– Ага, я такой. Все, нашел. В машину. Успеем сегодня хотя бы записаться. – Кош, ну признайся честно – ты просто любишь набивать себе цену! Расколешься на части, если не будешь ломаться? Или тебе нравится мое любопытство? Он открыл мне дверь, но наклонился и ответил: – Представьте такую глубокую яму в пять метров диаметром. Туда скидывают подростков, а выбраться разрешают только одному. Этот вид борьбы называется «кто первым схватит арматуру». У меня сердце остановилось, а слово прозвучало хрипом: – Шутишь? – Шучу, конечно. Я в каком-то фильме видел. Но это выражение лица бесценно. Кошино чувство юмора оставляет желать лучшего. Глава 17 Я его все-таки уговорила! Коша после долгой нервотрепки с моей стороны тоже записался на секцию. Вначале я ему заливала, что просто будет скучно сидеть и дожидаться меня каждое занятие. Потом плела, что это идеальное объяснение для Ивана: вот мы, оба занимаемся, на глазах у пятидесяти учеников и инструктора, какие тут двусмысленности? Выглядит намного лучше, чем тренировки на заднем дворе дома. Но сдался он только на последнем аргументе: там почти одни мужчины, мало ли – не начали бы заглядываться, если решат, что я одна. А от трупов избавляться опять придется Коше. Вот как раз после этого он и обратился к вежливой администраторше: – Давайте и мне бланк. А я в стороне улыбалась, празднуя маленькую победу. Возможно, с моей стороны некрасиво вот так его постоянно использовать. Да и отказывался он по понятной причине: на тренировки меня мог возить и Славка, и любой другой человек, кому Иван доверяет, а я Кошу будто к себе подписью привязываю. Но если он недоволен – пусть покажет, что недоволен. Покажет, а не в очередной раз холодно пошутит. Коша успешно вытаскивал меня из себя, и, вероятно, я в определенной степени тоже его из себя вытаскивала, просто медленнее и не так заметно. Но ведь сегодня он только из-за моей клоунады улыбался! Это было очень похоже на прохладную дружбу, когда люди просто привыкают к присутствию друг друга, но никакой теплоты не подразумевают. Зато ночами мне перестал сниться Саша – теперь чаще я видела Кошу, направляющего пистолет к виску Ивана. Все равно кошмарный сон, но с ноткой какого-то скрытого торжества. Несколько раз на занятия он все-таки сходил и даже старался не доводить тренера импровизациями. И ему будто было даже интересно, а уж как было здорово мне! Особенно мне нравилось чувство свободного падения под его контролем. Но потом Коша начал филонить – в смысле, ссылался на какие-то дела, и на тренировки я ехала то со Славкой, то с Пижоном. С ними старалась лишнего слова не сказать, даже не поинтересовалась, как у Пижона дела и что он вообще тогда натворил. Все мы что-то натворили, и всем нам повезло, что Иван оказался к нам великодушен или увидел в нас больше пользы, чем вреда. Пижон все занятие сидел на скамье, вытянув ноги, играл на телефоне или переписывался с девушками. А тренер и ученики поглядывали на него, молча недоумевая, сколько же у меня вообще ухажеров, один другого краше. На Славку, когда являлся тот, так откровенно не смотрели, а поглядывали на меня, пытаясь осознать всю широту моих вкусов. Я понимала, что у Коши действительно полно дел, но без него мне было не по себе. И никакие свободные падения не доставляли удовольствия без его контроля. Возможно, я допускала ошибку, ища смысл лишь в нем, потому попыталась вовлечь и Пижона. Мы ехали домой, когда я поинтересовалась нейтрально: – Слушай, Пижон, а научи меня мухлевать в карты. В прошлый раз было забавно. Засядем в розовой гостиной, скоротаем вечерок как приличные люди. – Вам-то это зачем? – Время занять, развлечься, какая разница? Да и жаль смотреть, как такой талантище пропадает без верных адептов – или ты только старшим сыновьям сие сокровенное знание передашь? – Да нет, могу и вам, Елизавета Андреевна. Только не сегодня. – Он улыбнулся своим мыслям. – Понимаю. Девушка ждет? – догадалась я. – И не одна, я надеюсь! – Пижон оживился. – Иван Алексеевич в Питер улетел, а времена наступили