– Тогда едем записываться на курсы. Снова. Меня там, наверное, уже считают богатой идиоткой, которая просто платит деньги, а потом пропадает. – Они не очень-то неправы в таких выводах, Елизавета Андреевна. Едем. И разойдемся до следующего занятия. – Не делай вид, что ты раздражен моей компанией. А если раздражен, тогда изобрази раздражение. Коша изображать раздражение не умел. Иногда мне дико хотелось стать им, а иногда – пролезть в его голову и все-таки выяснить размеры каждого таракана. Но последним я никогда не злоупотребляла – если ему самому надоест эта работа, то больше не останется у меня даже молчаливых поездок и выстрелов в душном тире. – Кош, сверни-ка направо! – попросила я, прилипая к окну. – Там что-то происходит. – И? – он все-таки вывернул руль, машина сзади засигналила от резкого маневра. – Мы теперь будем в уличные драки ввязываться? – А тебе-то что, есть развлечения получше? – Ага. Добраться наконец-то до курсов, вторую неделю пытаемся. И дальше я не проеду. – Тормози здесь. – И вылетела из машины, направляясь сразу к просвету между домами. Разумеется, в любую городскую шумиху я лезть не собиралась, просто случайно застала уж очень показательную сцену: с автобусной остановки какие-то пацаны потащили очкастого паренька – схватили под локти и поволокли. Он извивался и визжал, как девочка. Женщина с сумками грозно закричала им вслед, но что она могла поделать? Не нестись же следом, хотя и прекрасно поняла, что молодежь беспредельничает. Это я могу нестись – у меня за спиной телохранитель высочайшего класса. Хотя я не оглядывалась, чтобы удостовериться, соизволил ли Коша идти за мной. У жертвы очки криво на нос съехали – он пока больше перепугался, чем получил. Или каждый день тут получает, как по расписанию, от одноклассников. Может, он просто этих двоих видом своим зашуганным раздражает, а может, карманными деньгами добровольно не делится или серьезное что-то натворил, и теперь огребает «праведного гнева». Мне, в принципе, было все равно. Я видела перепуганного до усрачки очкарика и двух бугаев, которые вообще ничего не боятся. Один развернулся и с удивлением вылупился на меня: – Ниче се телочка… – прозвучало самым искренним комплиментом. Понятное дело, никто из них не был Кошей или Сашей, потому ближайший полетел без проблем через плечо и рухнул плашмя на асфальт – вот мне и полевые условия для испытаний. Второй, повыше ростом, получил с разворота кулаком в скулу. Очкарик оказался сообразительным и рванул мимо нас обратно. А я вошла во вкус – первого удачно пнула на подъеме, чтобы он вновь завалился. Здоровяка же схватила за грудки и еще пару раз ударила, пока боль в костяшках не резанула. – Эй, ты чего? – спросил тот, что теперь боялся приподняться. – Ты кто такая ваще? Бугаеныш же сыпал матами. Он даже вполне удачно вывернулся, но я снова перехватила захватом, подсекла и нависла, намертво вцепившись в рубашку. – Отъебись, больная! – орал он. И, надо отдать ему должное, он был скорее удивлен, чем испуган. – Ты че прицепилась-то? Что-то во мне уже после первого удара взорвалось и теперь зрело, жгло изнутри. Хотелось расколошматить ему лицо в кашу, аж руки от желания задрожали. Я попыталась обуздать накатившую злость и выплеснуть ее словами: – А я от тебя вообще теперь не отцеплюсь, понял? Понравился ты мне, мудила! Я за тобой слежку поставлю, всю квартиру жучками завешаю. И если мне только не понравится что-то – буду приходить и кости тебе ломать. – Че? – он наконец-то сбавил тон. – Отпусти, больная! – Больная, да! – орала я ему в лицо, брызжа слюной. – С психушки и прямо к вам! – Да че те надо? Отпусти! Ты кто? Он попытался ударить по шее, но я не почувствовала сильной боли, а врезала снова, потом тряхнула так, что он едва язык не проглотил. Уж не знаю, чем он меня так взбесил, хотя и заслужил. Стал будто олицетворением всего, что я ненавидела. Вот и орала – и пока орала, хотя бы не била снова: – Мстительница народная! Прикинь? С мудаков шкуру спускаю, мне доктор прописал! А чего ты трясешься-то? Страшно? Страшно, блядь?! То ли еще будет. Ты в штаны валить начнешь, потому что мне очень понравился! – Отпусти же, – почти жалобно. – Миш! Миш, позови кого-нить! Это он другу. Но тот почему-то отполз к стене и зажал голову руками. На меня не набрасывался, но и приятеля в беде не бросал. Или я его так удачно об землю приложила? – Ой, маленький мальчик обоссался! – издевалась я. – Где смелость-то? Ты сильный, мудила чертов, так прекрати трястись! Смотреть тошно! Возможно, он воспринял мои слова как руководство к действию – собрался и оттолкнул, вскочил на ноги, но я рванула его за пиджак, отшвыривая к стене. – Кажется, ты невнимательно меня слушаешь! – разозлилась