– Она уверена, что мы любовники, – сказал Коша, когда мы вырулили со стоянки и ждали светофора для выезда на оживленную дорогу. – Я объясню ей, что это не так, – проговорила медленно, стараясь смотреть только вперед, а не на него. Меня тревожило все: его рука на руле, все-таки попадающая в боковое зрение, всегда спокойный голос, в котором эмоций не содержится – их можно поймать, лишь глядя в глаза, и длинные паузы между нашими репликами, в которые проваливаешься, как в воду, и не хочешь выныривать. – Не думаю, что это хорошая идея, Лиза, – он выдернул меня из очередной глубокой паузы. – Во-первых, Вера думает, что мне можно хотя бы отчасти доверять, поскольку мы любовники. Во-вторых, тогда ей еще меньше будут понятны наши отношения. И в-третьих… Он замолчал. – Что в-третьих, Коша? Я бы утонула в очередной паузе, если бы так не ждала ответа. И еще сильнее разволновалась, когда почувствовала короткий взгляд на мой профиль. Это «в-третьих» потом мне не позволит спокойно уснуть, после этого «третьего» пауза станет уже не водой, а киселем, из которого не вынырнешь. – В-третьих, – он сбавил тон, – не оказалась бы информация преждевременной. Черт, в предположении я не ошиблась. И все равно накатило. Отвернулась к окну, зажмурилась, промолчала. У Коши есть поразительная способность – называть самые неудобные вещи своими именами, всегда не вовремя. Не оказалась бы информация о нашем сближении преждевременной – и плевать, что Коша провалит экзамен Ивана, и плевать, что тот нас в порошок сотрет. Ведь воздух в салоне не просто так трещит, сам он и есть страх и предвкушение – мучительной неизбежности. Разумеется, я оттолкну. Разумеется, Коша оттолкнет меня. Мы слишком хорошо друг к другу относимся, чтобы не оттолкнуть. И все равно – неизбежно. – Не городи чушь, – самая моя глупая фраза за сегодня. – И правда, погорячился, – самая его глупая фраза за сегодня. – Извини. Но не говори ни о чем Вере по первым двум причинам. Господи, а с воздухом-то что? Скребет по барабанным перепонкам тишиной, заставляет снова повернуться. Если я коснусь его руки – двумя пальцами голой кожи коснусь и отдерну – скрежет атмосферы же не прекратится? Я не коснулась – сдержалась. Не сдержался Коша. Он так резко сдал в сторону, что вся колонна нам гневно засигналила. Коша включил аварийку и еще целую секунду смотрел вперед, пытаясь разглядеть машину Веры. Но она не успела среагировать – поехала после перекрестка дальше. Заметит скоро, что мы остановились, но на разворот ей потребуется время. Минуты. У нас появились целые минуты для обнуления этого оглушающего скрежета воздуха. Коша дернулся мгновенно, отстегивая ремень, подался ко мне. Я не отреагировала никак – не успела отреагировать. И тогда он сам рванул меня за плечо на себя, перехватил за затылок, неудобно – далеко и тесно одновременно. Хуже этого места для поцелуя была только столовая… Он ведь не холодный, не равнодушный, он безумный какой-то, неконтролируемый. Врывается языком в рот, стонет. И я… я с ним, кажется. Неудобно. Чертов салон машины, и тесно, и далеко. Между нами широкий подлокотник больно впивается в бок, но я пока не чувствую – ничего не чувствую, кроме его губ. А что будет потом? Снова орать от бессилия? Коше показать, как я способна от бессилия орать? У нас с мозгами что-то произошло, мысли сжались в плоскость. Как же он целует… Я и не знала, что внутри меня живет такой зверь – и он отвечает, если чувствует рядом такого же зверя. Он в поцелуях этих существует и растет, но голод его страшен. Меня внутри режет, но рези хочется все больше. Пытаюсь открыть глаза – и совсем теряюсь, видя, что его глаза закрыты, он не может остановиться – он меня губами ловит, как вдохи. И я снова попадаюсь, дрожу от очередного столкновения с его языком и теперь сама ловлю его вдохи. У страсти странный вкус – он горький, а не сладкий, как ожидалось, горький и судорожно-острый, она на губах, но течет внутрь, вниз, давит резью. И целовать бы так – отвечать бы так