенно доходило: не потому ли Коша и согласился так просто? У него или сразу был план, или он точно знал, что у Ивана есть план по полной трансформации и он к тому морально готов? Ирина не просчиталась только в одном – Коша никогда не предаст хозяина. Он может соврать, пойти на сделки с кем угодно, но в итоге все равно принесет своему хозяину в зубах добычу, даже если тот не подозревает, откуда улов. Какая же я тупая… Возомнила себя невесть кем, но против настоящих монстров остаюсь слабенькой девочкой. А война шла полным ходом – ее ведь даже Алаев не ожидал, особенно в таком ключе. Нам теперь грозило многое – ото всех старых врагов Ивана, потому мне покидать дом было настрого запрещено. Охрану снова усилили до максимума, подъезды к единственной дороге к дому патрулировала полиция. Иван и эту ситуацию смог вывернуть в свою пользу – избиратели каким-то образом решили, с подачи специальных людей в интернете, что честному и отважному политику серьезно угрожают: сволочи не любят, когда из их кормушек щедро гребут на переоборудование муниципальных поликлиник! Потому его бедная семья вынуждена жить в страхе и в военной крепости, а сам он дом покидает лишь под охраной вооруженных отрядов. Прошел даже небольшой митинг в поддержку Морозова – «Единственного, кто не боится!», как было написано на плакатах. Я за голову хваталась, обозревая все больше и больше непредсказуемых последствий нашей с Ириной сделки… Мы так ему и пост президента подарим, случайно, между делом, потому что недооценивали его возможность выживать в любых условиях. Сам Иван событиями доволен не был – он получил много бонусов, но такой дорогой, по которой в других обстоятельствах не пошел бы. Морозов терпеть не может, когда выбирают за него, и уж точно Морозов не мечтал стоять в суде на стороне обвинения. Но злость ни на ком из участников не срывал. А со мной по душам поговорить решил лишь через неделю: – Не беспокойся, красивая моя девочка, это временно. Но у меня к тебе один маленький вопрос. Милая, почему ты оказалась в машине Коши? Это не маленький вопрос – это главная суть всех его переживаний, пункт, который определит дальнейшее существование сразу трех человек: меня, Коши и Веры. Уверена, я стала последней, кто на этот допрос попал. Но в силу разумных причин не разговаривала с Кошей наедине, а Веру вообще ни разу не видела в доме. Кошу увозили на операцию, я слышала по обрывкам разговоров – мелкокалиберная пуля все-таки не так сильно раздробила коленную чашечку, как я опасалась, но такая травма все равно теперь будет давать о себе знать всю его жизнь. Теперь он снова в доме – тоже в рамках безопасности, тем не менее я побоялась прокрасться к нему в комнату и спросить хотя бы о самочувствии – нутром чуяла пристальное внимание даже стен. При допросе надо смотреть в глаза и не задавать вопросы, а эмоции строго выверять: – Не знаю, почему он так решил, – коротко пожала плечами. – Коша сам приказал садиться к нему. Предполагаю, кошачья интуиция сработала – заметил подозрительных людей или странные машины. Он ведь не знал, что собираются похитить его, а не меня, не знал в тот момент, что действует Алаев. Это примерно то, о чем должна была заявить Вера: Коша сам так решил, причины нам с ней неизвестны. Иван несколько секунд смотрел мне в глаза, затем кивнул уже без того же напряжения во взгляде. Возможно, ответ Коши хотя бы в общих чертах совпал. И новый вопрос оказался еще неудобнее: – А что он вообще делал возле тира? А вот тут мы все трое могли ответить противоречивое. Сказать, что случайно подъехал – опять же по интуиции, что-то раньше засек и решил проверить? Коша наверняка ответил другое. Сказать, что он часто нам компанию составлял? Звучит подозрительно. Но Вера, скорее всего, заявила нечто подобное… Коша учил меня давать показания при учете показаний других лиц, но мы тренировались на двух свидетелях, а не трех. И я выбрала – просто потому, что Ваня Коше доверяет больше, чем Вере, значит, правильнее попасть именно в его слова: – Вань, а он нередко там появлялся. Разве ты не знал? У них, похоже, с Верой любовь. – Странно, – взгляд мужа оставался таким же пристальным. – Сама Вера отрицает их отношения. Он может блефовать, но может и говорить правду – Вера умна, но вряд ли ей просто в голову пришло прикрывать чужие шашни своими шашнями. Я выдавила легкую улыбку. – Вань, а ты в курсе, что они вдвоем то в бар пойдут, то она к нему сюда приедет – бывало, когда ты в командировку улетал? У ребят поинтересуйся. Я, конечно, делала вид, что меня это не касается. Да меня, впрочем, и не касается. Не будь таким строгим – они молоды и в чем-то очень похожи, мало ли, какая искра промелькнула? Не о каждой искре кричать боссу будешь, особенно когда не знаешь его реакцию.