Увы, земляков среди новобранцев не оказалось. Были костромичи, рязанцы, москвичи, уроженцы Полтавской и Харьковской губерний, а также из иных мест. – Ну и ладно, – махнул он рукой. – Мне без разницы. Выбрав себе место, на случай объявления казарменного положения, Дмитрий развернулся и, не прощаясь, направился к выходу. Нужно было ещё обустроиться на квартире, поскольку жить здесь он не собирался. Заметив уходящего юнкера, старослужащие понимающе переглянулись, но комментировать не стали. Всё ж таки он – будущий офицер, и им не ровня, а если окажется злопамятным, то неприятностей не оберешься. Но тот неожиданно подошел к ним сам. – Нечипоренко, ты, видать, разбогател, что не здороваешься? – насмешливо поинтересовался он у унтера. – Не сподобил Господь покуда, господин кондуктор, – насторожился тот. – Забыл, как на Дунае вместе турка подорвали? – Погоди-ка, – округлил глаза моряк. – Так вы тот пехоцкий… – Был в пехоте, стал во флоте, – парировал Дмитрий. – И бантист к тому же… – Так война. Стреляли кругом. – Стреляете вы ловко, – согласился Нечипоренко и, повернувшись к приятелям, пояснил: – Помните, я вам рассказывал? Вот это и есть тот самый пехоцкий, что мину нам починил, а потом с винтовки по башибузукам палил! – Ну, здорово, что ли? – Здравия желаю! – А на флот каким побытом попали? – поинтересовался, блеснув золотым зубом, худощавый матрос первой статьи, с озорным взглядом. – Гальванёром, – пояснил Дмитрий. – Буду в минных классах преподавать да оборудование налаживать. Но, если честно, я первый день служу. – Большое дело! – уважительно хмыкнул матрос. – Эдак, глядишь, года не пройдет, как гальюном[47] заведовать станете. – Нет, зёма, – ухмыльнулся на подначку Будищев. – Если понадобится дерьмо разгребать, я тебя позову. Ответом ему был громкий смех собравшихся, причем сам шутник хохотал громче всех. Сообразив, что юнкер хоть и новичок, но на мякине его не проведешь, моряки сразу же прониклись к нему уважением. К тому же полный бант георгиевских крестов явно указывал, что их обладатель человек не робкого десятка и цену себе знает. К тому же не заносчив, нижних чинов не сторонится, несмотря на то, что сам – будущий офицер. Самого же Дмитрия неуклюжая попытка приколоться только позабавила. Морским жаргоном бывшего учащегося Рыбинского речного училища удивить было трудно, а сам он, в случае надобности, придумал бы что-нибудь позаковыристей… Хотя один раз уже придумал. На спор. На третьем курсе, перед самой практикой. Правда, смеялись тогда все, а отчислили, со всеми вытекающими последствиями, только его. Вообще, армию, службу, дисциплину и тому подобные «радости жизни» он всегда недолюбливал, но злодейка-судьба настойчиво пихала его в спину. Срочную, можно сказать, дважды отслужил, причем оба раза на войне. Теперь вот снова по доброй воле шею в хомут сунул. Может быть, хоть в этот раз без горячих точек обойдется? Обязанности в минном классе у него и впрямь были не очень обременительными. Обучал он в основном нижних чинов, делая упор на практику. Хотя, справедливости ради, надо сказать, что многие господа-офицеры с интересом посещали его занятия, несмотря на то, что у тех были свои учителя с чинами и учеными степенями. Вероятно, молодых людей привлекала его слава изобретателя, а может, им было интересно послушать острого на язык юнкера, чтобы потом блеснуть среди однокашников каким-нибудь особенно ярким перлом. – Ну что ты хватаешься, Карпов! – распекал он молодого матроса, под сдержанные смешки класса. – Опытный гальванёр даже жену сразу за обе груди не берёт, а ты… – Виноват, господин юнкер, – сконфуженно бормотал тот. – Вдарило так, что ажно искры из глаз посыпались… – Сила искр из глаз прямо пропорциональна току, прошедшему сквозь электрика, и обратно пропорциональна количеству алкоголя в его крови… вы на хрена это записываете? – Братцы, – в другой раз поучал он своих учеников гнусавым басом. – Поскольку в Писании ясно сказано «не убий», не надо включать рубильник