мирные. Что плохого в мирных временах? Правильно – скукотища! Вот мы и решили своими собраться и отметить все дни рождения, которые пропустили до мирных времен. Про отъезд Ивана я знала. Он теперь вынужден и с избирателями встречаться, и в мэрии наведываться, и новыми знакомствами в политической среде обзаводиться. Иногда на встречи и меня водил – я прекрасно справлялась с тем, чтобы хорошо выглядеть и широко улыбаться. От совместной поездки в Питер кое-как отвертелась, но Иван сильно и не настаивал: он вообще со мной стал так бесконечно мягок, как будто все желания хотел предугадать. Цветы дарил – почти каждый день за ужином я получала охапку роз, в рестораны нередко тянул. Не заставлял что-то делать, стоило только вовремя изобразить нежелание. Со своей стороны, на мой вкус, он делал все возможное и невозможное, чтобы плохие времена позабылись, остались в прошлом, и показывал будущее – то самое, которое меня могло устроить. Меня все устраивало – идеальный муж, идеальная жизнь, он даже к моим спортивным занятиям относился с добродушным пониманием: мол, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не хмурилось. Меня все устраивало. А кто старое помянет, тому место в психушке. – Вот оно что, – я протянула завистливо. – А мне с вами нельзя? – Нет, конечно, сбрендили? – Пижон иногда расслаблялся и забывал, с кем говорит. А потом вспоминал и обязательно добавлял: – При всем уважении, Лизавет Андревна. – Почему же так категорично? Если там Коша будет, то в чем проблема? Могу Ивану позвонить – спрошу, не против ли он. – Так в Коше и проблема! – усмехнулся Пижон. – Ему и так с вами нянчиться приходится, света белого не видит, дайте человеку хоть в свободное время отдохнуть. При всем уважении! – Ясно. Тогда передай ему мои искренние соболезнования. Пижонова искренность меня вовсе не поразила – даже немного рассмешила. Я и не удивилась, что Коша именно так описывает свои обязанности, а остальные уже додумывают: да кому ж понравится хозяйскую супругу по магазинам возить или на какие-то секции для новичков записываться? Но кому-то и эту работу выполнять нужно. Зато в доме было непривычно тихо. Люди, конечно, полностью не исчезли – охрана на месте, персонал пашет в штатном режиме, ужин мне подали ровно по часам. А потом я долго читала в гостиной, не опасаясь с кем-то встретиться. Развалилась перед камином и воображала себя маленькой хозяйкой большого дома. Мне на самом деле нравилось это ощущение – всегда раньше нравилось, но я когда-то волну потеряла, и теперь требовалось ее заново поймать. Настроение было великолепным, тягуче-расслабленным, и потому спать не хотелось – точнее, я преодолевала сонливость и не шла спать, чтобы еще дольше растянуть этот день, который могла бы назвать приятным. Услышала, как парни поздно ночью вернулись. Скорее всего, не все, я только Славкин пьяный смех распознала с комментариями о каких-то бабах. Он с кем-то на кухне проводил допрос с пристрастием холодильнику, а после все стихло. Но я отложила книгу, поправила одежду и пошла в их коридор. Что страшного, если доброй ночи пожелаю? К тому же было интересно глянуть на пьяного Славку – с его габаритами, наверное, требуется канистра спиртного, чтобы довести до такого смеха. Но я не успела – они уже разошлись. Потому прошла к комнате Коши и толкнула без стука. – Привет! – окликнула, поскольку он стягивал футболку, стоя спиной, меня даже не заметил. – Кош, мне на занятиях в напарники пацана какого-то поставили, и я его сегодня уложила. Тренер меня похвалил! Ты вообще слышал, чтобы он кого-нибудь хвалил? В тир с Пижоном заезжать не стали. Он повернулся, чуть покачнувшись. Ничего себе… Как я хотела видеть выпившего Славку не идет ни в какое сравнение с тем, как я хотела увидеть выпившего Кошу. Прищурилась. Но сильных отличий и не нашла: разве что глаза немного блестят и скулы будто расслаблены. Он не дернулся за футболкой, как в прошлый раз, или вообще о ней не вспомнил. У него над сердцем тонкая светлая полоска – наверняка последствие ножевого. Но сделала