– И на случай, если вам понадобится программа защиты свидетелей. Мало ли, как жизнь повернется. И нет, я не ошибся, Елизавета Андреевна. Всю жизнь положил на то, чтобы такие «морозовы» оказывались за решеткой – и чаще всего успевал до того, как они обзаведутся связями в правительстве. Но тот факт, что этого я вовремя не прижал, не означает, что ему не место за решеткой. С моей стороны никакой ошибки. Но не ошибитесь сами. Я закрыла глаза, но вряд ли подразумевала под этим согласие с его словами. А когда открыла, Нимовского в классе уже не было. Я придвинула визитку еще ближе и несколько раз прочитала номер телефона. Потом медленно разрывала на микроатомы, соображая. Позвонить ему все равно не смогу – уж точно не со своего телефона, но цифры эти лучше оставить в памяти – мало ли, как жизнь повернется, он высказался верно. Программа защиты свидетелей целых две секунды приятно тревожила разум, но на третьей секунде перестала – Иван найдет любого, если захочет, все эти меры – ничто в сравнении с его ресурсами. Но может быть, когда-нибудь, когда мне совсем некуда будет бежать – я вспомню это приятное сочетание из трех слов? Слова Нимовского меня окончательно не успокоили. У него, похоже, большие связи, но у Ивана связи намного больше, не удивлюсь, если даже в самой прокуратуре. Я поступила правильно, соглашаясь с совестью, но в любом случае подставилась – теперь уже Вере простого объяснения не хватит. Я так и сидела, не представляя, что делать дальше. А может, уволить ее? Вот просто заявить, что с этого момента она на мою семью не работает? Ага, это еще вчера могло пройти без лишних подозрений, а после сегодняшнего… Вера уж точно заявит о странности, когда явится в дом за расчетом. Занятие уже должно было подходить к концу, а я так и не определилась. Вера не выдержала сама – вошла в пустой класс, долго стояла возле двери, держа в руке пистолет, как будто сразу пришла в состояние боевой готовности и не могла из него вынырнуть, но потом спросила – тихо и вежливо, как обычно это делала: – Лиза, у вас какие-то проблемы? Надеюсь, не с законом? Абсурдно до смешного. Я повернула к ней уже веселый взгляд – после такого дикого вопроса он и не мог быть другим. И отважилась: – Вера, у меня нет проблем с законом и никогда не было. Но у Ивана их полно. Ты мне не поверишь на слово – вот уже по этому лицу вижу, что не поверишь. И потому сейчас я делаю колоссальную ставку. На все то отношение ко мне, все, что ты во мне до сих пор видела. Вера, прошу тебя, подожди немного, я предоставлю тебе доказательства. Иван пришел в политику далеко не из честного бизнеса. Но хуже всего, что из того самого бизнеса он и не уходил и никогда окончательно не уйдет, все еще заказывает убийства всех мешающих ему людей, все еще берет средства на политические кампании из наркотрафиков и прежних связей. Она сощурилась и ответила не сразу – это делало ей честь: не принялась возражать, а все же попыталась обдумать. – Лиза, зачем вы так говорите? – тем не менее сама формулировка подчеркивала, насколько она далека от понимания. – Потому что это правда, Вера. Дай мне несколько дней, я только о них умоляю. И никому, вообще никому ни о чем пока не говори. Я и этим признанием тебя под угрозу ставлю – тебя могут убить даже за такую информацию. – Убить? Вы преувеличиваете? Я старалась поймать ее взгляд и не выпускать его – клейко, уверенно и с давлением. Она честная и искренняя, она тоже способна поступать правильно! Но, к сожалению, признания я начала вовсе не с того, с чего должна была. – Не преувеличиваю, Вера. Боже, как бы я хотела преувеличивать, – на этой фразе голос все же невольно дрогнул. Медленно падающее вперед тело Саши и красные брызги всплыли совсем не вовремя. Да и не было у меня уверенности, что за пару дней подвернется именно то, достаточное доказательство. Но прямо сейчас его лучше пообещать. Собралась и закончила: – Уволься прямо сегодня, молча. Или останься – но тоже молча, подожди несколько дней. Если муж узнает об этой встрече и вчерашнем визите в прокуратуру, то мне не жить – в лучшем случае. А тебя просто уволят – если никто не догадается, какую я тему подняла прямо сейчас. – Я в растерянности, – обозначила она то, что я и так видела. – Несколько дней, – повторила