бесконечно, пока не раздавит окончательно… Казалось, что нас друг от друга ничего уже не оторвет. Даже Вера не оттащит, осуждением своим не остановит. Но Коша сам отодвинулся, хотя ладонями все еще жег мое лицо. Глаза не открыл, просто замер в десяти сантиметрах. – Что же мы творим?.. – выдохнула я. – Делаем то, о чем пожалеем. Он ответил, все так же не глядя на меня: – Я уже жалею. Каждый день. Пойми правильно – я жалею, что помешал Ивану Алексеевичу тебя тогда пристрелить. В тот день мне показалось, что я не могу такого допустить. Но сейчас я был бы уже в порядке, а не в этой жопе. – Кто о чем, а Коша только о себе и думает, – усмехнулась я и тоже закрыла глаза. – И понимаю, о чем ты говоришь. Но не волнуйся – кто-нибудь меня пристрелит, при таком-то подходе к жизни. Ты, главное, рядом не окажись, и потом будешь в порядке. – В том и проблема – я теперь не могу не оказаться рядом. Мы по одному выжили бы, а вдвоем – без вариантов. Он внезапно дернулся так же, как недавно ко мне, отпустил и прошептал на грани слышимости: – Странно. Лиз, в бардачке… Не успел договорить, как я не успела понять, что речь идет об оружии. С его стороны стекло разлетелось и сразу по голове ударили. Я вскрикнула, открыла бардачок и выхватила ствол, только теперь соображая, что произошло: сзади нас прижала машина, а другая резко подала вбок, затормозила наискось, перекрывая возможность выехать. «Странно», – Коша произнес при приближении задней машины. Должно быть, отметил, что это не Вера подъехала. Но уже через полсекунды нас зажали и среагировали так быстро, что он даже пистолет вынуть не успел. Видимо, он потерялся от удара, поскольку выволакивали его из машины без сопротивления. Не два и не три человека – вокруг целая толпа. И автомобилей не два – они абсолютно нагло устроили затор на дороге и не стеснялись действовать на глазах у десятков водителей. Но я все-таки успела направить пушку на того, кто подлетел с моей стороны, однако он утихомирил порыв: – Спокойно, Елизавета Андреевна. И тогда никто не пострадает. Незнакомое лицо. А пострадает в первую очередь Коша – его уже взяли, теперь я даже не видела, в какую тачку заволокли. И от накатившей слабости опустила оружие, почти сразу мне на голову надернули мешок и тоже поволокли. Это профессионалы, много, целый отряд, но суть в другом – они вообще ничего не боятся, устраивают погром прямо в центре столицы, полный беспредел! Я вскрикивала от болезненных тычков, со мной не церемонились – они слишком спешили. Меня закинули в багажник, сильно перетянули сзади руки чем-то пластиковым, и почти сразу пространство дернулось – машина рванула с места. Вот так буквально за несколько секунд возникшая пробка рассосалась, а на обочине осталось чуть побитое авто с распахнутыми дверями. Это не люди Ивана – я так решила, когда начала дышать. Напавшего на меня не узнала, да и незачем было Ивану подставляться, если он мог просто дождаться, когда мы вернемся домой. А Вера… Вера наверняка до сих пор ищет, где можно развернуться и начистить нам физиономии за то, что отстали. Она и не заподозрит в этой процессии похитителей. Да и такой отчаянной наглости в наши времена уже практически не случалось. Пару минут я приходила в себя, потом регулировала дыхание – сквозь ткань мешка дышать сложно. И лишь затем попыталась соображать. Не уверена, что Коша жив, но выстрелов я не слышала. Похоже, за нами следили, – из тира или после курсов я всегда ехала с Верой, но налетели именно на эту машину. Меня назвали по имени-отчеству – и я вообще без понятия, хорошо это или плохо. Но факт в том, что искали именно меня. Думаю, если бы Коша не свернул, нас попытались бы перехватить уже за городом, он случайно нарушил их планы. Эта капитальная наглость – просто резкий пересмотр тактики. Нет, это точно не Иван. Не могу себе представить, чтобы Иван действовал настолько грубо и открыто. Но профессионалы. Алаев? Сердце замолотилось от понимания – а с чего я взяла, что в прокуратуре связи только у моего