я шаг вперед, чтобы разглядеть другое: какую отметину тогда оставил на его плече выстрел Саши. – Елизавета Андреевна, давайте завтра поговорим. Меня вырубает, – произнес отчетливо, но немного медленно и с едва уловимым напряжением. Так подростки выговаривают фразы перед родителями, чтобы их не заподозрили в опьянении. Он почти не отличался от себя трезвого, но был интересен даже микроскопическими изменениями. Я все-таки поймала взглядом отметину выше локтя – шрам остался, но небольшой. Саша ранил его с ювелирной точностью. – Давай покажу, чему научилась! – я сделала вид, что не уловила его просьбу. – Ты такого точно не умеешь. Вот и не пропускай больше тренировки. – Елизавета Андреевна, я серьезно. Завтра приходите и избивайте меня, пока не устанете. А сейчас я бы поспал. У него кадык очень выпирает – я это и раньше замечала. А отметин на коже много – больше, чем кажется вначале. И неизвестно, какие оставлены оружием, а какие – женской страстью. Над ключицей тонкая розовая полоска эту мысль навевает. Конечно, он не позволит прикоснуться – тем более к шраму, оставленному Сашей. Он вообще никогда не поощряет меня в этой теме. – Протяни руку, я тебе покажу захват, – зачем-то продолжала я. Не дождалась, сама шагнула и схватила за локоть. Признаться честно, мне хотелось услышать и его похвалу – подтверждение, что тренер не преувеличил. И у меня получилось очень изящно – быстро и одновременно плавно я смогла развернуться и вывернуть его кисть, а удар прошел идеально. Но Коша неожиданно присел, несмотря на явно болезненный залом, подсек меня ногой и завершил маневр толчком. Я полетела назад, группируясь, – падать тоже надо уметь. Но у Коши то ли реакции были притуплены, то ли просто не сообразил – он попытался перехватить, чтобы я с размаха не шмякнулась, чем сделал только больнее. Но не отпустил сразу, а неудобно навалился. Перехватил мою руку и с силой прижал над головой, словно страховался от очередного удара. Пахло от него ужасно – канистру, видимо, не только в Славку влили. И вдруг впечатался губами мне в шею, задышал судорожно, сжал пальцы на моем запястье еще сильнее. Меня всю выгнуло от неожиданности, вытянуло вдоль и вдавило в пол чужим телом. Коша, кажется, вообще себя не контролировал – и эти прикосновения к шее все сильнее отдавали страстью, а не попыткой меня утихомирить. Меня и не надо было успокаивать – стоило бы успокоить его. Свободная его рука с нажимом пошла по бедру, словно в поисках хоть миллиметра обнаженной кожи. И его шепот вытягивал мне нервы до звона: – Тихо, тихо… как же ты всегда пахнешь… Я не спешу, т-щ… Он почти ничего и не делал, просто держал и странно дышал, не целовал, а прикусывал кожу и будто бы подминал меня под себя. Застонал коротко, коснувшись языком подбородка. Дергано, непривычно для себя напряженно, чуть приподнялся и остановился мутным взглядом на губах, замер. Коша обманывал, когда пытался убедить, что у него нет сердца. Оно есть – я всем телом чувствовала рваную пульсацию в его груди. Мое же сердце вовсе остановилось. Я разомкнула губы, выдохнув. Но Коша глянул в глаза и отшатнулся, вмиг отпуская и отлетая от меня. – Упс. Елизавета Андреевна, простите, не признал. Я вмиг села, обескураженно глядя на него. Сердце, запускайся! Или надо его запустить, начав дышать? – Это ты меня извини… – залепетала почти нечленораздельно. Выдавила смешок. – Полезла к тебе, недооценила рефлексы. По-моему, прозвучало исчерпывающе и почти смешно. Но мы почему-то не смогли рассмеяться. Я вставала, будто сама была пьяной, ноги подводили. Уйду быстро и сделаю вид, что ничего такого не произошло. Коша и сам скорее всего не вспомнит – у него вон вообще сознание отключено. Однако всплеска злости я не ожидала, потому и замерла от его крика: – Елизавета Андреевна, какого черта? Вас уже третий человек учит защищаться! И где результат? Вы ведь даже не попытались! – А-а, так это ты меня так проверял? – ну вот, теперь шутка получилась еще смешнее. И снова ни один из нас не засмеялся. Почему не защищалась? Он