я. – Я постараюсь найти хоть каплю, которая придаст веса моим словам, а после расскажу то, что видела сама. И что со мной сделали, когда я больше не могла мириться. – Вы выглядите слишком спокойной для таких признаний, Лиза. Возможно, сомнений добавляла как раз моя выдержка и легкая, злая улыбка на губах. Вот рыдала бы я сейчас, билась бы в истерике, – звучало бы иначе. Иногда самоконтроль играет плохую службу – оказывается, даже отрицательные эмоции надо отпускать при необходимости. – Научилась быть спокойной, – прокомментировала, как могла. – Иначе тут бы не сидела. Так что, могу я рассчитывать на несколько дней полного молчания? И вдруг она неожиданно отвела взгляд – уставилась в стену и нахмурилась, вдруг став еще напряженнее, чем раньше. – Могли бы. Но боюсь, ваша просьба уже невыполнима. – Что?! – Я встала, похолодев. – Ты уже сообщила? Кому? – Действовала по процедуре, – Вера ответила почти монотонно. – В случае любой странной ситуации предупреждать Руслана Владимировича, мне это требование в первый день работы выставили. И я посчитала ситуацию странной, уж извините, потому позвонила и кратко объяснила происходящее. Мне-то документов никто не показывал, а вы оставили меня в коридоре. Вот теперь запоздало шоком и накрыло. Максимум минут двадцать прошло? Или Вера позвонила ему не сразу? Коша прямо сейчас летит сюда или к Ивану с доносом? – Звони, звони ему! – потребовала громче. Вера заторможенно вынула сотовый, уже на первом гудке я выхватила у нее аппарат. – Еще что-то интересное, Вера? – от голоса Коши мурашки по рукам побежали. И я затараторила: – Нам надо поговорить! Я все объясню! Коша, ты все неправильно понял! – А что я понял? – спросил и вдруг так закричал, что я засомневалась, правильно ли набрали абонента: – Что я должен был понять, блядь?! Что ты для себя уже вырыла яму?! Мать твою, Лиза, ладно бы только для себя – сколько народу ты собралась утащить за собой, чтобы успокоиться?! – Я все объясню. Коша, пожалуйста, сначала выслушай! – Сижу в машине возле центра, – опять спокойно. – Не стал заходить, чтобы не убивать жену шефа на глазах сотни свидетелей. Я медленно выдохнула сквозь почти сжатые губы, вновь зажмуриваясь. Самый мой опасный враг оказался все же не настолько врагом, как сам увещевал. Он не просто так рванул именно сюда – Коша хочет услышать любой повод, чтобы не сдать меня Ивану. И никому не сообщил, иначе за мной сейчас к учебному центру направлялась бы армия. Еще не предатель, но уже крайне близок к предательству – хотя бы в том, что согласен потянуть такое нужное мне время. Ведь уже сейчас понимает, что никакие мои объяснения не прозвучат достаточно резонно. Летела я по лестнице вниз с этой нарастающей легкостью – очередной шаг Коши в мою сторону придал сил, а правильные слова найдутся чуть позже. Вера не отставала. Сам Коша вышел из машины и наблюдал за нашим приближением, сузив глаза. А потом остановил вскинутой рукой: – Вера, на сегодня твой рабочий день закончен. Я сам отвезу Елизавету Андреевну домой. Спасибо за бдительность, но сигнал был напрасным. – Но… – она не придумала, чем закончить. Меня и это обрадовало – Коша решил не выяснять сначала, в курсе чего теперь телохранительница, а отсылает ее подальше. Разумеется, ее найдут, если потребуется, однако прямо сейчас ее не тащат на допрос с пристрастием. Потому и я подпела: – Да, Вера, все в порядке! Увидимся завтра в два. Коша ехал и напряженно молчал, а я по какой-то причине ждала, когда он начнет обвинять. И потому радовалась, что он позволяет мне хотя бы мысленно сформулировать оправдания. Вот только оправдываться было нечем – придется говорить правду и объяснять, почему я так поступила, а потом взывать к его жалости. И не сразу я поняла, куда мы едем, а опомнилась уже на открывшемся еще заснеженном поле. Специально он, что ли? Именно здесь мы когда-то сидели втроем с Сашей и говорили о каких-то мелочах, почти год прошел – тогда засеянные поля чернели и остро пахли землей, а сейчас ежатся, будто зрительно сокращаясь в размерах. Мучительные ассоциации вмиг охлаждали пыл. Не потому ли Коша и выбрал это место – напомнить, что происходит с теми, кто сам себя подставляет? – Видимо, спрашивать ты не хочешь? – задала я вопрос, но Коша вместо ответа вышел