– Мне кажется, ты сам видишь, в чем не прав. Такие, как Нимовский, тоже в штучных экземплярах водятся. И я не захотела, чтобы он умер. Не захоти и ты – хотя бы ради потенциальной возможности, что он помог таким же людям, которым больше никто помочь не хотел. Тебе уже в детстве добро со злом в голове перемешали, так подними голову и увидь кроме своего Ивана Алексеевича кого-то еще! Представь на минуточку, что в том самом отделении работал бы хоть один принципиальный человек! Ответь хотя бы на вопрос – ты, тот самый пацан, точно хотел бы, чтобы его убили за принципиальность? Кажется, я выбирала правильные слова, но до Коши они не доходили. Он покачал головой и резюмировал: – Вижу, что мы никогда не договоримся. Интересно, на что я рассчитывал? Едем домой, Елизавета Андреевна. И я вижу, что договориться не можем – Коша не слушает, он не привык слышать такие вещи, которые могут разрушить его гранитный и понятный мир. Я открыла пассажирскую дверь, но не села, а выхватила из бардачка пистолет. Выпрямилась, уверенно сняла предохранитель и направила на Кошу. – Не едем, – отрезала сухо. Он остановился, но тотчас поднял лицо в небо и неожиданно искренне расхохотался. – Думаешь, я шучу? – Я сделала к нему шаг. Если рванет вперед, то сумею среагировать – это знаю я и знает он, не зря же самолично меня тренировал. – Не только у тебя чувство самосохранения, Коша. Если ты расскажешь Ивану, мне будет очень плохо. Если еще он не решит на меня Нимовского ловить, как на рыболовного червя. Так что мне делать, раз ты уверен в своей правоте? Может, убрать одну проблему – а ты давно моя самая главная проблема, Коша. О том, что мы поехали вместе, знает только Вера, а ее я сумею убедить. – И много вы ей уже рассказали? – Коша интересовался и вообще не боялся. Хотя вряд ли кто-то видел, как он боится. – Пока ничего, – заверила я. – Но могу попытаться. – У вас уже есть доказательства моих или Ивана Алексеевича преступлений? О чем вы будете рассказывать? – Нет доказательств. Но я уже дважды при ней назвала тебя Кошей, а ты не поправил. Это ничего не доказывает, конечно, но само по себе звучит странно – отчего это солидного помощника солидного политика кличут погонялом? С этого начну, а доказательства позже предоставлю. – О, какой стройный план действий, – с сарказмом похвалил он. – Так стреляйте, Елизавета Андреевна, чего ждете? Кстати, труп отсюда нужно утащить – здесь много болот, но сейчас не сезон. В любом случае, чем позже меня найдут, тем меньше шансов реального розыска преступника. Не забудьте следы замести. И да, проверьте обязательно, не идет ли запись на видеорегистраторе – на таких мелочах новички и проваливаются. Все запомнили? Так стреляйте! У меня же все равно окончательно добро со злом перепуталось. Рука у меня не дрогнула – точнее, мне удалось этого не показать. – Не окончательно. В том-то и дело, Коша, что не окончательно! Я помню, как ты пытался выручить Сашу, помню, что делал для меня! И ведь ты обо мне давно заботился – так, как умеешь, но старался помочь. Так что же с твоим добром и злом, Коша? Почему ты до сих пор кого-то спасаешь, хотя орешь о том, что спасаешься только сам? Может, не столько уж в тебе гнили, раз ты ради других подставляешься? – Вы меня до смерти заговорить решили или гуманно нажмете на спусковой крючок? – он надо мной насмехался. – Стреляйте уже, Елизавета Андреевна. Я все равно не могу выбрать, кого следует подставить в этот раз. Я так и держала его на прицеле, а говорить старалась вообще без нервов и как можно честнее – он все равно видит все мои эмоции: – Это сложно. Будь просто убить человека, то я бы не с тебя начала. Я вижу в тебе правильное, Коша, даже если ты не видишь этого сам. – Понимаю. А так? Он из-за пояса вынул еще один пистолет – неожиданно резко, хотя я и подозревала о его наличии. В бардачке у него только с глушителем, но Коша редко бывает невооруженным. И вытянул руку в мою сторону. – А так, Елизавета Андреевна, проще? – повторил вопрос. Я как будто больше всего опасалась именно такой картины: мы, замершие в терпком и глубоком кадре, стоим друг напротив друга, будто бы и есть самые главные враги. Все мое самообладание пропало, захотелось сморгнуть этот кадр, убрать его из взгляда. И уже не имеет большого значения, кто выстрелит первым, само это противостояние убивает. Я не смогла выстрелить, когда он сделал шаг вперед. Затем опустил оружие и упал на колени, схватил мой ствол и прижал к середине лба. – Стреляй, Лиза, потому что я