мужа? Алаев, скорее всего, тоже везде своих людей держит. Вот и нарвалась со своими показаниями. А попасться я должна была с Верой, а не с Кошей – для них эта рокировка не имеет значения. Или банальный выкуп – нашлись идиоты, решившиеся поиметь Ивана Морозова? Тогда я им сочувствую. Правда, в следующую очередь после сочувствия к себе и Коше. Интересно, где сейчас Вера? Кроме того, что в ужасе. Мы ехали куда-то тоже за город, но, возможно, в другую сторону. Довольно долго, а звук соприкосновения шин с асфальтом менялся – другое покрытие и набор скорости. Значит, точно уже за городом. И потом не меньше двадцати минут, за которые я едва не задохнулась. Меня все-таки освободили – по крайней мере, выволокли из багажника и, не снимая мешка с головы, протолкали куда-то и бросили на пол. Через пару минут я приподнялась и позвала: – Коша, ты здесь? Руслан! Никто не ответил – да я и не чувствовала рядом присутствия людей. Голоса раздавались где-то вдалеке, за стенами, их нельзя было разобрать. И Кошу, если он еще жив, утащили в другое помещение. Теперь я вслушивалась в звуки в ожидании выстрела, но его не раздавалось. Хотя если это Алаев, то Кошу вначале захотят допросить – он уж точно знает больше моего, об этом не в курсе только полиция. А если шантажисты, то за Кошу они смело смогут просить больше, чем за меня. Догадались бы, насколько ценный улов поймали, до того, как его замочат. Или меня? Я спиной нащупала стену, села. Ноги замерзли, а руки резало острым пластиком. Слишком долго. Или со мной вообще разговаривать не собираются, или заказчика здесь нет. Похоже, я угадала с последним – по внутренним ощущениям через час шум начал приближаться ко мне, а потом мужским голосом деловито приказал: – Ведите ее наверх. И снова потащили, теперь по лестницам. А от мешка освободили после остановки. Глубокий вдох, волосы противно липнут ко лбу, но первое, что я вижу, – дуло пистолета. Так со временем и привыкну к этому ощущению. – Руки развяжи, – попросила я спокойно – в данном случае исполнение или неисполнение просьбы не имело большого значения, но сам ответ нужно услышать для того, чтобы определиться со стратегией дальнейшего поведения. Пижон не просто так учил улавливать первые реакции – самое поверхностное отношение к новому игроку и определяет его стратегию за столом. Увидела короткое смятение в глазах и добавила в голос слезливости: – Пожалуйста! До крови натерло! Но ответил мне не мужик, а женский голос повторил: – Развяжи ей руки, Гриша. Не будем начинать с истерики тупой куклы. Успеется еще. Кажется, я даже не удивилась, увидев заказчицу. Она стояла перед большим столом, сложив на груди руки. Гордая и элегантная, как обычно. Но поприветствовать не успела, из-за спины раздался голос Коши, которого втолкнули следом за мной: – Сколько лет, сколько зим, Ирина Михайловна! Никогда не думал, что именно с вами будем тайком встречаться. Женщина слегка изогнула бровь, а голос у нее стал звонче: – Гриша, зачем вы вообще сюда его тащили? Это ж правая рука Ивана! – Левая, – поправил Коша. – Я ж левша. – Зато Иван правша. – Она выдавила улыбку и покачала головой. – Гриша, а разве она не должна быть с телохранительницей? – Та уехала, – объяснил мужик. – Нас не отследила, ничего не заметила, мы сработали идеально. Потому, подозреваю, что сейчас рвет к Морозову сообщать, что его женушка пропала с радаров. Если повезет, то он ее на месте и прихлопнет. Их машину утащили эвакуатором. Обыскали – никаких маячков. Чистая работа, вы зря ругаетесь. – А я не ругаюсь… – Ирина Михайловна даже сделала шаг к Коше, заглядывая ему в лицо. – Наоборот, не ожидала, что его можно поймать так запросто, еще и случайно. Двух зайцев, Гриш, двух зайцев… Она произносила слова задумчиво, как будто боялась обрадоваться или сопоставляла, что делать с такими козырями. Коше руки, конечно, никто освобождать не планировал. Еще и несколько мужчин держали нас на прицеле. Мне уже несколько человек говорили, что мое преимущество – в