– Мы завтра поедем в тир, Елизавета Андреевна. И тренироваться будем. – Зачем? – Просто так. Потому что ваше безделье никуда не пропало, но мне кажется странным, что вас оно больше не тревожит. Так опередим его. Я даже лучше придумал – затяну поиск телохранителя. Тем более что найти женщину на эту должность – та еще задачка. Пока сам. Я округлила глаза. – Ого. Вот такого я от тебя точно не ожидала услышать. Тебе-то это для чего? – Иван Алексеевич с некоторых пор не слишком меня жалует. Я вообще думаю, что он меня не пришиб в тот день только потому, что более достойного преемника найти сложнее, чем женщину-телохранителя. Но баллы мне надо заново зарабатывать, так почему бы не самой нудной работой? – Понятно. Все изменилось. И ты изменился. Но не буду изображать, что не рада этому решению. Я вообще теперь боюсь телохранителя со стороны нанимать – ни один хороший человек не заслуживает сюда вляпаться. – А я вообще будто другую женщину вижу, не карамельную фрю, которая так доставала. Если из вас прежнюю назойливую барышню можно вытащить дракой – значит, будет драка. Улыбка теперь получилась более естественной. Да и прав он, где та глупая Лиза? На ее место пришла тоже глупая Лиза, но все-таки другая. Измученная, передвигающаяся на цыпочках и говорящая шепотом: – Если честно, Коша, я по тебе скучала. По ту сторону стен ты оставался единственным, о ком у меня хотя бы получалось думать без тошноты. – Меня от вас тоже не тошнит, Елизавета Андреевна. Но не перегибайте, характер у меня остался прежним. И на этих словах он пошел на выход. Мы как будто признаниями какими-то обменялись, и они тепло грели внутри. Не друг, конечно, но полное безразличие ему разыграть не удалось. Но почему он тогда так подставился, ведь о себе всегда в первую очередь беспокоился? Решил вытащить меня, если не смог вытащить Сашу – отдать тому хотя бы последний долг? У Коши есть принципы – он будет флегматично вещать об их отсутствии, но я точно знаю, что они у него есть. * * * – Коша, можно, задам тебе вопрос? – я спросила на следующий день, когда мы ехали в тир. – А у меня есть выбор? – Есть – можешь не отвечать. Я все проматывала и проматывала в голове тот кадр. Забыла бы, да не могу, потому крутила его, как пластинку. Ты мог просто ударить по руке Ивана, если не хотел, чтобы он выстрелил в меня. Это обошлось бы тебе дешевле. – Не сообразил. – Что-то очень сомневаюсь… – Вы придумали другую причину? – Я четыре месяца провела в вялотекущем аду. Я много каких причин успела придумать. Например, мне иногда кажется, что если бы он все-таки выстрелил, то выстрелил бы и ты. И в ту секунду срать ты хотел, что на тебя все пушки нацелены. Ты их не видел. – У вас отличная фантазия, Елизавета Андреевна. Может, на писательские курсы запишетесь? – Может быть. И все равно странно, будто чего-то в этом кадре не хватает – какой-то твоей мысли. – Я думал о том, что мне с раненой рукой потом придется еще и от трупа этого дебила избавляться, потому что в таких делах Иван Алексеевич только мне доверяет. И как в воду глядел. – Не говори так о Саше. Коша долго молчал, потом кивнул. – Он сам виноват в произошедшем, будем честны. И тогда все еще неплохо обошлось – он мог утащить заодно и меня, и вас. Но говорить плохо не буду, мне плевать. Он вам нравился? Я горько усмехнулась и решила не отвечать. На такой вопрос невозможно ответить однозначно – конечно, нравился по-человечески. И пошла бы с ним, побежала бы в любую тайгу, заставила бы себя в него влюбиться и мучилась бы, если бы не получилось. Но, видимо, Коша имел в виду немного другое. В тире мне не просто не понравилось, меня через несколько минут начало мутить. Звуки были не такими, как я помнила, более глухими, но они все равно заставляли меня вздрагивать всем телом. На меня нацепили наушники и непонятные очки, двинули к стойке перед мишенями. Я даже с трудом смогла поднять руки – оружие было тоже не тем, которое успели позабыть ладони. – Вы ведь уже стреляли. Чего ждете? – поторопил Коша. У меня в горле что-то сдавливало, а руки страшно потели. Я себе еще и фобию какую-то заработала? Или после дурдома все остаются немного психами? Коша надавил на мои локти снизу, делая вид, что не замечает моего состояния. – Второй ладонью обхватите, так удобнее для начала. Попробуйте закрыть левый глаз. Поймайте мушку в прорези, а потом уже мишень. Ну же! У меня руки от перенапряжения затрясло. Но он снова перехватил и не позволил опустить. Потом встал за спиной и наклонился совсем близко, держа руку наготове, если снова ослаблю локти. – Что не так? Поверьте, там вы никого не убьете. – А может… может, я, наоборот, хочу кого-нибудь убить? – Тогда еще лучше. Вон там, – я краем зрения увидела, как он указал вперед пальцем, – стоит убийца вашего друга. Вы стрелять-то будете? – То есть там стоишь ты? – Да, я. Начинайте уже. Это надо переступить. – Что именно переступить? Меня просто тошнит, слабость какая-то. – Так стреляйте, пока не пройдет. Или бейте. Я всегда так делаю. – Разве у тебя бывают приступы слабости, Коша? Или ты тоже из психушки? Почувствовала, как он опустил голову, но не коснулся носом плеча – замер в миллиметре. И все-таки ответил после паузы: – Я вырос в не самом благоприятном месте. Считайте лайт-версией психушки. В таких местах самое страшное одно – человек забивает себя внутрь, а потом наружу выбраться проблематично. Вот вы возьмите и стреляйте для начала, с боем и грохотом из себя прорываться легче. Я зажмурилась и нажала на спусковой крючок. Второй выстрел дался легче, я даже глаза смогла открыть. И верно, откуда вообще взялась эта непонятная паника? До сих пор мутит, но ничего ужасного вслед за резким звуком не происходит. – Ага. Теперь бы еще начать целиться, – подбодрил Коша. Я не особенно старалась попасть в яблочко или даже мишень – сегодня не это главное. Руки бы перестали так потеть, и то хорошо. – А как ты выбрался из себя, Коша? Он вроде бы хмыкнул: – Думал, что вы меня неплохо узнали, но задаете такие странные вопросы. – В смысле? – Я не выбрался. Я постреляла не так уж долго, но отчего-то сильно устала. Коша не настаивал и до конца нашего времени позволил мне просто стоять рядом и наблюдать. Я хотя бы к звуку привыкала, однако пистолет в его руках все равно навевал неприятные ассоциации. Сам он ни разу не промахнулся. Чтобы не смотреть на оружие в его левой руке и не вспоминать лишнего, я смотрела на его профиль. И ведь правильно сформулировал – он из себя никогда и не выбирался. Живет, функционирует, иногда лезет из него человеческое, потом сам об этом жалеет, но бо́льшая его часть всегда остается внутри. Глава 16 Иван был со мной бесконечно терпелив и мягок, я столько комплиментов от него не слышала за все наше знакомство. Это немного расслабляло, заставляло вновь и вновь переосмыслить правильность решения. Вот только радовало меня совершенно другое – то, что Коша был бесконечно терпелив, превращая любую поездку в какую-то отдушину. Часто мы вообще не разговаривали, но я физически ощущала, как меня на пару часов отпускает. А он использовал каждый случай и всем своим видом напоминал, что нуднее этой работы никогда не выполнял. Видимо, прятать трупы ему интереснее, чем работать извозчиком. – Так вы запишетесь на курсы? – спросил снова, когда мы ехали в очередной раз из тира. – Нет, Коша. – Я отвернулась к боковому окну. – Я не вижу теперь необходимости в обучении. Больше того, уверена, что лишние мысли мне могут только помешать… быть примерной женой. – Да как хотите, мне проще. – А мы можем записаться на курсы, а это время проводить где-нибудь еще? Например, в твоей квартире. – Не уверен, что это хорошая идея. Рано или поздно возникнут вопросы. Да и что там делать? – Тренироваться. – Это можно и дома. Иван Алексеевич ничего подобного не запрещал. – А если мне просто хочется сидеть в тишине по полтора часа трижды в неделю? – Ну да. Как будто в вашей комнате вы чем-то другим занимаетесь. Не придумывайте новых бед, Елизавета Андреевна. Конечно же, он прав, я не подумав подобное предложила. Уже одного человека в расход пустила своим легкомыслием. Но именно этим Коша от Саши и отличается – он терпелив, но о собственной шкуре не забывает. И это дает надежду, что она останется целой.