левша, а руку мою перехватил правой, я не только могла из захвата вырваться, но и по открытой шее хорошенько приложить. Но меня словно парализовало – на все время, пока это продолжалось, дыхание его дерганое, сердцебиение из его груди по всему телу парализовало. Наоборот, я не вывернуться хотела, а влиться в тот же ритм, совпасть дыханиями… что бы это ни означало. – Видимо, мне надо больше тренироваться, – выдавила перед уходом и не стала дожидаться ответа. А потом до самого утра мучилась. Противная сцена вышла, непозволительная. На Кошу злиться глупо – ну да, приходит такая молодая баба к пьяному мужику в спальню и ждет адекватности. А зачем я вообще к нему шла? Ведь шла же, летела, словно у меня была серьезная причина. Провоцировала, будто бы и хотела именно спровоцировать. Под утро меня окончательно раздавило – появилось желание снова заглянуть в его комнату. Он сейчас крепко спит, а мне просто надо убедиться, что во сне у него лицо тоже становится другим. Разумеется, никуда я не пошла, а снова повернулась на другой бок – уже в тысячный раз. И что с дыханием? Оно замирает на мысли, как я лечу вниз, а Коша неудобно пытается перехватить. Потом долго-долго вдох не возвращается, только после волевого усилия. Я страсти-то настоящей никогда не видела, а эта пьяная, фальшивая, минутная страсть меня наизнанку вывернула. Вообще получится когда-нибудь уснуть – или теперь это навсегда: погружаться в дремоту, а потом подскакивать от ощущения падения и перехвата левой рукой? И вот я уже сижу, прижимая пальцы к губам, стирая его застывший взгляд на них. Коша или вообще не вспомнит, или начнет меня избегать. Последнего я допустить не могла. Но почему-то первое вызывало совсем невыносимую иррациональную тоску. Пусть лучше помнит – это же единственный эпизод его настоящей слабости. И пусть помнит, чтобы не повторилось, потому что это самый яркий эпизод слабости моей. Глава 18 Я не угадала. Это не Коша начал меня избегать, а я его. На окончательное осознание ушло несколько дней, и оно ошеломило. Да он мне давным-давно нравился, я же глаз с него не сводила, я его одобрения и советов искала, только о нем и вспоминала в больнице. Навязывалась, искала в нем то, что мне бы понравилось, игнорировала то, что могло бы меня в нем напрячь. Он молод, харизматичен, умен, но он не хороший человек. Я видела в нем проблески понимания и настоящей помощи избранным, но назвать его хорошим человеком у меня язык бы не повернулся. Разлюбить Ивана, чтобы влюбиться в его преемника – и еще неизвестно, каким будет Коша через тридцать лет. Может, первый еще и ангелом покажется? Или червоточина во мне – я сама выбираю именно таких мужчин? Симпатия к Коше – закономерность, а не случайность. Максим когда-то говорил о гормонах. Так вот они, во всей красе! Легкая, всегда дребезжащая на краю сознания влюбленность, на которой я раньше не заостряла внимания. Но из-за нее я и не думала его останавливать – в ту секунду я собиралась узнать, как он целует, а не останавливать. Теперь я старалась вернуться к холодному нейтралитету и вообще избегала прямых взглядов. Еще не хватало внимательному Ивану показать, в какой стороне моя слабость. Пижон иногда учил меня играть в карты, и я уже не возражала, чтобы именно он постоянно возил меня на тренировки. Красавчик и любимец женщин Пижон находился в гораздо большей безопасности от меня самой. С Кошей же старалась по большей части отмалчиваться – ничего удивительного, мы и раньше примерно в таком духе общались. Но он зачем-то решил заметить странность. И, когда ехали из тира, свернул к обочине. – Что-то случилось? – Я нахмурилась. – Нет. – Коша отстегнул свой ремень и немного развернулся в мою сторону. – Но надо поговорить. Елизавета Андреевна, вы на меня злитесь. Так скажите, что злитесь. Видимо, он решил не делать вид, что ему память отшибло. Кстати говоря, странно: в его характере вообще предусмотрен навык лишний раз промолчать, чем лишний раз сказать. – Да нет, не злюсь, – я вздохнула. – Или ты волнуешься, не расскажу ли я Ивану?