из машины, застегивая на груди куртку. Плохое начало. Мы с ним никогда еще так плохо не начинали. Я еще некоторое время медлила. Открыла бардачок, бросила взгляд внутрь – убедилась, что на привычном месте лежит ствол с глушителем, затем тоже открыла дверь и вынырнула наружу. Воздух был промозглым и слегка обдавал ветром, но ежилась я не от сырости. – Коша, – решила начать сама, иначе это молчание станет еще тяжелее, – я не могла не предупредить Нимовского о покушении. Не думала, что он моментально меня найдет, но знала, что сильно рискую. И не могла промолчать. Понятия не имею, какова для тебя ценность человеческой жизни, но я тогда, на Саше, закончилась – морально исчерпала все свои возможности подобное принять. Мне Нимовский никто, я даже понятия не имею, хороший ли он человек, но отсидеться в стороне не смогла. И клянусь тебе, я не давала никаких показаний и отказалась сотрудничать! Клянусь, что единственной моей целью было его предупредить об опасности, но не подкидывать материалов к делу – он и не может рассматривать это материалами, поскольку ничего официального в моем заявлении не было. Почему ты молчишь? Он вообще не поворачивался и отошел на несколько шагов от машины. Но все же подал голос: – В центре вы встречались с самим Нимовским? Надо же, мы его столько времени достать не можем, а вы достали щелчком пальцев. Я усмехнулась. – Видимо, намерения были разными. – И из главного входа он так и не вышел. Теперь его достать будет еще сложнее. Он предложил вам защиту? Не из благодарности, конечно, а от возможности сделать из вас потенциального свидетеля. Хотя он может и из благодарности, слишком принципиальный человек. – Предложил. Но я отказалась. Коша развернулся в мою сторону, на лице его отразилось легкое удивление. – Почему? А, ну да. Как же можно вот так запросто уйти? Вы же теперь народная мстительница. – Не только поэтому, – я не отреагировала на выпад. – Будем честны, Иван сделает невозможное, чтобы меня отыскать. Тебя, к примеру, пошлет по следу. Я слишком мало знаю Нимовского и слишком хорошо тебя, чтобы ошибиться в этой ставке. – Тоже верно. – Коша уставился в землю. Он выглядел непривычно растерянным. – Елизавета Андреевна, вы хоть представляете, какая вы дура? Или понимаете, как ребятам приговор подписали? Тому же Пижону – вы ведь так о нем заботились. Что теперь? Нимовский перестрахуется, и если их не предупредить, то в лучшем случае их на попытке и скрутят. Понятно, что Ивана Алексеевича ребята не сдадут, просто сядут по статье. – В лучшем случае? – уловила я. – Хочешь сказать, что если они просто провалят попытку, то Иван сделает с ними что-то похуже тюрьмы? В курсе, сделает. Так не в этом ли ответ, Коша? Я вообще не знаю Нимовского, но уже могу сопоставлять: пока Иван договаривается с киллерами, Нимовский ищет законные способы его прижать! Всего лишь посадить, не дать продолжать пудрить мозги избирателям, а не убить! Так кто из них лучше? Кто лучше – прокурор, не берущий взяток, или Пижон, который собирается его за это же и укокошить? Когда ты уже сам себе эти же вопросы начнешь задавать, Коша? – Никогда, – он долго молчал, не поднимая головы. Потом заговорил быстро и тихо: – Елизавета Андреевна, вы такая наивная идеалистка, что как будто вообще не из этого мира реальных обстоятельств. Даже не можете понять, что натворили… Я подняла тон: – Да понимаю я, что натворила! У меня от ужаса зубы стучали, но все равно делала. Знаешь, почему? Да потому что не могу больше лежать в темноте, привязанной ремнями к кушетке, не могу выносить эту невозможность хоть что-то сделать – я делаю не потому, что вся такая из себя героиня, а не могу ничего не делать! Страшно вызвать гнев Ивана, умереть страшно, в психушку вернуться страшно, но в той темноте в бездействии остаться страшнее. – Не говорите мне про страх, Елизавета Андреевна. И про темноту вы ничего не знаете. – Так расскажи, будь добр! Ты ведь не просто так меня сюда привез, хотя и без того было понятно, что со мной делать. Так возьми и убеди меня, тогда это происшествие останется единственным, и я вдруг поумнею до нужного тебе уровня! – Хорошо. Мы познакомились с Иваном Алексеевичем в СИЗО, когда он своих ребят вытаскивал после очередной разборки с алаевской братвой. Чистое