– Евгений Ивано… – Этот гусар недоделанный?!! – Грешно вам так говорить, – даже обиделся возчик. – Самый настоящий лейб-гусар. Царскосельский! Вот только исключили его из гвардии-с… – И он на меня так за это обиделся, что приказал выпороть?! – Этого, ваше степенство, я уж знать никак не могу! Это ваше господское дело. – А эти тоже дворовые? – Господь с вами! Нет, конечно. Кто этих варнаков[43] в приличный дом пустит? – А кто? – Дык разбойные людишки с Лиговки или ещё откуда. Вон тот, что вы вилами уходить изволили – Прошка – прежнего камердинера сынок. Беспутный человечишка, надо сказать, был. Но через него и вышли на этих душегубов… прикажете кнутом? – Давай, – машинально согласился немного расслабившийся на свою беду Дмитрий. Едва Ерема взялся за свое орудие, только что бессмысленные и по-собачьи преданные глаза хищно сверкнули. Резко развернувшись, он со свистом рассек воздух и почти уже обрушил ремень на Будищева, но тот уже сообразил, что что-то идет не так, и кувырком ушел в сторону, после чего несколько раз выстрелил из потайного револьвера в сторону бандита. А пока тот машинально пытался увернуться от них, вскочил и с силой возил в негодяя трофейный нож. – Ловко, – похвалил разбитыми губами всё ещё привязанный к столбу Карп. – Я уж думал, он тебя подловит! – Почти подловил, – не стал спорить Дмитрий. – И бумажник у тебя хитрый. – Не без того. Мне этот лопатник не первый раз жизнь спасает. – Убьёшь? – А ты бы оставил в живых? – Купчишку, может, и оставил бы, – усмехнулся атаман. – А вот кабы знал, какой ты волчина… так может, и связываться не стал бы. – Рассказывай. – А что тут ещё скажешь? Ярёма тебе всё истинно поведал, окромя того, что это он с нами якшался, а не Прошка. – И вас точно Бриллинг нанял? – А у тебя что, много врагов среди дворян? – А ты не в Одессе, чтобы вопросом на вопрос отвечать. Говори, пока я тебя на ремни не порезал! – Точно. Ярёма у них ещё с детских лет служит. И как волю объявили, не бросил. – Но при всем при этом и с вами знается? – Не без того, – ухмыльнулся бандит. – Мы по его наводке не один особняк обчистили. – Ладно. Эта часть вашей совместной биографии меня не колышет. Лучше скажи, где Бриллинга искать? – Так уехал! – Куда? – А мне почем знать? Вон Ярёму покойного расспроси, если сможешь. – Тогда, получается, ты мне не нужен… Когда Будищев наконец-то заявился домой, его встречали встревоженные мужские и заплаканные женские лица. Встревоженные долгим отсутствием Дмитрия, Сёмка с Фёдькой выбегали его встречать и даже каким-то чудом нашли на тротуаре сломанную трость. Геся, тут же опознавшая обломки, едва не забилась в истерике, так что поиски пришлось временно прекратить и отпаивать её валерьянкой. Стеша, напротив, не стала давать волю чувствам, а внутренне собралась, как могла, утешала свою старшую подругу, а наутро твердо собралась идти в полицию. Но тут на счастье отворилась дверь, и на пороге появился сам пропавший, распространяя вокруг себя явственный запах пороха. – Митя, – прикусила губу от неожиданности девушка, и в уголках её глаз в первый раз за ночь блеснула слезинка. – Будищев, – простонала модистка, – на кого ты похож?! Дмитрий с интересом взглянул в зеркало, оценил шубу в сене, кровоподтеки на лице и наливающиеся после удара по затылку синевой мешки под глазами и жизнерадостно ответил: – Ну как на кого? На тезку своего, Харатьяна. – Чего? – округлил глаза Фёдор. – Я говорю, вылитый гардемарин! * * * Всякому матросу хорошо известно, что нет на земле такой каторжной службы, как в Кронштадте. Места там мало, а начальства так много, что иной раз кажется, что и чихнуть негде, чтобы не попасть в какое-нибудь высокоблагородие или превосходительство. Хуже, наверное, только в арестантских ротах, но туда хоть по суду