– Нет, конечно. Я вижу, с мадам Барской вы уже познакомились? – Совершенно верно, Дмитрий Николаевич, – благосклонно заметила вдова, – мы с вашей невестой очень приятно провели время. – Рад за вас. – Ну что же, вы пока поворкуйте, а мне нужно сделать кое-какие распоряжения. Обед будет подан через четверть часа. Договорив, старушка чинно выплыла из гостиной, оставив молодых людей наедине. Будищев, разумеется, тут же сделал попытку увлечь мадемуазель Берг к себе, но был жестоко обломан в ожиданиях. – Неужели ты не хочешь прежде прочитать письма от Владимира Степановича? – с ехидной улыбкой поинтересовалась девушка, ускользая из объятий. – Конечно-конечно, – хрипло пробормотал Дмитрий, – я же две недели писем не читал! – К тому же Елизавета Петровна сказала, что скоро начнет подавать обед… – Она его каждый день подает, а вот… Казалось, что ещё немного и модистка уступит его напору, но, к сожалению, стали подходить остальные квартиранты, и Будищеву пришлось представлять им свою спутницу жизни, временно прекратив атаки. – Господа, прошу любить и жаловать. Моя будущая супруга – Гедвига Генриховна Берг. Поскольку все присутствующие были людьми молодыми и чуждыми ханжеству, а их новая знакомая молодой и красивой барышней, никакой неловкости не возникло. Господа офицеры обменялись понимающими взглядами, затем дружно поклонились и по очереди приложились к ручке. – Весьма рад, – выразил всеобщее мнение Сутолмин. – Теперь понятно, почему Дмитрий Николаевич ведет столь уединенный и скромный образ жизни! – Приятно слышать, – тонко улыбнулась Геся. – Я тоже очень рада знакомству. – Неугодно ли рюмку лафиту? – предложил другой сосед – поручик по адмиралтейству Смирнов. – Благодарю, господа. Но я не употребляю крепких напитков. – Помилуйте, голубушка, да какой же он крепкий! Сладкий будто нектар, это верно, но уж никак не… – Оставьте девочку в покое, господа, – пришла на помощь Гесе хозяйка. – Прошу немедля всех к столу. Обед, оживленный женским присутствием, прошел очень весело. Молодые люди вели себя подчеркнуто галантно, говорили мадемуазель Берг витиеватые комплименты, которые та воспринимала с достоинством и лёгкой иронией. Дмитрий как мог ухаживал за ней, подшучивал над соседями, когда те становились слишком уж назойливыми, лишь иногда одаривая не в меру расходившихся кавалеров любезными взглядами, мгновенно охлаждающими их пыл. Однако едва дело дошло до чая, раздался требовательный стук в дверь. – Кто бы это мог быть? – удивилась мадам Барская. – Безобразие! У нас такой замечательный звонок, но всё равно находятся дремучие люди, упорно его игнорирующие. Как оказалось, это был матрос-посыльный, присланный из экипажа. Немного робея при виде такого количества офицеров, он обратился к Будищеву: – Так что, господин кондуктор, их благородие лейтенант Нилов требуют, чтобы вы немедля прибыли к Минной школе! – Что за пожар? – поинтересовался выглянувший из столовой Сутолмин. – Не могу знать, ваше благородие! – Очень добрый день, – с досадой вздохнул Дмитрий, бросив сожалеющий взгляд на Гесю. – Ладно, сейчас буду. – Господин лейтенант приказали незамедлительно! – Елизавета Петровна, голубушка, – обратился к хозяйке юнкер. – Не откажите в любезности, пусть Гедвига Генриховна ещё немного погостит у вас. – Конечно-конечно. Неужели вы полагаете, что я отпущу вашу барышню одну на ночь глядя! – Ты надолго? – встревоженно спросила Геся, прощаясь с ним. – Фиг его знает, – досадливо пожал плечами Будищев. – Раньше такого не было. Но ты все же дождись меня. – Конечно. – Можешь даже немного пококетничать с моими соседями. Я им потом ноги поотрываю. – На этот счет можешь быть спокойным. Мне вполне достаточно одного моряка – тебя. – А мне показалось, ты с Дружинина глаз не сводишь. – Ты про этого хмурого мичмана, сидевшего в углу? Тогда уж скорее он с меня. Кстати, ты хорошо его знаешь? – Совсем не знаю. Он приятель Сутолмина, адъютант командира третьего экипажа[51] и вроде бы один из предводителей здешних радетелей за народное счастье. – Значит, я не ошиблась. – Вы что, знакомы? – Мельком. Но, кажется, он меня узнал. – Не бери в голову. А если станет приставать, отсылай за справками ко мне. – Не беспокойся, я сумею постоять за себя. Закончив прощаться, Будищев накинул шинель и бегом направился к минным классам, войдя в которые, едва не налетел на бегущего навстречу Нилова. – С кем война? – поинтересовался Будищев, виртуозно уйдя от столкновения. – Что?! – вздрогнул лейтенант. – Я спрашиваю, что случилось? – повторил вопрос юнкер, неожиданно для себя процитировав: – Али швед под Петербургом, али турок под Москвой?