совпадение. Или нет, если учесть, что взяли меня как раз в районе, которым заправлял старший сын Алаева. Когда тот меня подозревает, что не случайно именно я сынка снял, то не просто так – почти все знают, включая Алаева, что рано или поздно я бы его снял. – Продолжай, – попросила я, поскольку пауза затянулась. Коша спокойно кивнул каким-то своим мыслям и заговорил снова: – Нас лет с двенадцати в детдоме отбирали – пацанов, что покрепче. Девочек тоже брали, но для других задач, сами понимаете. А с четырнадцати уже не жалели, тащили на бои в яму. А мы и шли – за жратву и от невозможности отказаться. Умирали наши редко, но бывало, чаще травмировались – некоторые сами нарывались на серьезные переломы, чтобы их больше не трогали. Ни копейки за это никому не платили, а кто рот откроет – так с разорванным ртом и помрет. Меня тогда многому научили – что никому верить нельзя, что когда жалеешь других – сам оказываешься на дне и что всем, абсолютно всем на свете на тебя насрать. Я видел, как списывали «выбывших» в детдомовских списках – всегда с подписью «суицид». Одни суицидники, смешно слышать, но ведь канало: ни единой проверки, а если и приходили такие, так с любым можно договориться. На самом деле среди нас не было суицидников, мы все хотели жить, эти ямы на каком-то подсознательном уровне вырабатывают инстинкт выжить любой ценой. На этот раз я не стала торопить, когда он замолчал. И дождалась продолжения: – И наконец-то нас взяли – как раз во время боев. Я от радости тогда чуть не помер, даже не заметил, что взяли-то одних пацанов и девок, ни одного клиента, будто и не видели толпы зрителей. А может, и их загребли, а потом отпустили, не в курсе. И вот прямо в СИЗО мне исполняется восемнадцать – с днем рождения, Русланчик, в качестве поздравлений мне вдруг выдвигают обвинения в организации этих самых боев без правил. Я самих-то организаторов только по рожам знал, ни одной фамилии, но от поворота охренел. Тюрьмы я не особенно боялся – разучился к тому времени бояться, потому даже подписал бы признание. А прессовали меня жестко, чтобы подписал. Но понимал хорошо: на меня срок-то повесят, а потом уже в тюрьме добьют, чтобы подстраховаться, я ж мог заговорить и через пару лет. И где были твои честные прокуроры, где был хоть один следователь, которому не насрать? Все они понимали, но уже получили свой куш, чтобы дело повернули именно таким образом. А им надо было и отношения с братвой не испортить, и дачи достроить, и следствие закрыть настоящей жирной галочкой. Именно так они свои галочки и ставят, вот вам вся статистика раскрытия преступлений. И вот тут появляется Иван Алексеевич – первый человек за всю мою жизнь, которому было не насрать. Он не только меня тогда пристроил – многие из ребят и девчонок под его крылом остались. Анфису помнишь? А Моржа? Меня вообще смышленым посчитал и похвалил, сколько я прессинг ментов выдерживал, потому за меня взялся всерьез. Думаете, он кого-то принуждал на него после работать – ничего подобного, сами шли и его никогда не предадут. Потому что в мире такие люди, которым не насрать, в штучных экземплярах водятся. Убедившись, что больше он ничего не скажет, я решила ответить, но тщательно обдумала каждое слово и сбавила тон: – Коша, это была случайность. Плюс Иван с Алаевым враждовал, лишний повод тому насолить. Тебе ни разу не приходило в голову, что сам Иван мог подобные тотализаторы организовать? Неужели ты его считаешь настолько щепетильным? Или просто старшему сыну Алаева такая выгодная идея первому в голову пришла? – Я его считаю тем, кем он есть. А верю только тому, что было на самом деле. – Ты фаталист, Коша? Вот уж от кого не ожидала! Ладно, допустим. Но просто представь, что рядом с тем делом оказался бы Нимовский – тот самый, которого взяткой не купишь, которого не запугать и не сбить с поиска правды. Разве он прошел бы мимо? А может, окажись там Нимовский, он сыграл бы в твоей судьбе ту же роль? Но только сейчас ты занимался бы вообще другими делами. – Не было никого, Елизавета Андреевна, – Коша начал улыбаться, глядя в сторону. – Это же не какой-нибудь скандал против политика, а шелупень какая-то, на таком деле репутацию не построишь. Шелупенью шелупень и занимается, куда уж там звездам следствия.