Слова впились бритвой в горло. Она заставила себя их произнести. — Ты думаешь… она не любит тебя. Он сжал кулаки. Из ран на костяшках пальцев сочилась кровь. — Она никогда не любила. Правда. Амелия знала, что это так. Что же сделало их такими разными? Почему мать любила ее, а не Сайласа? Это не имело смысла… И тут она поняла. Амелия не была биологическим ребенком Деклана Блэка. Им был Сайлас. Амелия была бледной, светловолосой и сдержанной. Она не обладала ни темной, кипучей энергией отца, ни его презрением, ни презрительностью, ни врожденной жестокостью. Но Сайлас, да. Сайлас так походил на своего отца. У него было такое же худое, волчье лицо и острые серые глаза, как у Деклана Блэка. Он отличался холодностью, гордостью, презрением и мелочностью. Ее мать не любила своего сына. Она не любила Сайласа, потому что Сайлас принадлежал Деклану Блэку. Мужчине, за которого она решила выйти замуж только для того, чтобы спасти Амелию. Человеку, который унижал и оскорблял ее своей жестокостью, тираническим контролем, словесным и эмоциональным насилием. Ее мать ненавидела его. А поскольку она ненавидела отца, то ненавидела и сына. — О, Сайлас! — Неважно, — прошипел Сайлас сквозь стиснутые зубы. — Любовь — это слабость. — Нет, это не так. — Она была его сестрой. Она должна была быть рядом с ним. Вместо этого Амелия позволяла ему защищать ее. Жертвовать ради нее. Терпеть гнев их отца ради нее. А она так мало дала ему взамен. Она должна пробиться сквозь его защиту, любить его целиком и полностью и заботиться о нем так же, как он защищал ее. Ей казалось, что так и было, но теперь Амелия видела, что не справилась. Не в полной мере. Не так, как должна была. — Любовь — это все, что имеет значение. Единственное, что имеет значение. Он хмыкнул, его лицо закаменело. Но она все еще видела боль, отражавшуюся в его глазах. Она знала его лучше, чем кто-либо другой. — Пожалуйста, поговори со мной. — Я только что разговаривал. — Сайлас отвернулся, погрузившись во враждебную, ожесточенную тишину. Амелия схватила брата за руку. Он вздрогнул, как будто она поставила на него клеймо. И попытался вырваться. Раньше она всегда отпускала его. Он всю жизнь отталкивал других. Она, как никто другой, должна была сопротивляться. Она должна была увидеть, что находится прямо перед ней. Что у нее, по крайней мере, есть мать, которая ее любит. У Амелии была мать, готовая на все ради нее. И Амелия сделала бы все для своей матери. У Сайласа был только Джерико, но это не то же самое. Это не могло быть тем же самым. Теперь Джерико мертв, и у Сайласа никого не осталось. Нет. У него есть Амелия. У него осталась сестра. — Я люблю тебя, — мягко сказала она. — Несмотря ни на что. — Возможно, слишком поздно. Она никогда не сможет компенсировать годы, которые они потеряли, или боль и одиночество, которые Сайлас пережил. Они стояли перед лицом смерти. Перед лицом конца. И пока идут последние часы, она сделает то, что должна была сделать все эти годы. Она схватила его за руку, скользкую и окровавленную, и прижала его к себе так сильно, как только могла. Амелия не отпускала брата. Она не отпустит. Глава 25 Габриэль Красные и сухие глаза Габриэля горели. Его мышцы болели от многочасового напряжения и паники. Он понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как их бросили в этой комнате без еды и воды. По крайней мере, несколько часов. Он не мог вспомнить, когда в последний раз спал, но остальные нуждались в сне больше, чем он. Поэтому он не ложился, наблюдая и размышляя. Секунды, минуты и часы тикали, неумолимо приближая утро и казнь через огонь. Габриэль не боялся собственной смерти. После «Гранд Вояджера» он жаждал избавиться от всепоглощающего стыда и ненависти к себе, от преследующих его кошмаров о девочке в ярко-желтом халате, ее крошечном теле, обмякшем в смерти, ее пустых глазах, вечно уличающих его в собственной виновности. Надира дала ему причину жить, цель. Он сделал все, что мог, чтобы заслужить искупление, искупить вину за содеянное. Но этого мало. Возможно, ничего и никогда не будет достаточно. Он не боялся смерти. Не своей. Ужас, душивший его горло, касался других людей в этой комнате, тех, кто был ему дорог больше всего на свете. Людей, которых он любил. Мика и Амелия — в первую очередь и всегда, но Бенджи, Финн и Уиллоу тоже были ему дороги. Даже Селеста ему импонировала. И Джерико тоже. Но теперь Джерико не стало. Если кто-то и должен их спасти, то это Габриэль. Даже сейчас, когда все казалось таким безнадежным, он отказывался сдаваться. Мика не сдавался. Не сдалась бы и Надира, будь она здесь. Он сунул руку в карман и погладил голубую ткань, мягкую, как бархат, от его постоянных прикосновений. Мика верил. Он верил, что у всего есть цель, как и их мать, которая всегда теребила свои католические четки. Если в жертве Надиры и существовала какая-то цель, то, возможно, она заключалась в том, чтобы Габриэль мог спасти их сейчас. Если бы только он понял, как. За дверью послышался шум. На гладкой белой двери появилось несколько новых трещин. Две вертикальные черные линии и две более длинные горизонтальные. Раздалось электронное шипение, и часть двери отодвинулась, открыв прямоугольник длиной примерно один фут и шириной два фута. Клео, злобная индианка с бритой головой и фиолетовыми косами, стояла по другую сторону двери. Позади нее ждал один из Поджигателей — охранник, которого Клео называла Ли Цзюнь. Клео направила винтовку в отверстие в двери. Ее белые зубы угрожающе сверкнули. — Доброе утро, сучки. Габриэль вскочил на ноги. Амелия и Мика поднялись медленнее, стирая сонливость с изможденных, убитых горем лиц. Остальные остались лежать на полу. Она передернула затвор и нацелила оружие в грудь Габриэля. — Гектор был хорошим парнем. Совсем не такой, как его отец. Как жаль, что вам пришлось его убить. Габриэль не вздрогнул. Он не шелохнулся. Он стоял ближе всех к двери. Он мог удерживать ее внимание и принимать на себя удар ее гнева. Если она собиралась в кого-то стрелять, Габриэль позаботится о том, чтобы это был он. Может быть, это счастливый случай — умереть быстро от пули, а не медленно, мучительно, сгорая в агонии неизвестно сколько времени. Но он не мог заставить себя стоять в стороне и смотреть, как умирает кто-то другой, кто ему дорог. — Чего ты хочешь? — Может, я не буду ждать до завтра. Может, я просто пристрелю вас всех сейчас. — Так будет быстрее, — пробормотал Сайлас, растянувшись на полу. Она подняла на него брови. — Что случилось с твоими руками? На тебя напала стена? Он злобно уставился на нее. — При первой же возможности я вырежу твое сердце ржавой ложкой. Клео усмехнулась. — А я отрежу тебе яйца и подвешу их за уши. Сайлас удивленно посмотрел на нее. — Звучит неприятно. Осмелюсь предложить тебе попробовать. Клео только закатила глаза. — Теперь, когда знакомство закончено… — Дуло винтовки обвело комнату и остановилось на Уиллоу. — Может, я буду щедрой и просто убью одного из вас. Ты на меня плюнула. Уиллоу вскочила на ноги. — Ты меня подожгла! — Ты заслужила это. Уиллоу попыталась протиснуться мимо Габриэля. — Подавись кактусом, тупица… — Веди себя тихо, — прошипел он. И оттолкнул Уиллоу назад, удерживая за спиной. — Оставь ее в покое. Вместо этого убей меня. Он сжал руки в кулаки, готовый к атаке. Как только внимание Клео отвлечется или охранники потеряют бдительность. Может быть, ему удастся просунуть руку в это отверстие и добраться до замка с другой стороны. Он сможет выхватить у нее винтовку и повернуть все вспять… Клео изучала его. Ее острый взгляд медленно перемещался по комнате. Она повернула оружие и направила его на Амелию.