не тобой выключенный. А если выключил сам, то будь добр, повесь на него табличку или хоть тряпку какую, дабы не вводить ближнего в искушение! – Вам бы попом быть… – Я хоть и не батюшка, но епитимию наложу, не возрадуетесь, сукины дети! Иногда офицеры сами задавали вопросы: – Дмитрий Николаевич, а как определить неисправность? – Неисправности в гальванике, господин мичман, бывают двух видов: отсутствие контакта там, где он должен быть, и наличие там, где он совершенно не нужен! – И как же отличить одну от другой? – А вот об этом мы узнаем на следующем занятии. – Вы в прошлый раз тоже так говорили. – Не волнуйтесь, завтра я придумаю новую отговорку. После занятий он возвращался к себе на Купеческую улицу, где снимал комнату с полным пансионом у Елизаветы Петровны Барской – бодрой ещё старушенции лет шестидесяти на вид. Сия почтенная дама была вдовой капитана первого ранга, пенсию получала самую незначительную, и чтобы свести концы с концами, сдавала комнаты в наем молодым офицерам. Одним из соседей его был инженер-механик Павел Сутолмин – человек весьма серьезный, много занимавшийся самообразованием, а также посещавший разные собрания, где неравнодушные люди обсуждали судьбы отечества. Иногда он пытался увлечь за собой Будищева, но тот не проявил интереса к подобному времяпрепровождению. – Знаешь, Паша, – без обиняков заявил ему Дмитрий после первого такого визита. – Про «страдания народа» я больше вас всех вместе взятых знаю. А ещё знаю, что ни черта хорошего из этого не выйдет. Поэтому, извини, но дальше без меня. – Что же, как знаешь, – кивнул Сутолмин. – Многие боятся выступить против тирании. – Не надо разводить меня на слабо, – усмехнулся юнкер, многозначительно потрогав кресты на груди. – Прости, пожалуйста, – смешался сосед. – Я вовсе не хотел тебя оскорбить. Просто… – Не парься. Меня трудно обидеть, а ещё труднее убежать после этого. – О, ты уже шутишь, значит, всё в порядке. Но, надеюсь, мне нет нужды говорить, что все, о чем ты узнал на нашем собрании, должно остаться в тайне? – Я себе не враг, – ответил Будищев и добавил со вздохом: – Ещё бы ваши забыли, что я там появлялся, совсем бы хорошо стало. – О чем ты? – насторожился механик. – Ты всерьез думаешь, что о вашем милом междусобойчике никто ничего не знает? Держу пари, что как только что-то случится, вас тут же прихлопнут жандармы. – Почему ты так считаешь? – А ты сам подумай. – Прости, но ты говоришь загадками. Впрочем, я понял твою позицию, и, несмотря на несогласие, отношусь к ней с уважением. – Вот и ладушки. Других занятий в Кронштадте не было, часто выбираться в Петербург не получалось, но Дмитрий не скучал. Долгими зимними вечерами он сидел за книгами, изучал развитие техники в окружающем его мире, старательно вспоминал то немногое, что сохранилось в его памяти из будущего, перенося это на бумагу. Например, свинцово-кислотный аккумулятор уже вполне себе существовал и даже достаточно широко применялся, поскольку его можно было перезаряжать. Но вот до того, чтобы выполнить пластины в виде решеток, в промежутках которых можно набить диоксид свинца, ещё никто не догадался[48]. Быстро сделав необходимый эскиз, он отправил его почтой в Петербург Барановскому. Владимир Степанович, хоть и не слишком разбирался в гальванике, хорошо знал, что идеи у его компаньона стоящие, а потому поспешил с получением необходимых патентов. Другой его разработкой стало электрическое освещение кораблей. В настоящее время в основном применялись масляные или пиронафтовые фонари[49], дающие мало света, коптящие и поглощающие необходимый для дыхания кислород. Дмитрий же, взяв за основу чертеж броненосца «Пётр Великий», набросал прямо на нём электрическую схему. По его задумке, три динамо-машины, расположенные в разных отсеках, должны были питать внутреннее освещение, наружные ходовые и стояночные огни, а также прожектора. Что интересно, сами прожектора были давно известны и даже эпизодически применялись, как, например, боевые