[52] – Ах, это вы, – наконец-то узнал командир. – Нет, всё гораздо хуже. – А подробнее? – Только что получены известия из Петербурга. В Зимнем дворце взрыв. Другие подробности пока неизвестны, но… – Царь жив? – бесцеремонно перебил его юнкер. – Что?! – Я спрашиваю, не пострадал ли государь? – Я… я не знаю. Надеюсь. Мы все надеемся! – Господь не без милости, – с постным видом заметил Будищев, не став уточнять, на что именно надеется его непосредственный начальник. – А меня вы зачем вызвали? – Насколько я понял, жандармы считают, что взрыв осуществлен гальваническим способом, и ищут экспертов. А лучшие специалисты в этом вопросе сейчас на флоте, то есть мы. – Не смею спорить, но вы не ответили. – Бросьте, Будищев. Вы единственный, кого я знаю, из числа способных разобраться в этом непростом деле. Так что собирайтесь, мы немедленно выезжаем. – Но… – Никаких но, кондуктор. Исполняйте приказание! – Есть! Вельбицкому прежде не приходилось бывать в Зимнем дворце. В караулах там стояли лейб-гвардейцы из «старых»[53] полков, охрану порядка несла особая дворцовая полицейская команда, но после устроенного террористами взрыва он, в числе прочих оказавшихся под рукой офицеров, был привлечен к следствию. Работы было много и сделать её следовало быстро, чтобы злоумышленник, дерзнувший покуситься на священную особу государя, не успел замести следы и скрыться. Поэтому жандармы, не теряя ни минуты, приступили к опросу всех оказавшихся вольными или невольными свидетелями ужасного происшествия. Увы, последних, особенно из числа прислуги, было много, людей, желающих непременно продемонстрировать своё рвение, ещё больше, причем чем меньше было опыта и познаний в ведении допросов и следствия, тем больше было усердия. Все суетились, бегали, козыряли высоким чинам, желающим немедля узнать, как продвигается расследование, но толку от всего этого было немного. Потратив больше часа на допрос очередного ничего не ведающего дворцового полотера, штабс-капитан вышел из отведенного для дознавателей кабинета и с наслаждением затянулся папиросой. – Устали? – вежливо поинтересовался курящий рядом ротмистр Азарьев из лейб-гвардии отдельного жандармского эскадрона[54], командовавший оцеплением. – Нисколько, – упрямо мотнул головой Вельбицкий. – Вот как? – иронично приподнял бровь гвардеец. – Именно, вот только есть мысль, что мы что-то упускаем, но что – понять пока не могу. – Бывает, – легкомысленно отозвался собеседник, уверенный, что делает одолжение простому жандарму, всего лишь снизойдя до разговора с ним. Надо сказать, что русский офицерский корпус просто разъедала корпоративность. «Старогвардейцы» свысока поглядывали на «молодую гвардию», но вместе и те и другие в грош не ставили «армеутов». Офицеры Генерального штаба держались особняком от всех, не принадлежащим к их кругу. Моряки, в свою очередь, именно себя полагали белой костью, а прочих – недостойной упоминания мелочью. Отдельной категорией были и жандармы. Попасть в их ряды было очень непросто, поэтому все, кому это не удалось, относились к «голубым мундирам» с плохо скрытой неприязнью, основой которой была банальная зависть. Но даже внутри Отдельного корпуса жандармов существовал странный антагонизм. Штабные и строевые офицеры непонятно отчего с презрением смотрели на своих коллег, занимавшихся розыском опасных преступников, полагая, что те занимаются сыском, недостойным благородного человека. Раздосадованный своей откровенностью, Вельбицкий хотел было вернуться к своим обязанностям, но гвардеец снова привлек его внимание: