Мое веское опровержение папиной гипотезы его вовсе не смутило. – Так, может, специальная защитная оболочка предусмотрена, – не менее веско заметил он. – Может, вакуумная… или вообще неизвестно из чего. Одного ангстрема, наверное, достаточно… Так что лучше не баловаться. – Еще неизвестно, кто тут разбаловался, – по-женски резонно заметила мама. – Дай мне с сыном спокойно пообщаться, убери свои ангстремы. – Да никто не мешает, – недовольно-смущенно пробубнил папа. – Могу место освободить. Только как ты сядешь-то? Какой стороной? Может, какой захочешь – та и есть настоящая? Мама только рукой, то есть руками махнула: – Ох, уж эти ученые! Им бы только опыты над людьми ставить. Сиди уж… В общем, Аль, я тебя только предупреждаю, чтобы ты не пытался между нами пройти… Мало ли что. Может, папа прав. Держись одной стороны. Честно говоря, мне самой как-то страшновато пока к тебе подходить… Привыкнуть надо. Вот хочу тебя успокоить и поцеловать, а как оно получится – боязно представить. Подойду к тебе одной стороной, потянусь чмокнуть, а что со второй стороной тогда будет? Она что, изогнется как-то? А вдруг обожгу тебя! – Вот это разумная мысль, – по-ученому отметил папа. – Лучше и такие эксперименты пока не ставить. – Легко тебе говорить, – с болью в голосах проговорил мамин хор. – Ты с нашим сыном сидишь себе… А мне что делать? Зависла и тихо зазвенела тишина. – Ну ладно. Обустроится как-нибудь все, утрясется, – изящно, по-дирижерски махнула мама руками. Мама у нас веселая и долго грустить не любит. – Одна польза есть: на кухне мне теперь куда легче будет управляться, – подвела она, наверное, самый важный итог происшедшему. Папа никак не отреагировал на такую радужную перспективу, мама посмотрела на него в четыре глаза, нахмурила две пары бровей и сказала: – Ну что, романтик науки… сам признаешься, о чем думаешь сейчас, или мне рассказать сыну? – Да что уж там, – вздохнул папа и рассказал. Рассказал о том, о чем и я сам без всякого дара телепатии мог бы уже догадаться, спроси меня кто из Павлинов. Папа собрался рано утром позвонить своим друзьям, «которым можно доверять и которые не подумают, что мы тут с ума посходили, и сами с ума не сойдут, когда все увидят», – друзьям из местных физиков и медиков. Чтобы они приехали к нам на дом со всякими приборами и химическими реактивами. Абсолютно необходимо успеть провести ряд научных исследований, включая забор крови и тканей тела, прежде чем в город нагрянут военные и оцепят его наглухо. А такая беда, если не удастся найти то милое и бессознательно всемогущее инопланетное создание, абсолютно неизбежна со всеми вытекающими последствиями. После папиного доклада снова зависла в комнате звенящая тишь. – Ты хочешь, чтобы мы проголосовали? – спросила мама, несмотря на свою новую сокрушительную способность знать, что творится в головах ее мужчин. Видно, папа еще колебался. – Приятно осознавать, что я теперь обладаю правом двойного голоса в семье. – На этот раз в ироничном тоне мамы появились металлические оттенки. – А значит, и правом вето. – Перед нами простой выбор, – вдруг с мощной решительностью объявил папа и столь же решительно поднялся с моей кровати. – Либо мы все силы бросаем только на то, чтобы скорее найти эту девчонку или высший разум, злонамеренно явившийся к нам в обличии, пародирующем все человечество, и умоляем его все вернуть обратно… – выдал он мощно, как по писаному, – и тем самым делаем подножку феноменальному скачку науки и технологий… и вообще революции знаний о мироздании… Либо… Тут папа замолк и как-то весь в себе замкнулся. – …либо мы все-таки попытаемся что-то урвать ради Нобелевской премии, так, да? – уже совсем нешуточным тоном закончила мама папину мысль, которая в тот момент, видно, еще боялась показать ушки из папиных извилин. – Вроде того, – кивнул папа. – А может, мы и вправду не доросли до таких знаний. – Вот что я скажу, Паша. – Удивительный мамин хор сам по себе воплощал право на окончательные решения. – Утро вечера мудренее… Я вот пока даже думать не хочу о том, что будет и как жить, если все останется вот так. Меня ж мои коллеги человеком перестанут считать, шарахаться начнут. Да и тебя, Паша, доцента-вундеркинда, таким в академики не примут, как ни старайся. – Обижаешь, Лин, – очень по-детски насупился наш маленький папа. – Обижаете, Лины. При чем тут академик? Я только ради науки. – …и десятка Нобелевских премий! – хихикнула мама, давя на папину больную мозоль, но несильно. – Все. Давайте попытаемся поспать немного. Может, заснем, проснемся, а все уже по-старому. Как там у поэта Жуковского в стихах про Светлану. И мама прочитала нам отрывок из классики русской поэзии: Лучший друг нам в жизни сей Вера в провиденье. Благ зиждителя закон: Здесь несчастье – лживый сон; Счастье – пробужденье. – Да уж… Зиждитель тут был бы кстати, а то уже не знаешь, кому молиться, чтобы с этим джинном… этой джинночкой из бутылочки справиться, – повздыхал наш папа. И тут вдруг душа до боли забилась у меня в груди, как цыпленок в яйце – вот-вот вылупится! Что меня сорвало с места?! Не иначе, как высший разум. Или просто – зов сердца… – Ма! Я сам тебя поцелую! – выпалил я и кинулся к маме. Я уже понимал, что все мамино веселье – это была просто такая борьба со страхом. Не только своим. Так мама Лина пыталась подавить и наши с папой страхи-ужасы. И о – чудо! Как только я раскинул руки, мне в лицо дохнуло ярким жаром и… Две мамы соединились в одну! Я просто прижался к ней, забыв поцеловать… Ну, честно: я вообще в то время как-то стеснялся маму целовать, в отличие от моей сестры, вот до того ее и делегировал всегда на эти няшки. Мама как будто не заметила чудесного превращения и просто обняла меня – и сама поцеловала. А папа – так он ахнул и сел, то есть практически рухнул на мою кровать. Но тут же вскочил с криком: – А ну-ка, сын, меня попробуй обними! Мама отпустила меня, и я, едва держась на ногах, шагнул к папе. В голове звенело, перед глазами туман клубился… Я обнял маленького пацана… и как будто обжегся об него. И сам услышал его возглас: «Ой, жарко!» И меня тут же подбросило вверх, а руки вширь развело, будто пацан надулся, как шарик. И я догадался, что вишу у нормального, большого папы на шее. Но ничуть не удивился. Хотя успел обрадоваться. – Да ты – супермен, сын! – дохнул мне в ухо большой папа… и тоже поцеловал меня куда попало – попало в висок. – Супербой! А ну-ка, отпусти теперь. Проверим! Дух натуралиста-естествоиспытателя из папы не вышибить никакими чудесами! Я отпустил папу, сделал шаг назад… Папа на пару мгновений окутался туманом – и снова стал маленьким! – Ой! – простонал он и еще раз простонал. – Ой! Как мышцы-то ломит! Будто избили всего. И он снова сел на мою кровать. – Вот что сыновняя любовь делает! – услышал я позади мамин голос… нет, опять двухголосье. Мурашки пробежали у меня по спине. Я повернулся и увидел, что мама снова раздвоилась. – Так. У нас проблема решена! – Папа стал валять оптимиста. – Ну, наполовину точно решена. Аль берет нас обоих за руки, и мы идем… сначала на мою работу. Там все объясняем, показываем фокус… А потом – к тебе на работу. Мама пришла с сыном. Любо-дорого посмотреть… По крайней мере, людей можно подготовить к аномалии. Обмороки предотвратить. А там, глядишь, удастся все скрыть хоть на время, пока не разберемся с этой пришелочкой… Может, город не закроют. А нас в секретные военные институты не увезут. – Ох и размечтался! – простонала мама. И в этом ее «размечтался» послышалась страшная правда о том, что с нами произошло. На арене цирка – шериф, кони, пантера и летающая сотрудница ювенальной юстиции Почти до рассвета следующего дня мы со Славкой не то чтобы глаз не сомкнули – мы даже принять горизонтальное положение не могли. Головы кипели! Я рассказал другу о том, как объединил мам и вырастил папу… Увы, временно, ведь нужно бедных родителей держать за руки, чтобы все стало по-старому, по-человечески! Славка сказал, что Супермен вообще отдыхает – он так менять состояния живых тел не мог… потому что, наверное, толком не любил никого, этот типа мутант с холодной безжизненной планеты. Славка сильно жалел, что не увидел превращений. Я сказал ему, что он никуда не денется – еще увидит и, может быть, не по одному разу, если наши мытарства затянутся. К тому мы же мы с сестренкой не вводили наших друзей в курс того, что в нас течет капелька крови от юных близнецов-пришельцев, которых мы недавно спасали. Правду говоря, я сам об этом, как и Санька, очень смутно помнил… Только вот наш метагалактический деда Гера почему-то все помнил лучше нас. Походу, мы с Санькой уже начали потихоньку подозревать, что и он – какой-то засланец-резидент у нас тут на Земле, прикомандированный к аномальной зоне якобы заброшенного секретного городка «Сигнал-А». Мы с другом успели за ночь разработать и отмести десяток стратегий и тактик поиска и уговоров зайчишки-Аришки. Но все эти проектируемые уговоры, подкрепленные проектируемыми сладостями, все равно казались нам отстойными, не способными дать результат в виде возвращения нашего мира в нормальное состояние. Сошлись мы только в том, что городок наш маленький, наверняка еще что-то случится эдакое, и это будет сразу заметно, и вот на этот «огонь» и надо будет лететь. И если те, в чьи руки передала Аришу тетя Люся, поведутся и дадут ей мороженое или сладкие пирожки или еще что-то вкусненькое, то мало этим важным и специальным службам не покажется, и заодно и всему городу, потому что в эти службы явно идут люди с радикальными и безбрежными детскими мечтами, и, значит, наверняка мы это все увидим и узнаем. Решили выйти из дому в семь утра. Уже когда стало светать, меня сморила усталость, и я отъехал в странный сон-реальность. Действительно, все переживалось очень реально! Мне привиделось, что я стою на краю антенного поля в «Сигнале». Как-то пасмурно очень, и впереди, среди антенн, густой туман, и какие-то искорки в нем сверкают… А передо мной стоят мама Ангелина и папа Павел и грустно-грустно прощаются со мной. Говорят, что им придется идти туда и уже ничего не поделаешь, а мне туда нельзя… И странно: мы даже не вспоминаем там о сестренке, о Саньке. И мне становится страшно тоскливо, и уже комок в горле давит, и слезы наворачиваются. А Павлины начинают отступать от меня, пятиться, машут мне руками на прощание. А я не хочу, не хочу им махать – знаю, что если их вот так отпущу, то они уж точно пропадут навсегда, канут туда, куда мне хода нет. Туман позади родителей начинает вращаться вихрем, но не вертикальным смерчем-столбом, а горизонтальным – так, что я вижу воронку, которая становится все темнее и темнее… И вдруг откуда ни возьмись – около меня появляются две маленькие девчушки, два таких совершенно одинаковых клончика в белых медицинских халатиках, волосы черные-пречерные подстрижены каре… и обе в очочках с черными оправами. Они обе сильно напоминают мне Аришу… и еще кого-то… мучительно кого-то напоминают. И они начинают хором кричать мне, что я должен вернуть маму с папой, а для этого нужно сделать так, как умеют делать они. «Как?! Как?!» – кричу я. А они мне: «Нужен Большой взрыв. Тогда они вернутся. Все вернутся!» «Но как?! Как?!» Я чуть не врезал Славке, когда он растормошил меня и прошипел: – Да тише ты! Что ты «раскакался»? – Они же хотели показать! – простонал я. – Кто? Что показать? Это же сон!