фонари Манжена во время осады пруссаками Парижа. Но вот на кораблях они были редкостью. Возможно, дело было в недолговечных угольных лампах, но Будищев ещё в прошлом году предложил своему компаньону применять вместо угля тугоплавкий вольфрам. Впрочем, материал этот был довольно редок и дорог, а для освещения пока что вполне годились лампы Яблочкова с каолиновым стержнем или Лодыгина с угольным. По мере работы вспоминались другие мелочи, о которых никто пока не имел ни малейшего понятия, вроде выключателей, стандартных патронов для ламп[50], влагозащищенных распределительных коробок. Да что там говорить, как рисовать сами электрические схемы, тоже пока никто толком не знал, а Дмитрий, нанося на чертежи привычные ему символы, вряд ли понимал, что становится основоположником. Другой заботой стали пулеметы. Как это обычно бывает, после окончания войны интерес к оружейным новинкам упал, и даже уже принятые на вооружение картечницы стали понемногу отправляться в арсеналы. Пользуясь случаем, Будищев постарался испытать все имевшиеся в наличии системы, благо таковых в Кронштадте нашлось немало. Гатлинги, Фартингтоны, Норденфельды и прочие митральезы были подвергнуты разборке с последующим вдумчивым изучением и выяснением сильных и слабых сторон. И хотя пострелять из них всех ему не удалось, составить достаточно квалифицированное мнение все же получилось. По всему выходило, что пулемет его конструкции наголову превосходил любую из стоящих на вооружении картечниц. Дело оставалось за малым – убедить в этом высокое начальство. Пока что флотом было закуплено четыре пулемета с гравитационными магазинами, и один с ленточным питанием неспешно проходил испытания. Иногда потихоньку набиравшего известность юнкера приглашали на показательные выступления, на которых он демонстрировал свое искусство, рисуя с помощью своей адской машины императорские вензеля на мишенях. Потом объяснял возможности своего оружия при отражении минных атак, или же, наоборот, при ведении таковых, когда плотный огонь может заставить замолчать вражеских стрелков. А ещё штурм, десант, абордаж, и везде по его словам, вооруженные пулеметами команды будут иметь преимущество над своим противником, лишенных подобного оружия. – Вы всерьез полагаете, что время абордажных схваток ещё не ушло? – однажды поинтересовался у него лейтенант Шеман. – На войне всякое бывает, ваше благородие, – дипломатично отвечал Будищев. – Но вы ведь так не думаете? – иронично прищурил глаз дотошный финн. – А мне все равно, господин лейтенант. Главное, что адмиралы и прочее высокое начальство полагают их возможными. Поэтому пусть сначала на вооружение примут, а там будет видно, как их использовать. – Весьма благоразумный взгляд, – кивнул офицер. – Покорнейше благодарю, вашбродь! * * * Но как это часто бывает, в один далеко не прекрасный день всё пошло кувырком. Утро, впрочем, началось вполне обыденно. Дмитрий успел побывать на разводе, затем провел положенные ему занятия. Пообщался с молодыми офицерами, рассказав им несколько похабных анекдотов, от которых одни покраснели, как барышни, а другие закисли от хохота. Тем временем подошло время обеда, и ему следовало поторопиться. У Елизаветы Петровны порядок в этом смысле был идеальным. Кто не успел – тот опоздал! Оставив в передней шинель и фуражку, Дмитрий прошел в общую комнату и с удивлением увидел, что рядом с квартирной хозяйкой сидит Геся и они о чем-то мило беседуют. Больше всего ему хотелось немедленно сграбастать девушку в охапку и затащить в свою комнату, тем более что не виделись они уже больше двух недель, а кровать там была весьма удобная. Но на людях приходилось соответствовать своему новому статусу, поэтому он как последний недорезанный буржуй вынужден был ограничиться целованием руки. – Здравствуй, милая. Какими судьбами? – Прости, я так соскучилась, что не выдержала и решила сама тебя навестить. К тому же я привезла тебе теплые вещи и письма от Барановского. Ты не сердишься?