не знаю, что делать. Прямо сейчас мы поедем домой, и я сообщу Ивану Алексеевичу, потому что подставить ребят не могу. И я не могу поехать домой и сообщить Ивану Алексеевичу. Так стреляй же, гнили во мне достаточно, чтобы саму себя оправдать. Оказывается, этот кадр был еще хуже предыдущего. Меня затошнило от той же невозможности – я ведь сразу понимала, что не смогу его убить, раз даже Ивана не смогла, но хотела решимость свою показать и на ее фоне быть услышанной. А вышло так, что Коша сдался – капитулировал, чего я от него не ожидала. – Я… не могу, ты и сам знаешь. Ты сразу знал, что не могу, потому и смеялся. Заговорил он предельно серьезно, аж судороги по спине побежали: – Не можешь? Сложно? А почему ты думаешь, что мне такой же выбор сделать просто? Ты своими поступками что делаешь, Лиза? Ты приставляешь мой пистолет к своему виску и орешь «Стреляй!». Почему я должен делать этот выбор, который сама потянуть не можешь? – А-а… так это шантаж? Чтобы я больше не ставила тебя в такую ситуацию? – Шантаж, – признал он. – Но ты все еще можешь выстрелить. Я вырвала глушитель из его ладони, отвела в сторону. А шум на дороге заставил и Кошу подняться. Теперь мне посмотреть на него было очень сложно, я как будто всю историю его глазами увидела и больше не могла считать свой поступок таким же однозначным. Коше рассказать правду обо мне Ивану не легче, чем мне было выстрелить, то есть невозможно. И невозможно промолчать. Запоздалое чувство вины именно перед ним навалилось на плечи и ссутулило спину. – Прости. Я поступила правильно, но за такое последствие – прости. Наверное, нельзя быть правой во всем. Поехали домой. Расскажи Ивану или предупреди Пижона с Моржом, чтобы сами каким-то образом отказались от этого дела. По дороге попробуем придумать. – Ага, вместе как возьмем и как начнем придумывать, будто мы союзники, – его ирония вернулась. А я все еще на него не смотрела. – Союзники, Руслан. Ты ведь сам видишь, что не противники. У этой истории нет хорошего конца, но не мы с тобой будем закапывать друг друга. Не зря выехали сюда – устроили проверку, и оба ее провалили. – Не совсем верно, Лиза. В следующий раз кто-то из нас выстрелит – первая проверка показала, что сейчас у нас не хватило мотивации, а в следующий раз ты уже ствол будешь доставать только с достаточным поводом. Или повод будет у меня. Не забудь об этом, когда снова решишься. Садись в машину, мы еще из этой передряги не выкрутились, чтобы планировать взаимное смертоубийство. Почти весь путь он молчал, а я боялась и звук издать. Но уже за пять минут до дома Коша бегло заговорил, инструктируя о предстоящих показаниях. Глава 23 – Че, бля? – это было почти детское удивление. Все-таки мои тренировки самообладания роль играли, по крайней мере нужное волнение звучало естественно – хотя оно и было естественным, меня трясло от страха и боязни не договориться: – Вань, да он реально прямо в учебный центр явился! Представился прокурором, а я глазами только хлопаю. Тебя преступником называл, а мне про программу защиты свидетелей пел. Я не сразу сообразила, чего этот Константин Аркадьевич от меня хочет! А как сообразила – говорю ему, что про прошлое твое не знаю, зато сейчас ты выбиваешь допфинансирование для муниципальных больниц. И зачем мне защита, бред какой-то! Чего он как Цербер вцепился в человека, который реально что-то для населения делает, а не только языком мелет? А он мне так спокойненько, с ехидной улыбкой – мол, не удивится, что ты прямо сейчас на него покушение организуешь! Ну тут уже я рассмеялась и говорю: наоборот все, это на меня покушение было, тогда очень повезло. Но от волнения немного растерялась и говорю, что Алаев против меня и тебя зуб имеет, вообще из головы вылетело, что тогда не алаевский снайпер стрелял, о нем же только разговоры и шли. Просто понимаешь, надо было что-то говорить, а он так смотрел пристально, как будто всех на свете подозревает, включая меня! Иван не моргал, глядя на меня и время от времени переводя взгляд на Кошу, а потом рявкнул: – Нимовский сам явился?! А ты как пропустил? – Так я здесь при чем? – Коша развел руками. – У Елизаветы Андреевны телохранитель есть, Вера меня набрала, но когда я приехал, уже все закончилось. Вы не ругайтесь на жену – я уже со всех сторон обдумал, она ничего лишнего не сказала. – Сказала! – обреченно вздохнула я. – Про Алаева зачем-то всплыло, я про него и ляпнула. Ну, чтобы про покушение не сильно голословно прозвучало. Ему так и сказала: «Если