неожиданности, в отсутствии у людей страха перед наманикюренной фифой. И вот даже подтверждения имеются. Но пока лучше не выходить из тени. – Ирина Михайловна, так зачем я здесь? – я говорила спокойно и вежливо, все еще не видя в женщине угрозы. Весь страх прошел, когда я увидела заказчика нашего похищения, и просто не могла назначить ее самым главным своим врагом. – Не думала, что вы настолько меня ненавидите. – Ненавижу? – она с трудом оторвала взгляд от Коши и перевела на меня. – Лиза, у меня к тебе никакой ненависти нет. Одно сочувствие. Мне пришлось годами изображать истеричку, чтобы Ваня сам поднял вопрос о разводе. А потом уныло плестись из дома, чтобы он не заподозрил, как я счастлива. Тебе хватило ума не рожать ему детей – мне нет. И я была обязана уйти сама, как и спасти детей от этого морального урода. Знаешь, как он воспитывал сыновей? Ваня с самого их рождения пытался разглядеть что-то свое – и выходил из себя, видя, что они не такие. Что они не из тех, на кого он свои наркорынки и киллеров перевалит. Я потирала руки, разгоняя кровь, и хмурилась. – Догадываюсь, – ответила серьезно. – Но тогда тем более не понимаю, зачем вам я. Вам повезло спастись, мне – пока нет. Вот только именно в нашей с вами войне я никакого толку не вижу. Лично мне любой союзник необходим. А вам? Теперь Ирина Михайловна смотрела на меня иначе – пристальнее, что ли. Возможно, не ожидала таких признаний от тупой куклы. Даже хмыкнула задумчиво. – Скажу, Лиза, если сумеешь понять. Конечно, я не ожидала, что Иван после развода вообще от сыновей отодвинется. Но я посчитала такую плату за свободу разумной. Но дети – такие дети, им всегда нужно больше, чем даешь. Игорь уже взрослым был, сам примерно понимал ситуацию, потому ударился в учебу, а Максим одобрения Вани искал. И мы все наблюдали, как папочка притащил в дом этого крысеныша, – она кивком указала на Кошу, – армию психологов ему приволок, репетиторов и хрен знает кого еще. Лично я почувствовала облегчение – увидела выход для собственных детей, раз Иван нашел им замену. – Она теперь посмотрела на Кошу прямо. – Да, Коша, ты это видел – я к тебе сразу относилась хорошо. Я полюбила тебя за это самое освобождение для Игоря и Максима. Но не учла, что дети освободиться от его влияния не смогли. Максим же не просто так под отца копал – он себе самому хотел доказать, что способен на его же меры, а значит, достоин хотя бы внимания. Он ей ответил с такой интонацией, что сразу стало понятно – Коша ждет продолжения признаний, на этом не конец: – Видел. Но извиняться не стану – я исполнял приказ. Так давайте на этом и остановимся, уже без Елизаветы Андреевны? Вы ведь просто хотите отомстить. – Отомстить, – она отозвалась задумчивым эхом. – Действительно, хотела через Лизу. Мне теперь мало прижать Ивана или заставить Алаева его прижать. Сейчас я уже хочу раздавить его, как таракана. Труп изнасилованной толпой мужиков его жены определенно вывел бы Ивана из равновесия – он просто на говно исходится, когда трогают его вещи. Но ситуация-то как повернулась – на тебе отыгрываться куда приятнее, меня от необходимости мучить Лизу сразу воротило. Теперь столько возможностей, что и не знаю, на какой остановиться… Алаев от сотрудничества отказывается – но я знаю его слабое место: ты, Коша, просто примиритель для всех потенциальных союзников против Ивана. До сих пор Алаев соглашался только финансировать мои решения, но отказывался участвовать. Но теперь… теперь я даже и не знаю, хочу ли отдать тебя на растерзание ему, когда могу повторить все, что ты делал с Максимом…. Мысль была ясна. Целая череда неприятных совпадений: я села не в машину Веры, Коша был сам не свой – я не преуменьшила напряжение между нами – иначе точно не пропустил бы слежку, он попался в такой момент, когда его и не думали ловить. Ирина Михайловна разрезала бы меня на заплатки – что угодно, лишь бы хотя бы частично отомстить бывшему мужу за боль сына, но куда приятнее резать на заплатки того, кто и причинял