я еще сильнее. – Коша, дай-ка пистолет. В этой сцене спокойнейший голос Коши прозвучал чистым сарказмом: – Что вы, Елизавета Андреевна, у меня и разрешения на ношение нет. Я рявкнула так, что сама от этого тона вздрогнула: – Дай пистолет, Коша! Он отодвинул полу расстегнутой куртки, вынул из кобуры и протянул со словами: – Только чур не я на этот раз избавляюсь от трупа. Я с силой вжала дуло в горло пацану. Он сразу замер, перестал трепыхаться и начал зеленеть. Ну вот, примерно этой реакции я и хотела. Подалась к нему, зашипела в нескольких сантиметрах от его лица: – Запомни, чмо, всегда найдется кто-то сильнее, всегда. Всегда найдется кто-то психованнее. Ты себя главным говнюком возомнил – так открой глаза, мир полон настоящих говнюков. Они тебя на части разрежут и заставят сожрать. Они выпустят тебе мозги просто под настроение. Они всю твою жизнь распишут, если захотят. И кто ты против них, трепло вонючее? Сильным себя возомнил? Да ты никто и никем останешься, если будешь ботанов чморить. Ты их в жопу целовать должен в надежде, что когда-нибудь тебя на работу к себе возьмут! Потому что если они не возьмут, то ты пятки настоящим говнюкам вылизывать будешь, пока тебя не спишут пулей в затылок! – Я… не стреляйте, пожалуйста, – он даже на вы перешел. – Извините… Я опомнилась и отступила. Он медленно начал двигаться к своему другу, взял его за локоть и поднял. Они отходили от нас медленно, не поворачиваясь спинами. Я больше не держала – пусть уходят. Сомневаюсь, что эта воспитательная беседа имела хоть какой-то эффект, но, кажется, я и не надеялась на что-то подобное. Коша взял у меня из руки пистолет и убрал. Прокомментировал после долгой паузы: – Монолог, достойный Шекспира. Кажется, вам не на курсы надо, а к психологу, Елизавета Андреевна. Усмехнулась грустно. – Еще скажи, к психиатру. Ладно, проехали. Надеюсь, ты сделаешь вид, что этого не видел. – Я-то не видел, но как мы Ивану Алексеевичу этот синяк объясним? Я только теперь прикоснулась к щеке и вздрогнула. Гаденыш все-таки смог меня ударить, я в азарте и не заметила. Но отмахнулась – вряд ли Иван разглядит, не такая уж значительная ссадина, чтобы не замазать кремом. Или скажу, что ударилась – я все равно как пьяная хожу: косяк там, косяк здесь. Но с каждой минутой меня отпускало, и становилось все больше стыдно. Я и глаза-то на Кошу не сразу подняла. А когда все-таки глянула, удивилась явной улыбке. – Ты над чем ржешь? – поинтересовалась, глядя исподлобья. – Я не ржу. Стараюсь, по крайней мере. Ну что, выговорились? Полегчало? – Прекрати ржать, Коша. – Даже не начинал. Мне про иерархию говнюков понравилось. Почти философия. Кстати, у вас вообще никакой удар слева. Если бы не неожиданность, то он бы вас по асфальту раскатал. – Кстати, – вернула ему его же тоном, – что-то ты на помощь тоже не кидался! Коша изобразил ироничное удивление: – Я? А я-то здесь при чем? В мои обязанности не входит перевоспитание молодежи. Теперь на курсы? Или еще кого-нибудь помесим, мстительница народная? Я закатила глаза и протяжно выдохнула в серое небо. Да уж, устроила развлечение. Когда еще Коша так улыбался? Разве что когда мы в карты играли – с Пижоном и… Тряхнула головой, сбивая настойчивое воспоминание, и пошла к машине. – Слушай, Кош, а может, на карате? Какая Ивану разница, за что платить? – Почему именно карате? – Саша им занимался. Был даже чемпионом в молодежной лиге. Попробую – вдруг мне понравится? Он умел вытворять совершенно крутые штуки, я завидовала и хотела уметь так же. Он вдруг задержал меня касанием пальцев к плечу. Я развернулась, чтобы услышать тихое: – Елизавета Андреевна, он не вернется. И вы не виноваты. Я там был, помните? Вы последняя, кто был виноват. – Знаю, – я резко опустила лицо, чтобы сморгнуть слезы. – Тогда почему вы не злитесь на меня, например? Это проще. – Потому что я тоже там была, помнишь? Это был очень опасный разговор, хотя и верный. Но мы оба одновременно поняли, что его лучше не продолжать. Если мне нужен настоящий виноватый, мишень для злости, то думать долго не придется – но на Ивана я злиться не могу. Мне показали, что будет, если я начну злиться на Ивана. Да я сама свихнусь, если разрешу себе испытывать такие эмоции. – Поехали на карате! – Я взбодрилась. – Ищи в телефоне, где ближайшая секция! Коша пожал плечами и предложил, поскольку ему, как обычно, было перпендикулярно: – Да легко. Но вам лучше начать с муай тай, если уж на то пошло. – Валяй свой тай! – разрешила я. – А ты сам-то с какого вида борьбы начинал? По твоей программе не логичнее пойти? – О-о, по моей точно не логичнее. – Он уже просматривал объявления на экране смартфона. – А подробнее? – Как-нибудь потом. – Заинтриговал!