отправляют, а нас за что? Летом хоть в плавание уйти можно, причем даже на несколько лет. Там, конечно, тоже не сахар, но все же воли побольше. Да и мир посмотреть можно, в кабаках заморских погулять на славу, чтобы даже черти в аду услыхали, каков есть русский моряк. А ещё говорят, что в жарких странах бабы вот просто любого цвета, хочешь белые, хочешь желтые, хочешь красные, и даже черные как смоль. И-э-эх! Но сейчас зима, корабли, не успевшие уйти в дальнее плавание, стоят вмерзшие в лед, а матросы маются в экипаже. Сидеть без дела им, конечно, никто не дает, каждый божий день или на работы, или на плац маршировать до упаду, чтобы не хуже, чем в гвардии носок тянули. Тьфу, пропасть! Впрочем, случаются и для нижних чинов развлечения. И самое любимое, новичка обсмеять, а ещё лучше стрюцкого[44], но так, чтобы он даже и не понял, в чем дело. Вот и сейчас несколько старослужащих заявились в казарму с недавно призванными матросами и устроили им смотр. То есть построили болезных в проходе между нарами и принялись шмонать их рундуки на предмет не положенного на царской службе, пока господин унтер с чудным наименованием «младший квартирмейстер»[45] с георгиевским крестом на мощной груди разъяснял новобранцам некоторые особенности флотского бытия. Шмон, надо сказать, не задался. Ничего интересного в личных вещах «молодых» не обнаружилось, съестное если и было, давно кончилось, про водку и говорить нечего, не тот продукт, чтобы залеживался. Так что оставалось лишь покуражиться. – Слухай мою команду! – рявкнул было унтер, предвкушая развлечение, но и тут случился облом. – Смирно! – скомандовал дневальный, возвестив о приходе начальства. Начальством оказался исполняющий обязанности командира роты лейтенант Нилов и какой-то юнкер с кондукторским басоном на погонах[46]. – Здорово, матросы! – обратился к присутствующим прибывший лейтенант. – Здрав желам вашбродию! – нестройным хором отозвались новобранцы. – Нечипоренко, а ты что здесь делаешь? – строго блеснул глазами офицер. – Так что, господин лейтенант, проверяю, нет ли какого беспорядка! – Проверил? – Так точно! – И как? – Всё в лучшем виде! – Тогда можешь идти. – Слушаюсь! Получив приказ, унтер четко отдал честь и, повернувшись через левое плечо, отправился на выход, не забывая поглядывать, не смеется ли кто из молодых матросов на свою дурную голову. Но те были слишком перепуганы, чтобы понять, что произошло на их глазах, а потому лишь стояли навытяжку, бессмысленно уставившись в пространство. – Ну вот, Дмитрий Николаевич, – кивнул своему спутнику Нилов. – Здесь располагается рота, к которой вы приписаны. Жить здесь вам, разумеется, не обязательно, разве что последует распоряжение о переводе на казарменное положение. Но вот на разводы попрошу не опаздывать. Будищев в ответ только чётко кивнул, дескать, понимаю, не маленький. Последние несколько дней прошли для него в сплошной суете. Сдача экзаменов, получение приказа о зачислении. Постройка мундира… Геся сразу заявила, что форму ему пошьет сама, и не желает слушать на этот счет никаких возражений. Как и следовало ожидать, популярная питерская модистка более чем успешно справилась с этой задачей, и сейчас Дмитрий выглядел просто шикарно, о чем ему не преминул сообщить улыбающийся Нилов. – У нас в морском корпусе эдакой красоты не было. – Кто на что учился, Константин Дмитриевич, – пожал плечами новоиспеченный юнкер флота. – Ладно, обустраивайтесь пока, – посерьезнел лейтенант. – А после обеда жду вас в минных классах. – Слушаюсь, ваше благородие! – на этот раз строго по уставу ответил вытянувшийся Будищев. – Вольно! Дождавшись ухода офицера, Дмитрий окинул насмешливым взором опасливо косящихся на него «молодых» и без особого интереса в голосе спросил: – Ярославские есть?