сыну ту боль. А потом все, что от Коши останется, передать Алаеву – пусть и тот порадуется. – Подождите, Ирина Михайловна, – я все еще хранила спокойствие. – Кажется, вы не до конца понимаете. Я раздавить Ивана хочу не меньше вашего, но я еще и в самом доме нахожусь. Что вам даст такая месть, если мы можем объединиться и вообще стереть его с лица земли? Не верите мне? – Верю, – она удивила ответом почти без паузы. – И теперь мы обязательно договоримся. Обсудим только доказательства твоей лояльности. Я буду рада, если их найду. Сегодня у меня определенно счастливый день. И я продолжила, чтобы окончательно ее убедить: – Я так понимаю, вы собирались выставить мой труп как подарок от Алаева? Чтобы они наконец-то объявили друг другу войну, в которой Иван пропустит удар из тыла. Подкину еще информации. Сейчас Иван запросто поверит, что Алаев выступил против него, я сама участвовала в деле против Алаева и понимаю самые реалистичные последствия. И я, когда вернусь домой, тоже буду заливать, что похитила меня именно татарская группировка. А уж если то же самое будет утверждать и Коша… – Нет, – отрезала она и добавила примирительнее: – С тобой я готова договариваться, если ты представляешь из себя хотя бы половину того, что сейчас корчишь. Но Коши в нашей сделке живым не будет точно. И вот она, иллюстрация его слов: мы по одному выживем, а вдвоем – без вариантов. Кто бы мог подумать, что подтверждения явятся так скоро? Смертью Коши сразу всех врагов Ивана можно уговорить на сотрудничество. Да и мне поверят легче, если я не буду отстаивать его жизнь. Я Кошу отлично знаю. Но плохо то, что и Ирина его знает. Одна смерть – и исполнятся мои мечты. Иван даже не сядет, его прихлопнут – на Алаева он рванет всеми силами, а Нимовскому только и нужна одна ошибка. При малейшем криминальном движении он всей прокуратурой вцепится в моего мужа, а там уже как повезет – кто доберется до Ивана первым. Всего одна смерть… Этому меня еще Саша учил – невозможно долго стоять в одной позе, особенно с поднятой рукой, и ни на секунду не терять контроль над мышцами. Физически невозможно. А уж наш почти дружеский разговор с Ириной Михайловной тем более ослабил напряжение ее людей. Я нырнула в сторону, ударила ближайшего мужика в локтевой сустав и сразу левой рукой выхватила из ослабших пальцев оружие. Резко отступила назад, чтобы видеть всех и не допустить малейшие маневры сбоку. Ствол направила на заказчицу, главную здесь, человека, который решает, – этому учил уже Коша. Не объяснял даже, а один раз показал. И в точности так же, как тогда, раздались оглушительные щелчки затворов и предохранителей. Гробовая тишина сразу следом – даже если в меня выстрелят или резко выдохнут, то я могу дернуть пальцем просто от неожиданности. Напряжение и сжатые горла, звенящие нервы и ни единого звука. Только в центре замершего кадра стояла уже я. И голос должен быть спокойным – настолько тихим и размеренным, чтобы ни у кого случайно не дернулся палец: – Мы все еще можем договориться, Ирина Михайловна. Понимаете ли, в чем дело – я не могу утопить такую хорошую задумку из-за вашего желания отомстить. Иван мне не так доверяет, как Коше. Мое слово и наше общее слово вызовут совершенно разные эффекты. Так почему бы не отомстить тому, кто отдал тот приказ, – настоящему виновнику, а не его помощнику? Надо отдать ей должное – женщина смотрела на меня почти спокойно. Потом подняла руку, чтобы все опустили оружие. Не повиновалась только я – знала, что это не конец. А еще знала, что стоять так бесконечно не смогу, физически невозможно, а контроль отпустить нельзя, пока вопрос не будет закрыт. Я согнула руку и прижала локтем к боку – так шансов промахнуться больше. Но после моего предыдущего действия никто не станет рисковать, что промахнусь. Ирина Михайловна сузила глаза: – Не убедила, Лиза. Зачем ты так нарываешься? – Потому что Коша тоже на нашей стороне, Ирина Михайловна. Ему, больше нас обеих, нужно убрать Ивана, чтобы занять его место.