вас убить пытаются, то проверьте Фатыха Алаева, вот уж где дерьмища не разгрести». Я тут, Вань, просто вспомнила, как Коша про детство рассказывал и про то, как алаевские беспредел устраивали, и реально не понимаю, почему прокурор в тебя всей челюстью вцепился, когда настоящий преступник гуляет себе и покушения организовывает! Извини, дорогой, извини, что все это говорила, но я вообще к подобному готова не была! – Да нет, девочка, ты молодец, – успокоил Иван. – Сейчас сядь, выпей воды и еще раз, только со всеми подробностями, ничего не упусти. А я пока поинтересуюсь – че, бля? Коша тоже сел, но чуть ближе к столу и слегка подался вперед. – Сам удивлен, Иван Алексеевич. Нимовскому наглости не занимать, но мы и предположить не могли, что он в поисках доказательств начнет все окружение шерстить. Заодно добавлю, что надо внимательнее отбирать персонал в дом, новых не принимать в ближайшее время. Он таким же образом на всех мог выходить, но, видимо, отчаялся. Ему улик для возобновления дела не хватает, а успокоиться не может. – Да я о другом чёблякаю! В этой скотине и не сомневался, очень непростой сукин сын, но чтобы ты – и о своем детстве рассказывал? – А-а, – Коша растерялся, – не думал, что это тайна. – Да нет, не тайна, но ты и вот так запросто рот открываешь? – Объяснял когда-то Елизавете Андреевне, почему вы хороший человек. В какой-то период это было ей нужно. Про тот самый «период» нам с Иваном вспоминать не хотелось, потому я тоже зачастила: – И меня тогда сильно зацепило, Вань. Я действительно не понимаю, почему этот прокурор в тебя вцепился именно сейчас, когда ты ничего плохого не делаешь! Если ему прошлое подавай – так пусть начнет разгребать прошлое Алаева! Коша с кивком продолжил более равнодушным голосом: – Ситуация вышла идиотская, но подумайте об этом, Иван Алексеевич. Нимовский ждет нападения, потому ребят пока лучше притормозить – ему сейчас любая зацепка против вас поможет, а вот перенаправить прокурора на другого человека вполне реально. Пусть Алаева грызет, если ему обязательно нужно кого-то грызть. Смотрите, у нас есть заноза в заднице – не пересадить ли ее в другую задницу? Нимовский Елизавету Андреевну уже выслушает, если она сама к нему придет, а доказательств против алаевских ребят мы с вами ей накидаем. Пока можем для затравки анонимно выступать, потом – кто знает? – может, и отцепится от вас прокуратура, если вы постоянно этой прокуратуре мяса будете подкидывать. Есть ли лучший способ легализации? – Так-то оно так, – Иван заметно сомневался. – Только с Алаевым мы теперь не воюем… – И не воюйте. Вам заняться больше нечем? Подкиньте Церберу мяса и не воюйте. – Мать твою, Коша, я всегда знал, что ты ненавидишь татарина, и нате – подвернулся способ! Ладно, попробуем. Лиза, неужели ты согласишься стать временным посредником? Никаких официальных заявлений, свидетелем не выступай и ничего не подписывай. Мы просто подкинем Нимовскому несколько тем, а он уже сам разберется, где копать меньше. Я легкомысленно дернула одним плечом. – А что такого? Как будто у меня есть дела поважнее. И жена политика сама должна быть немного политиком. Иван, может, именно это нам обоим всегда и было нужно – чтобы я была не в стороне от тебя, а помощницей хотя бы в мелочах? Я – просто красивая кукла, так Нимовский меня и воспринимает, это можно использовать, но ты не воспринимай только так, я именно от этого с ума и сходила. Ивану идея не нравилась, но он видел резон и в моих словах, и уж тем паче – в словах Коши. Напоследок мне намекнули, каким образом это будет происходить: жесткий инструктаж, а также прослушка в кармане на каждой встрече с Нимовским – «не потому, что Ваня мне не доверяет, как он может не доверять своей красавице? Но на всякий случай, чтобы быть готовым к любому последствию любого разговора». Меня это предупреждение не смутило, наоборот, обрадовало – я бы искала подводные камни, если б Иван так сразу доверил мне без контроля подобную миссию. Когда мы уже вдвоем шагали к лестнице, я прошептала: – Спасибо, Коша. – За что? – Ты знаешь. За то, что снова вытащил. Впредь постараюсь ничего не делать без твоего ведома – сначала услышу план своего спасения, а потом уже рвану спасать мир. – Избавьте меня от этих аттракционов, Елизавета Андреевна, – попросил он. – И благодарить не за что. Я Алаева всегда терпеть не мог и этого не скрывал. Ну и заодно подумал, что не так уж много в силовых органах порядочных людей. Жаль тех единиц списывать. – Я так и знала!